Новые статьи

Полевой, Николай Алексеевич

— выдающийся журналист; род. 22 июня 1796 г. в Иркутске. Сын купца, он не получил систематического образования. Рано научившись грамоте, он с жадностью набросился на книги, которые нашел в довольно большом количестве у своего отца. По собственным его словам, он "прочитал тысячу томов всякой всячины" и помнил все прочитанное. Уже с десятилетнего возраста он издавал рукописные газеты и журналы, писал драмы, стихи, историю, посвящая этим занятиям все досуги, остававшиеся ему впоследствии от управления отцовскими делами. В 1811 г. Полевые переехали из Иркутска в Курск. Побывав в Москве, где он некоторое время посещал университет, и в Петербурге, П. понял недостаточность бессистемного чтения и серьезно принялся за самообразование. После целого дня работы за прилавком, он просиживал ночи за изучением русской грамматики и иностранных языков (греческого, латинского, французского и немецкого). Отказавшись от детского чтения, он "выучивал по триста вокабул в вечер, выписал все глаголы из Геймова словаря, переспрягал каждый отдельно и составил новые таблицы русских спряжений". В 1820 г. П. по поручению отца уехал в Москву, для устройства винокуренного завода. С этих пор и особенно после смерти отца (1822) П. всецело предался литературе. В том же году получил из акд. наук большую серебряную медаль за исследование о русских глаголах. На литературное поприще П. выступил еще раньше, в 1817 г., напечатав в "Русском вестнике" статью о посещении Александром I Курска. В 1818 г. он поместил в "Вестнике Европы" "Замечание на статью о Волосе" и "Перевод Шатобрианова описания Маккензиева путешествия по Сев. Америке". С тех пор статьи и стихотворения, подписанные именем П., стали появляться все чаще и чаще в периодических изданиях. Греч и Булгарин предложили ему сотрудничать в их журнале, но предложение это не было им принято. В 1825 г., встретив поддержку в лице кн. Вяземского, он начал издавать знаменитый "Московский телеграф". После запрещения "Московского телеграфа" П. некоторое время был постоянным, сотрудником "Библиотеки для чтения", потом редактировал "Живописное обозрение", "Сын Отечества", "Русский вестник" "Литературную газету", издававшуюся Краевским. Во всех этих изданиях он поместил ряд статей по самым разнообразным вопросам, выступая в качестве критика, публициста, историка, беллетриста, драматурга. Отдельно изданы им целый ряд романов ("Абадонна", "Клятва при гробе Господнем", "Мечты и действительность" и др.), "Очерки русской литературы", "Драматические сочинения" (4 тт.), "История народа русского" (6 т.), "История Петра Великого", "История Суворова", "История Наполеона" и др. "Немногие из русских писателей, — говорит П., — писали столь много и в столь многообразных родах, как я". Несмотря, однако, на действительно поражающее "многообразие" тем, П. везде, во всех своих статьях, является проводником одних и тех же взглядов и убеждений. Начав свое образование в зрелом возрасте, без всякого руководства, проведя лучшие годы жизни в русской купеческой среде, П. избежал школьной рутины того времени; ему навсегда осталось дорого все русское, национальное. Это не помешало ему, однако, оценить западноевропейскую науку и культуру и примирить свои национальные симпатии с сознанием необходимости учиться у Запада. В начале своей деятельности П. был безусловно передовым человеком. По влиянию, которое П. имел на русскую поэзию и литературу, Белинский ставит его на одну доску с Ломоносовым и Карамзиным. О значении П. как журналиста и критика см. "Московский телеграф" и Критика литературная. "Московский телеграф" переводил произведения Байрона, Шиллера, Гете, В. Скотта, Гофмана, Ирвинга, Мицкевича и т. д. В каждой книжке помещались подробные обзоры всех иностранных литератур, не исключая китайской и арабской, а также характеристики отдельных произведений и писателей. Богатством и разнообразием отличался и отдел истории, географии и путешествий. С самого начала П. стал на сторону Пушкина и провозгласил его "великим поэтом" и "гениальным человеком". В обширной статье, посвященной Державину, П. впервые дал прекрасную характеристику этого поэта. В статьях о Ломоносове, Кантемире и Хемницере П. рассматривает их произведения с точки зрения народности, непосредственности, искренности и цельности вдохновения. Обладая большим художественным вкусом, он ниспроверг целый ряд кумиров, созданных тогдашними литературными кружками или пользовавшихся почетом в силу устарелых преданий: "нет возможности, — говорит Белинский, — пересчитать все авторитеты, уничтоженные им". Один из самых крупных авторитетов, против которого ополчился П., был Карамзин. Отзываясь восторженно о значении Карамзина, П. признавал его "Историю" неудовлетворительною. В "риторическом" Карамзинском определении истории П. видел чрезвычайно ограниченное понимание ее целей и отмечал в труде Карамзина отсутствие общей руководящей идеи. Вместо истории Карамзин дает галерею портретов без всякой исторической перспективы. Очень метко П. указал на то, что у патриотически настроенного историка даже варвары являются облагороженными, мудрыми, художественно развитыми только потому, что Рюрик, Святослав — русские князья. Зачитывавшийся Нибуром и находившийся под сильным влиянием Тьерри и Гизо, П. не довольствовался разбором Карамзина: он решил сам написать "Историю русского народа". Вооруженный новыми взглядами, он шаг за шагом преследует старую историческую схему, основой которой было представление о России как о "государстве" с самого начала ее истории. "Я полагаю, — говорит П., — что в словах: русское государство заключалась главная ошибка моих предшественников. Государство русское начало существовать только со времени свержения ига монгольского, до конца же XV в. существовало в России несколько государств". Все личное, случайное П. старался устранить из объяснения русской истории. Он указал в ней несколько периодов, необходимо следовавших один за другим, неизбежно вытекавших из данного состояния общества и из всемирно-исторических событий. В общем, однако, при всей значительности переделки основа схемы осталась прежняя: историю общества П. характеризует по-прежнему историей власти и в конце концов впадает в тот самый тон, за который основательно порицал Карамзина. На главный вопрос, в чем заключается всемирно-историческая роль русского народа, П. был бессилен ответить; его попытка решения выразилась простыми синхронистическими сопоставлениями. Смелость, с какою П. посягал на прочно установившиеся авторитеты, особенно на авторитет Карамзина, не прошла для него безнаказанной. Против него восстали все, начиная с корифеев литературы и кончая всякого рода мелкими писателями, самолюбие которых он так или иначе задел в своем журнале. Пушкин открыто возмущался отношением П. к Карамзину. Кн. Вяземский прекратил сотрудничество в "Московском телеграфе" и прервал личные отношения с издателем, назвав его "низвергателем законных литературных властей". П. сделался теперь мишенью неприличных нападений, пасквилей и даже доносов. На его искренние критические статьи отвечали бранью, намекали на его происхождение, называли недоучкой и всезнайкой. Всего опаснее для П. были те литературные его враги, которые всякими правдами и неправдами старались доказать "неблагонамеренность" журнала. Искренний патриот, нападавший только на "квасной патриотизм", П. мало-помалу приобретал известность опаснейшего либерала, революционера, врага России, который может волновать умы не только своими статьями, но даже "молчанием". Министр народного просвещения Уваров прямо говорил Булгарину, что "если П. напишет даже Отче наш, то и это будет возмутительно". Шеф жандармов Бенкендорф получил три обстоятельных записки, в которых П. обвинялся "в самом явном карбонаризме". Ожидался только повод для привлечения П. к ответственности. Рецензия П. на драму Кукольника "Рука всевышнего отечество спасла" послужила таким поводом. Дышавшая патриотическими чувствами, она была признана неблагонамеренной только потому, что признавала неудачным литературным произведением драму удостоившуюся высочайшего одобрения. Император Николай, давно уже восстановленный против "Московского телеграфа", хотел сначала очень строго поступить с П., но потом, признав вину правительства в долготерпении, ограничился запрещением издания. Этим событием закончилась блестящая половина деятельности П. Впоследствии он сам говорил, что ему "следовало замолчать еще в 1834 г." и что вся его дальнейшая деятельность была "игрою va banque на литературную известность". Потеряв возможность вести журнал, П. выступил в новом для него роде — драматическом. В течение 8 лет он дал около 40 драм, которые имели успех на сцене, но встретили полное осуждение со стороны лучшей части русской критики. "Дедушка русского флота", "Параша-сибирячка", "Купец Иголкин", "Русский моряк", "Елена Глинская" и др., написанные на темы из русской жизни и не представлявшие особых достоинств в художественном отношении, доставили П. известность "квасного патриота", изменившего своим убеждениям. Это было не вполне справедливо, так как симпатией ко всему русскому П. отличался и раньше; но нельзя отрицать, что такие драмы, какие он писал теперь, он сам прежде называл менее нежели посредственными. Сознавая недостатки своих произведений, он все же продолжал писать, не перечитывая, почти не обдумывая. Заваленный работой, почти разоренный, угнетаемый семейными несчастьями, преследуемый кредиторами, П. сравнивал себя с "самопишущей машиной, которую кто-нибудь заведет, а она пишет, что угодно: драму, повесть, историю, критику". Поклонник романтизма, лучшую часть жизни посвятивший исканию смутных идеалов, П. и в своих позднейших произведениях являлся искренним сторонником положительных, героических типов; вот почему он несочувственно отнесся к "Ревизору" и "Мертвым душам". Статьи о Гоголе вызвали против П. негодование лучших представителей литературы; ближе всего он очутился к своему давнему врагу, Булгарину. Если в начале литературной деятельности П. подвергался всякого рода оскорблениям со стороны обскурантов, то теперь на него нападали люди передовые и нападали очень жестоко. Из передового человека, дававшего тон литературе, П. превратился в литературного парию. Покинутый всеми, не встречая ни у кого поддержки, нередко нуждаясь буквально в куске хлеба, П. до самой последней минуты не переставал работать. Его лаконичный дневник, его письма рисуют ужасную картину последних лет его жизни: это была медленная агония, из которой наступившая наконец 22 февраля 1846 г. смерть являлась желанным исходом. Она сняла с памяти П. клеймо, мучившее его в последние годы его жизни. Его наиболее беспощадный критик, Белинский, в теплой статье реабилитировал П., назвав его "одним из замечательнейших деятелей русской литературы". Ср. Белинский, "Сочинения" (т. XII); И. З. Крылов, "Очерк жизни Н. А. Полевого" (М., 1849); "Записка К. А. Полевого" (СПб., 1888); Н. Чернышевский, "Очерки Гоголевского периода"; С. Ставрина, "Н. А. П. и "Московский Телеграф" ("Дело", 1875, № 5 и 7); А. К. Бороздин, "Журналист двадцатых годов" ("Исторический вестник", 1896, № 3); П. Милюков, "Главные течения русск. историч. мысли" (т. 1); Ив. Иванов, "История русской критики" (СПб., 1898, вып. 1 и II); В. Боцяновский, "Н. А. П. как драматург" ("Ежегодн. Имп. театров", сезон 1894—95, прилож., кн. 3-я); Сухомлинов, "Исследования" (т. II).

В. Боцяновский.

Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона.

Полевой, Николай Алексеевич

[1796—1846] — писатель, критик, публицист, историк, издатель. Род. в Иркутске в семье купца и владельца фаянсового завода. Систематического образования не получил. Много и с увлечением читал, изучал французский и немецкий языки, а затем и древние. С 1813 служил в конторе у богатого купца в Курске, куда переехали к этому времени его родные. На литературном поприще выступил в 1817. В 1819 оставил службу и занялся делами отца. В 1822 переехал в Москву и целиком ушел в литературную работу. П. выступил как идеолог непривилегированной русской буржуазии, т. е. основной буржуазной массы, к-рая по своему правовому, вернее бесправному, положению в обществе, еще не изжившем феодальных форм, ничем не отличалась от мещанства. При этом политическое ее бесправие пришло уже в явное противоречие со значительностью общественно-экономической функции, выполняемой буржуазией. П. как идеолог специфически русской буржуазии, несмотря на сильные антифеодальные настроения, порой достаточно резко им выраженные, не допускал и мысли о борьбе с самодержавием. В своей деятельности П. фактически не выходил за пределы либерально-реформистского наступления на феодализм. Тяжелая политическая обстановка заставляла его маскировать по мере возможности политический смысл даже такого, отнюдь не революционного выступления, и П. очень часто переводил его из политической плоскости в плоскость экономическую, культурную, этическую. Притязания буржуазии он оправдывал ее моральными качествами, благочестием, патриотизмом и т. п. свойствами, поощряемыми официальной правительственной политикой. Даже такое либеральное наступление на феодализм в годы жестокой последекабрьской реакции, еще усилившейся в связи с европейским революционным движением 30-х гг., рассматривалось как "якобинство" и навлекло на П. негодование дворянства, даже либерального (в лице его идеологов — Пушкина, Вяземского, Одоевского и др.), а также правительственные репрессии (закрытие журнала П. "Московский телеграф" в 1834).

Основной проблемой художественного творчества П. является проблема продвижения буржуазии в феодально-дворянском обществе.

Любимый герой П., отличающийся от демонических, разъеденных скепсисом индивидуалистов дворянской литературы и порой подчеркнуто противопоставленный им, — это незаурядный представитель третьего сословия, наделенный его лучшими, с точки зрения автора, качествами — глубокой религиозностью, твердой нравственностью, патриархальной семейственностью, любвеобильной душой, но недовольный узостью интересов и культурной отсталостью своей среды ("Художник", 1833, "Эмма", 1834, "Аббаддонна", 1834). В поисках обстановки, способной выявить таланты своего героя, П. заставляет его сталкиваться с светским дворянским кругом. Столкновение это всегда кончается для героя неудачно, а порой и трагично, в чем отражаются трудности буржуазного существования в дворянской общественной системе. Столкновение устремлений идеологов буржуазии с препятствиями, воздвигаемыми дворянским господством и отсталостью самой буржуазии, отразилось в творчестве П. в романтической форме столкновения "мечты" и "существенности". При этом к дворянской "существенности" автор относится с несравненно большей враждебностью, чем даже к самой неприглядной "существенности" буржуазной. Представители дворянско-аристократического общества изображаются им как ничтожные людишки, безнравственные и жестокие эгоисты, циничные скептики, люди внешнего блеска и фальшивой культуры. Полевой срывает у своих дворянских героев тот ореол, которым они были окружены в дворянской литературе его времени. На фоне дворянских недостатков подчеркиваются буржуазные добродетели, и самая отсталость и некультурность буржуазной среды начинают трактоваться как патриархальная простота и нравственная нетронутость. В произведениях, действие которых перенесено в иную географическую или историческую действительность ("Клятва при гробе господнем", 1832, "Аббаддонна", 1834), П. доходит до обвинения высшего сословия в отсутствии патриотизма и гражданской честности, в ненависти ко всему национальному, в то время как буржуазия изображается полной нравственной доблести и патриотизма. Необходимо отметить, что после репрессий, настигших П. в 1834, и в связи с сгустившейся политической реакцией прямые его нападки на дворянство из цензурных соображений заметно ослабели, иногда даже имело место заискивание перед ним, но зато еще больше подчеркиваются буржуазный патриотизм и значение буржуазии как опоры царя и отечества ("Купец Иголкин", 1839, "Дедушка русского флота", 1838, "Костромские леса", 1841). Художественная продукция П. пользовалась некоторое время значительным успехом, но в виду весьма слабых своих художественных достоинств была скоро забыта (Белинский, хваливший "Аббаддонну" в 30-х гг., дал в 40-х гг. уничтожающую критику этого произведения).

Критическая деятельность П., усвоившего во многом принципы идеалистической философии Шеллинга в той упрощенной форме, в которой они были изложены французским эклектиком Кузеном, была резко заострена против принципов классической критики. Внеисторическому нормативизму последней он противопоставил принцип исторической оценки произведений искусства как органического воплощения национальной идеи в определенных "условиях веков и общества". Критерий художественности для П. не в следовании художника заранее принятым правилам, а втом, "сверен ли он выбранному идеалу создания? Выполняет ли он изящно свою идею в развитии частей?" Романтизм противопоставляется П. классицизму как течение "народное", выявляющее национальную самобытность в противовес аристократической отчужденности от народа и его национальных задач. Это буржуазное понимание романтизма упорно проводилось в критических работах П., которому принадлежит ряд блестящих по тому времени статей о русской литературе (собранных им в книге "Очерки русской литературы", 2 чч., СПб, 1839). Буржуазное понимание романтизма ополчало П. не только против классических традиций в русской литературе, но и против дворянского романтизма.

Лит-ые взгляды П. находятся в теснейшей связи с его историч. взглядами, проникнутыми все тем же упрощенным шеллингианством и направленными против аристократических взглядов, воплощенных в "Истории государства Российского" Карамзина. Само название труда П. — "История русского народа" (6 тт. ее вышло в 1829—1833) — с очевидностью направлено против работы Карамзина.

Деятельность П. как историка и критика, его постоянные нападки на дворянскую литературу и науку, смелая критика ряда крупнейших авторитетов в этих областях (Карамзин, Жуковский, Пушкин и т. д.) справедливо рассматривались дворянством как своеобразная политическая борьба с ним и были главной причиной, вызвавшей травлю П. в критике, обвинения его в "якобинстве" и закрытие "Московского телеграфа". Публицистическая деятельность П. была целиком направлена на защиту интересов русской торговли и промышленности, т. е. интересов русского торгово-промышленного сословия. Рекламирование успехов отечественной промышленности, агитация за ее улучшение и усиление, пропаганда необходимости купеческого просвещения как средства улучшить свою деятельность и обеспечить себе достойное место в обществе — вот содержание публицистики Полевого.

Издательская и редакционная деятельность П. была чрезвычайно обширна и сыграла немалую роль в истории просвещения. С 1825 по 1834 им издавался и редактировался "Московский телеграф" (см.), лучший журнал того времени, четко и настойчиво проводивший прогрессивно-буржуазную линию. За это же время издавались переводы произведений иностранной литературы ("Повести и литературные отрывки", 1829—1830), "Русская Вивлиофика или собрание материалов для отечественной истории, географии, статистики и древней литературы" [1833] и др. издания.

Отношение к П. его современников целиком определялось его и их социальной сущностью. Дворянские круги относились к нему враждебно за его "якобинство", особенно до 1834. Со второй половины 30-х гг., когда либерализм П. сильно снизился и за его счет усилились мотивы верноподданнического патриотизма, он вызывал неприязнь и насмешки в радикальных слоях мелкой буржуазии и передового дворянства. Только после его смерти историческая его роль была справедливо оценена Белинским в его работе 1846 — "Н. А. Полевой", где Белинский отмечает положительную роль П. как прогрессивной силы в лит-ой борьбе конца 20-х, начала 30-х гг.

Библиография: I. Сочин. Н. А. Полевого, изд. А. Петровым, кн. I — III, Москва, 1903 ("Клятва при гробе господнем" и "Аббаддонна"); Повести и литературные отрывки, 6 чч., Москва, 1829—1830 (переводы), Драматические сочинения и переводы, 4 части, СПб, 1842—1843.

II. Белинский В. Г., Н. А. Полевой, СПб, 1846; Чернышевский Н. Г., Очерки гоголевского периода русской литературы, гл. I, Сочин., т. II, СПб, 1906; Козмин Н. К., Очерки по истории русского романтизма. Полевой как выразитель литературных направлений современной ему эпохи, СПб, 1903; Его же, Из истории русской литературы тридцатых годов, Н. А. Полевой и А. И. Герцен, "Изв. Отд. русск. яз. и слов. Академии наук", т. VI (1901), кн. IV; Его же, Статьи о К. А. и H. A. Полевых, "Русский биографический словарь", т. Плавильщиков — Примо, СПб, 1905 (с библиографией); Берлин П. А., Купец-публицист, "Наша заря", 1910, I; Коган П. С., Н. А. Полевой, ст. в кн. "Очерки по истории русской критики", под ред. А. В. Луначарского и П. И. Полянского, т. I, Гиз, М. — Л., 1929; Бернштейн Д. И., Художественное творчество Н. А. Полевого, "Литература и марксизм", 1929, № 5; Николай Полевой. Материалы по истории русской литературы и журналистики тридцатых годов. Ред., вступ. статья и комментарий Вл. Орлова, [Л.], 1934 (здесь же и библиография).

III. Мезиер А. В., Русская словесность с XI по XIX ст. включительно, ч. 2, СПб, 1902; Владиславлев И. В., Русские писатели, издание 4, Гиз, М. — Л., 1924.

Д. Бернштейн.

Литературная энциклопедия: В 11 т. — [М.], 1929—1939. 

(1796—1846), рус. журналист, критик, писатель. Изд. журн. «Московский телеграф» (1825—34), в к-ром пропагандировал романтизм в лит-ре и бурж.-демократич. начала в социологии и политике, выступая с этих позиций против писателей-«аристократов» (А. С. Пушкина, П. А. Вяземского и др.). После запрещения в 1834 «Моск. телеграфа» склоняется к охранит. идеологии; с 1838 — негласный ред. «Сына отечества», где пытался возродить уже устаревшие филос.-эстетич. представления 20-х — нач. 30-х гг. В 1839 П. приветствовал стих. Л. «Дума» и «Поэт», в к-рых видел мысль о враждебности светского общества поэзии (см. "Сын отечества", 1839, т. 7, отд. 4, с. 87). В дальнейшем, ведя борьбу с В. Г. Белинским, П. стремился принизить значение творчества Л., ставил его в один ряд с Н. В. Кукольником, В. Г. Бенедиктовым и др., замечая, что «г-н Лермонтов за полдюжины пьесок, весьма недурных, не может почитаться поэтом великим» и что «чопорный дух» Л. «идет из головы», а не «от сердца» («Сын отечества», 1840, апр., отд. 6, с. 666, 612). Резко отрицательно оценил П. «Бэлу», «Фаталиста» и «Тамань», а затем и полное изд. «Героя нашего времени», причислив его к «больным созданиям, влекущимся между жизнью и смертию», порождаемым совр. лит-рой. В 1842 П. еще раз привел роман Л. и «Мертвые души» Н. В. Гоголя в пример несоответствия совр. лит-ры осн. задаче иск-ва — изображению человека в его противоречии между «небесным» и «земным» началами и «примирению видимого раздора действительности изящною идеею искусства» («РВ», 1842, № 5—6, с. 42). Со своей стороны, Л. включился в полемику В. Г. Белинского и отчасти позднего пушкинского круга с П.: в «Журналисте, читателе и писателе» есть прямые отзвуки полемич. выступлений против П.; самая фигура «журналиста» во многом наделена чертами П.; Л. отвергает его критику как мелочные «нападки на шрифт, виньетки, опечатки» и сближает его с представителями «торговой словесности» (см. Булгарин Ф. В.), сводящими лит-ру на уровень коммерч. предприятия. На смерть Л. откликнулся П. в письме брату: «Жаль, он был человек с дарованием, хотя, кажется, без сердца» (Полевой К. А., Записки, СПБ, 1888, с. 527).

Лит.: Белинский, т. 4, с. 177—88; Чернышевский, т. 3, с. 36—37; Мордовченко, с. 745—46, 756, 758—60; Ганичева В. И., К полемике В. Белинского с Н. Полевым (1840-е гг.), «Уч. зап. ЛГУ. Сер. филолог. наук», 1960, в. 58, № 295, с. 72—73; Найдич (3), с. 167—68.

В. А. Салинка.

Лермонтовская энциклопедия / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом); Науч.-ред. совет изд-ва "Сов. Энцикл."; Гл. ред. Мануйлов В. А., Редкол.: Андроников И. Л., Базанов В. Г., Бушмин А. С., Вацуро В. Э., Жданов В. В., Храпченко М. Б. — М.: Сов. Энцикл., 1981.