Календарь | ||
|
19 мая
1908 год. 19 мая (6 мая ст.ст.) премьерой оперы «Борис Годунов» на сцене парижской «Гранд-Опера» открылись организованные С.П.Дягилевым «Русские сезоны» в Париже.Особенно большое впечатление – и на парижскую публику, и на музыкантов – произвели Римский-Корсаков, Бородин и Мусоргский (Чайковский и Рахманинов, начинавший в это время становиться в России кумиром, прошли мимо, скользнув и не задев никаких ответных струн), а из этой группы – Мусоргский, вошедший в плоть и кровь всей современной французской музыки и повлиявшей не только на такого индивидуалиста, как Равель, но и на такого уже сложившегося большого мастера с резко выраженной музыкальной личностью, как Дебюсси; молодое поколение французских композиторов, извлекшее для себя много полезных уроков по красочной инструментовке у Римского-Корсакова, стало бредить, в буквальном смысле слова бредить, Мусоргским – и по силе и продолжительности влияние Мусоргского (оно продолжается и сейчас, более чем через 30 лет) можно сравнивать с влиянием одного разве Вагнера; но и тут еще остается вопрос, кому из них – Вагнеру или Мусоргскому принадлежит большая творчески-образующая роль и влияние в современной французской музыке.Мусоргский и Шаляпин имели в Париже наибольший успех – не потому ли на следующий год Дягилев поехал в Париж с «Борисом Годуновым» Мусоргского? К этой постановке Дягилев долго готовился: ему хотелось представить Парижу подлинную Русь конца 16-начала 17 века, и для этого он изъездил всю крестьянскую Россию, собирая настоящие русские сарафаны, настоящий старинный русский бисер и старинные русские вышивки (всю свою постановку «Бориса Годунова» Дягилев впоследствии передал французской Опера). 
В.А.Серов. Портрет Сергея Дягилева. 1904 год -Я завтра не могу петь… У меня трак…. Боюсь… Не звучит, - И действительно, голос у Шаляпина, когда он произносил эти отрывистые фразы (Шаляпин часто говорил отрывистыми фразами), не звучал. Бессильно садился он – его трясет лихорадка творческого волнения и скрытого ожидания творческого мига, который будет завтра. Дягилев всеми силами старался успокоить, разговорить Шаляпина, прогнать девичий страх большого человека – все напрасно: и тело и душа, мускулы души, у Шаляпина ослабли… Весь вечер они провели вместе в отеле, и только под конец Шаляпин стал спокойнее, увереннее…. Пора уходить. Шаляпин подымается, прощается с Дягилевым – и тут снова беспокойство, страх и бессилие овладевают им: он не может уйти, боится остаться один, без поддержки и ограды Дягилева: 
А.Я.Головин. Портрет Федора Ивановича Шаляпина в роли Бориса Годунова. 1912 год И Шаляпин проводит неспокойную, неудобную, тревожно-лихорадочную ночь в салоне Дягилева, примостившись на маленьком диванчике, который был по крайней мере в два раза меньше громадного Федора Ивановича. На следующий день состоялась премьера «Бориса Годунова» - Парижу, а через Париж – столицу мира – и всему миру было открыто новое русское чудо – чудо шаляпинского «Бориса Годунова», которое было до тех пор известно только одной России. Но и Россия не видела еще такой постановки оперы Мусоргского, а Шаляпин пел и воплощал «Бориса Годунова» на этой памятной парижской премьере так, как, может быть, никогда до того… Спектакль, по словам Дягилева, невозможно было описать. Париж был потрясен. Публика в холодно-нарядной Опера переродилась: люди взбирались на кресла, с исступлении кричали, стучали, махали платками, плакали в несдержанно-азиатском, а не в сдержанно-европейском восторге. Русский гений завоевал столицу мира и весь мир. Европа приняла в себя, впитала Мусоргского, его «Бориса Годунова» (который и по настоящий день не сходит со всех европейских и американских сцен) и приняла, впитала в себя Шаляпина, его громадное чудо, его громадный гений. Все артисты всего мира – и не одни оперные артисты, и не в одном «Борисе Годунове» - стали подражать Шаляпину, стали учиться у Шаляпина: после «Бориса Годунова» во всем мире стали петь и играть иначе, не так, как до Шаляпина…. Большой успех имели также и декорации Головина и Юона, и особенно четвертая картина – Александра Бенуа. Цитируется по: Лифарь С. Дягилев и с Дягилевым. М.: Вагрис, 2005. С. 193-197
История в лицах
Федор Шаляпин:
Успех концертов был солиден, и это подало нам мысль показать в будущем сезоне Парижу русскую оперу, например, «Бориса Годунова». Так и сделали. Когда было объявлено, что опера Дягилева будет играть «Бориса», парижская пресса и публика заговорила о русском сезоне, как о «сезоне гала». Никогда не забуду, с какой любовью, как наэлектризовано относились к работе на репетициях хористы и оркестр Большой Оперы! Это был праздник! Мы ставили спектакль целиком, что невозможно в России вследствие цензурных условий. У нас, например, сцена коронации теряет свою величавость и торжественность, ибо ее невозможно поставить полностью, а в Париже в этой сцене участвовали и митрополит и епископы, несли иконы, хоругви, кадила, был устроен отличный звон. Это было грандиозно; за все 25 лет, что я служу в театре, я никогда не видал такого величественного представления. Сначала мы устроили генеральную репетицию, пригласив на нее избранное общество Парижа: художников, литераторов, журналистов. К сожалению, ко дню репетиции не успели сделать костюмы и не закончили декорации, над которыми работали Коровин и Головин. А отложить репетицию было уже невозможно, и все мы очень волновались, боясь, что не вызовем должного впечатления, разгуливая по сцене и распевая в обычном платье, без грима. Мои костюмы были готовы, но я тоже не одевался и не гримировался, чтобы не нарушать обще картины. Начали мы оперу, пропел я мою фразу, вступил хор, - хористы пели великолепно, как львы. Я думаю, что такого хора французы не слыхали. Вообще, мне кажется, что за границей нет таких хоров, как в России, - я объясняю это тем, что у нас хористы начинают петь с детства по церквам и поют с такими исключительными, оригинальными нюансами, каких требует наша церковная музыка. Лично я очень скорбел о том, что нет надлежащей обстановки, что я не в надлежащем костюме и без грима, но я, конечно, понимал, что впечатление, которое может и должен произвести артист, зависит, в сущности, не от этого, и мне удалось вызвать у публики желаемое впечатление. Когда я проговорил: Что это там, в углу, колышется, растет?... – я заметил, что часть публики тоже испуганно повернула головы туда, куда смотрел я, а некоторые вскочили со стульев… Меня наградили за эту сцену бурными аплодисментами. Успех спектакля был обеспечен. Все ликовали, мои товарищи искренне поздравляли меня, некоторые, со слезами на глазах, крепко жали мне руку. Я был счастлив, как ребенок. Так же великолепно, как генеральная репетиция, прошел и первый спектакль – артисты, хор, оркестр и декорации – все и всё было на высоте музыки Мусоргского. Я смело говорю это, ибо это засвидетельствовано всей парижской прессой. Сцена смерти Бориса произвела потрясающее впечатление – о ней говорили и писали, что это «нечто шекспировски грандиозное». Публика вела себя удивительно, так могут вести себя только экспансивные французы – кричали, обнимали нас, выражали свои благодарности артистам, хору, дирижеру, дирекции. Вспоминая это, не могу не сказать: трудна моя жизнь, но хороша! Минуты великого счастья переживал я благодаря искусству, страстно любимому мною. Любовь – это всегда счастье, что бы мы ни любили, но любовь к искусству – величайшее счастье нашей жизни! К великому сожалению, мы вынуждены были исключить из спектакля великолепнейшую сцену в корчме, ибо для нее нежны такие артисты, каких мы, несмотря на все богатство России талантами, не могли тогда найти. В молодости я не однажды играл в один и тот же вечер и Бориса, и Варлаама, но здесь не решился на это. Я смотрел на этот спектакль, как на экзамен нашей русской зрелости и оригинальности в искусстве, экзамен, который мы сдавали пред лицом Европы. И она признала, что экзамен сдан нами великолепно. «Бориса» мы сыграли раз десять, и на этот раз других опер в Париже не ставили.
Цитируется по: Шаляпин Ф.И. Страницы из моей жизни. Пермь: ПКИ, 1965. С. 182-183 Мир в это время
«Боснийский кризис - международный конфликт, возникший в связи с аннексией Боснии и Герцеговины Австро-Венгрией. Согласно статье 25 Берлинского трактата эти две турецкие провинции, населённые сербами и хорватами, находились под австрийской оккупацией, но Австро-Венгрия стремилась их окончательно аннексировать и использовать как плацдарм для своей экспансии на юг, по направлению к Салоникам. Удобный момент представился Австро-Венгрии в связи с младотурецким переворотом. 15 сентября 1908 года состоялась встреча русского и австрийского министров иностранных дел Извольского и Эренталя в Бухлау. Они согласились на аннексию Австро-Венгрией Боснии и Герцеговины и на открытие черноморских проливов для русских военных кораблей. Но, в то время как намерение России открыть проливы встретило противодействие со стороны Англии и Франции, Австро-Венгрия, поддержанная Германией, поспешила воспользоваться согласием Извольского и 7 октября 1908 года объявила об аннексии Боснии и Герцеговины. При этом, чтобы не предстать в качестве державы, первой нарушившей Берлинский трактат, Австро-Венгрия прибегла к дипломатическому трюку: она договорилась с Фердинандом Кобургом о провозглашении независимости Болгарии, которое и состоялось за 2 дня до аннексии Боснии и Герцеговины. 
Карта Боснии и Герцеговины
Турция, которой номинально принадлежали Босния и Герцеговина, заявила протест против нарушения Берлинского трактата. В Стамбуле и других турецких городах был объявлен бойкот австрийских товаров. Однако, не получив поддержки ни от одной из великих держав, Порта вскоре 26 февраля 1909 подписала соглашение с Австрией, приняв под видом выкупа вакуфных земель (а по существу в качестве платы за отказ от своего суверенитета над аннексированными областями) сумму в 2 500 тыс. фунтов стерлингов. 
Министр иностранных дел России А.П.Извольский
Особенно сильное возмущение аннексия Боснии и Герцеговины вызвала в Сербии, где эти области рассматривались как часть будущего большого южнославянского государства. В ответ на аннексию сербское правительство потребовало автономии для Боснии и Герцеговины, а также раздела Новобазарского санджака между Сербией и Черногорией для установления между ними общей границы и предупреждения дальнейшего продвижения Австро-Венгрии на юг. Одновременно Сербия начала готовиться к войне против Австро-Венгрии и обратилась за помощью к державам, в первую очередь к России. Россия, не получившая своей доли от сделки в Бухлау, была крайне возмущена действиями Австрии, но, не будучи подготовлена к войне, стремилась разрешить конфликт дипломатическим путём. Она потребовала, чтобы вопрос об аннексии подвергся рассмотрению на конференции держав, подписавших Берлинский трактат, и посоветовала Сербии ждать решения этой конференции. 
Министр иностранных дел Австро-Венгрии Барон Алоиз фон Эренталь, 1910 год
Однако Австро-Венгрия, энергично поддержанная Германией, не соглашалась на какие-либо уступки. Вследствие сопротивления этих двух держав, а также ввиду отказа Франции от активной поддержки своей союзницы - России, конференция держав не была созвана. В то же время Германия, учитывая неподготовленность России к войне, вмешалась в конфликт, чтобы, как заявил впоследствии Вильгельм II, защитить своего союзника "со всем блеском своего оружия". 14 марта 1909 года германское правительство предложило России следующий способ разрешения вопроса: Австро-Венгрия попросит державы формально санкционировать аннексию путём обмена нотами, при условии, что Россия заранее обещает дать эту санкцию, а Сербия откажется от всяких претензий на Боснию и Герцеговину. Так как Россия колебалась принять германское предложение, то Бюлов 21 марта 1909 года через германского посла в Петербурге предъявил Извольскому ультимативное требование о немедленном положительном или отрицательном ответе, причём дал понять, что отрицательный ответ повлечёт за собой нападение Австро-Венгрии на Сербию. Царское правительство, придя к заключению, что Россия к войне не готова, приняло германское предложение. Затем германское предложение было принято остальными державами, после чего состоялся упомянутый обмен нотами. Оставленное без поддержки, сербское правительство вынуждено было 31 марта 1909 года сделать в Вене унизительное заявление о том, что оно признаёт решение держав по вопросу об аннексии, отказывается от своих протестов и прекращает всякую деятельность внутри страны, направленную против Австро-Венгрии. Цитируется по: Дипломатический словарь. Под ред. А. Я. Вышинского и С. А. Лозовского. М.: ОГИЗ, 1948
|
даты
Конвертация дат материалы О календарях 
|
|
