Проблема восприятия Г. Сковороды как философа – это проблема нахождения адекватного формата представления, поскольку он не вписывается в традиционный уже историко-философский образ, основанный на способе философствования, сложившемся в западной философии Нового времени. Несоответствие этому образу не является чем-то уникальным даже для западной философии (можно вспомнить одну из самых влиятельных сегодня ее фигур – Ф. Ницше), однако в каждом отдельном случае такого несоответствия философ или становится целой эпохой, течением, направлением в философии, или же требует создания нового формата для своего представления в философии. Восприятие Г. Сковороды парадоксальным образом соединяет обе эти возможности: сегодня он превратился в эмблематичную фигуру – это «украинский философ № 1», «народный философ», «родоначальник русской философии», выразитель русского или украинского мировоззрения и т. д. При этом обращение к его собственно философским сочинениям (трактатам и диалогам) часто не оправдывает ожиданий, спровоцированных упомянутой эмблематичностью, в виду, по крайней мере двух причин:

Эти два обстоятельства задают определенную историко-философскую незавершенность фигуры Г. Сковороды как философа, стимулируя попытки найти ему место в истории философии и/или (ре)конструировать его собственную философию. Двухсотлетняя история сковородиноведения – это история воссоздания целостного, завершенного образа Г. Сковороды-философа, «каким он был на самом деле», поскольку условием изучения того, что можно назвать философией, философскими взглядами или философским учением Г. Сковороды (как и в случаях других «нетипичных» философов), является реконструкция творческой лаборатории мыслителя, т. е. исследование его способа мышления и письма, жанровой специфики, идейного и общественно-исторического контекста, а также культурного и психологического типа. В процессе такой реконструкции философское наследие Г. Сковороды стало предметом разных и часто взаимоисключающих оценок, которые акцентировали отдельные грани его жизни и творчества. Для того, чтобы избежать подчинения представления Г. Сковороды как философа определенному одностороннему образу и сохранить горизонтом такого представления то, «каким он был на самом деле», введение в творческое наследие Г. Сковороды целесообразно соединить с введением в сковородиноведение, история которого обнажает следующие проблемы изучения его фигуры и творчества.

1.Биография и образ жизни Г. Сковороды

Самым лучшим источником о Г. Сковороде остается «Жизнь Григория Сковороды» (1794) Михаила Ковалинского. Это сочинение человека, знавшего Г. Сковороду лично и пользовавшегося его огромной симпатией, но при этом человека не до конца понимавшего мыслителя и не имеющего в ряде случаев о нем полных сведений. Исследователи фигуры Г. Сковороды первой половины ХІХ века – Г. Гесс де Кальве, И. Вернет, И.М. Снегирев, А. Хиждеу, И.И. Срезневский[2], продолжили дело М. Ковалинского, сосредоточившись на реконструкции памяти, сохранившейся о Г. Сковороде в регионе его странствий. Кроме того, сам Г. Сковорода дает о себе ряд ценных указаний в своих сочинениях (при условии отождествления авторского Я с их отдельными героями), особенно, в письмах. Учитывая неполноту и характер всех упомянутых сведений (воспоминания, легенды, художественные образы), биография и, особенно, образ жизни и творчества Г. Сковороды, остаются предметом научных реконструкций и дискуссий.

Научные исследования жизни Г. Сковороды, которые начинаются через столетие после его смерти, обнаруживают нехватку документальной основы для реконструкции биографии мыслителя, особенно периода до преподавания в Харьковском коллегиуме (до 1759 г.). В частности – отсутствие документально подтвержденных данных об учебе Г. Сковороды в Киево-Могилянской академии – точке отсчета его интеллектуальной биографии. Первой общепринятой версией биографии Г. Сковороды была опубликованная в 1902 году реконструкция Н.И. Петрова[3], согласно которой он начал учиться в Киево-Могилянской академии в 1738 году. В 1972 году украинский исследователь Леонид Махновец[4] опубликовал реконструкцию биографии Г. Сковороды, согласно которой он начал учиться в Киево-Могилянской академии в 1734 году.

Научная реконструкция биографии мыслителя позволяет понять круг его общения, источники вдохновения, интеллектуальные влияния (в частности преподавателей и сокурсников по академии), короче говоря, образ жизни и контексты творчества. Важность уточнения биографических деталей заключается в том, что именно на их основе (в частности на предположении о его зарубежных поездках и знакомствах, способе жизни в последние десятилетия и т. п.) часто создавались определенные творческие образы Г. Сковороды. Но здесь есть и более существенный момент: связь образа жизни и способа философствования Г. Сковороды является одним из ключевых сюжетов сковородиноведения. Украинский литературовед и историк философии Дмитрий Чижевский выразил значение реконструкции образа жизни Г. Сковороды для понимания его философии в емкой формуле: его «жизнь есть философия и философия есть жизнь»[5].

Именно на основе представлений об образе жизни Г. Сковороды долгое время формировался его философский образ, точнее – образы. История исследования фигуры Г. Сковороды сама по себе является поучительной – это история того, как «украинский Сократ» сначала превращается в представителя «поповщины», затем – в «народного философа», потом – в «философа-теоретика», чтобы стать впоследствии еще и мистиком, богословом, экзегетом, использующим тонкие смысловые и текстуальные стратегии. Восприятие фигуры Г. Сковороды в интеллектуальном пространстве России и Украины является своеобразным «зеркалом» становления и самопознания национальных философских традиций в этих странах.

2.Творческая лаборатория Г. Сковороды: текстуальные и языковые стратегии

Сочинения Г. Сковороды никогда не издавались при его жизни, они существовали в рукописях, которые иногда дописывались и переписывались самим автором, порождая различные версии одного и того же сочинения. Поэтому, хотя Г. Сковорода и составил список своих сочинений, его издатели столкнулись с проблемой идентификация произведений и разночтений разных авторских редакций и списков, сделанных другими лицами. Все это, вместе со своеобразием языка, правописания и манеры изложения Г. Сковороды привело к тому, что уже первые научно-критические издания сочинений Г. Сковороды вызвали дискуссии между издателями[6].

Научные издания сочинений Г. Сковороды, предлагающие его оригинальные тексты через столетия после смерти автора, обнажили проблемы сегодняшнего восприятия произведений философа – его язык и правописание стали слишком архаичными для современного читателя. С сегодняшней точки зрения, в сочинениях Г. Сковороды сочетаются элементы церковнославянского, украинского и русского языков, в разных, в зависимости от сочинения, пропорциях. Графическое упрощение текстов Г. Сковороды (замена букв, отсутствующих в современном русском или украинском алфавите) и/или редактирование отдельных мест соответственно современной грамматике, часто ведут к потерям в понимании текста (например, стирая существенную для Г. Сковороды разницу между словами мир и мір[7]) и не намного приближают сочинения мыслителя к широкому читателю, не знакомому с литературными языками XVIII века. Кроме того, такая практика подпитывает недоверие к академическим изданиям сочинений Г. Сковороды советского времени, о чем свидетельствуют предпринятые в последние десятилетия попытки переизданий отдельных сочинений Г. Сковороды по изданиям Д. Багалия и В. Бонч-Бруевича. Сложность воспроизведения сочинений Г. Сковороды в академических изданиях делает последние предметом интереса преимущественно ученых, а не того круга читателей, которому их адресовал сам автор.

Попыткой приблизить сочинения Г. Сковороды к современному читателю является перевод его сочинений на современные языки. Проблему перевода сочинений Г. Сковороды можно описать при помощи формулы украинского исследователя Олексы Мишанича: «потери и приобретения»[8]. Преимуществом попыток сохранить в издании как можно больше элементов авторского языка является более тесный контакт с оригинальными текстами Г. Сковороды, поскольку любая адаптация (даже только графическая) текста уже является его интерпретацией. Частичный перевод, который применяется к отдельным элементам языка автора, трудным для понимания, одновременно может создать обманчивое впечатление однородности и простоты текста, в то время как полный перевод в соответствии со строгими нормами современных литературных языков, снимая языковые препятствия для понимания, заметно отдалил бы читателя от оригинального текста[9].

Существенной проблемой восприятия текстов (в первую очередь трактатов и диалогов) Г. Сковороды является их насыщенность библийными цитатами и образами. Как правило эти цитаты и образы отсылают к определенным библийным сюжетам и ходам мысли, поэтому отдельные места сочинений Г. Сковороды часто невозможно понять без их идентификации и атрибуции как цитат (обычно отсутствующей у самого автора). Такая идентификация особенно осложняется свободным цитированием и/или различиями текстов Елизаветинской Библии, которой пользовался Г. Сковорода, и синодального перевода Библии, которым может пользоваться современный читатель.

То же касается образов и сюжетов классической литературы – произведений античных авторов и новоевропейских гуманистов, которые были для Г. Сковороды, свободно читающего и пишущего по-латыни и владеющего другими языками, важным источников вдохновения наряду с Библией. Переводы Цицерона, Плутарха и др., сделанные Г. Сковородой для знакомых и приятелей, демонстрируют его понимание этого источника. Античная, языческая мудрость, которая становится неотъемлемой частью европейской культуры начиная с эпохи Возрождения, в век Барокко воспринимается как непротиворечащая христианству по своему существу. Такое понимание определяет переводческую стратегию Г. Сковороды, которая, в свою очередь, много говорит о характере использования им других источников. По собственному признанию мыслителя он переводил «не слова, но мысли», т. е. не переводил дословно, а «истолковывал», опуская несущественные на его взгляд детали и «наружную словозвонкость», по-своему интерпретируя и расставляя акценты в переводимом тексте, оставляя от переводимого текста то, что он считал его «силой и эссенцией».

Подобное отношение к различным и, часто, с сегодняшней точки зрения, разнородным источникам, помогает понять стиль сочинений Г. Сковороды, компилятивный, антитетический, символический характер которых остается предметом дискуссий.

3. Творческая лаборатория Г. Сковороды: темы, идеи, жанры

Хронология произведений Сковороды позволяет выделить, по крайней мере схематически, темы и идеи, которые были определяющими на отдельных этапах его творчества:

- Первые диалоги, написанные в конце 1760-х – начале 1770-х, посвящены самопознанию: «Наркисс. Разглагол о том: узнай себя», «Симфония, нареченная книга Асхань, о познании самого себя»

- Три «Беседы» и «Диалог, или разглагол о древнем мире» посвящены двойственности мира и противопоставлению внешнего мира (в графике Сковороды міра) и душевного мира.

- Цикл «дружеских разговоров о душевном мире» - «Разговор пяти путников об истинном счастье в жизни», «Кольцо» и «Разговор, называемый алфавит, или букварь мира», написанные в 1770-х годах, посвящены вопросам равенства и неравенства и сродности как способу обрести душевный мир. К перечисленным произведениям примыкают и «Басни Харьковские».

- Произведения конца 1770-х – начала 1790-х посвящены двойственности Библии и ее истолкованию: «Книжечка, называемая silenus alcibiadis или икона алкивиадская», «Книжечка о чтении Священного Писания, нареченная Жена Лотова», «Диалог. Имя ему: Потоп Змиин».

В принципе, обозначенные темы и идеи можно считать сквозными, они лишь акцентируются или доминируют в указанных произведениях. Типичным примером темы, проходящей сквозь разные произведения, является тема легкости нужного и трудности ненужного: от «Беседы, нареченной двое: о том, что блаженным быть легко» (1772) до, в несколько другом контексте, «Брани Архистратига Михаила с сатаною о том: легко быть благим» (1783). Еще одна тема – индивидуальное становление и совершенствование, в полной мере развита в письмах Г. Сковороды своему любимому ученику М.Ковалинскому и другим ученикам и приятелям. Письма Г. Сковороды, написанные в лучших классических традициях эпистолярного жанра, содержат многочисленные поучения автора и цитаты из классических произведений.Написанные по разным практическим поводам, они, в отличии от философских диалогов Г. Сковороды, являются его диалогами с реальными собеседниками и остаются ценным источником для понимания становления его мировоззрения в период, когда он еще не начал писать свои философские произведения.

Своеобразным собранием разных идей и тем является сборник поэзий «Сад божественных песней», который Г. Сковорода писал на протяжении 1753-1785 годов. Значение поэтического наследия Г. Сковороды выходит далеко за рамки школьного стихотворчества и стихотворной переработки классических и библийных сюжетов. Духовные искания Г. Сковороды обрели выражение в поэзии раньше, чем в собственно философских произведениях, и на протяжении всей своей творческой жизни он развивает в поэтической форме те же темы, что и в трактатах и диалогах, однако тут они часто звучат более выразительно – поэзия Г. Сковороды раскрывает не только идейную, но эмоциональную и экзистенциальную составляющую его творчества.

Примеры значения поэзии и эпистолярного наследия Г. Сковороды для понимания его философского наследия только лишний раз подчеркивают тот факт, что он был не только философом, но и поэтом, музыкантом, моралистом, и не придавал исключительного значения только одной из граней своего творчества. Однако ни к одному из используемых литературных жанров Г. Сковорода не относился как к «искусству ради искусства» – все они были для него серьезными поучительными жанрами. Показательным примером соотношения философского и литературного начал в творчестве Г. Сковороды являются его басни. Он постоянно использовал в своих произведениях всех жанров «эмблемы, символы, таинства, притчи, басни, подобия, пословицы», которые по его мнению наилучшим образом воплощают «невидимую Божью истину». В то же время, в сборнике «Басни Харьковские», развиваются те же идеи, что и в диалогах и трактатах, а «сила» или мораль отдельных басен, особенно во второй, дописанной позже части сборника, часто превращается в небольшой трактат. Две притчи Г. Сковороды – «Благодарный Эродий» (1787) и «Убогий Жаворонок» (1787) фактически превратились в философские диалоги. Однако такое доминирование философского начала, на которое обращал внимание И. Иваньо[10], не означает второстепенности начала литературного – свидетельством этому является популярность песен Г. Сковороды, которые в украинской кобзарской традиции дожили до наших дней.

Упомянутое доминирование философских идей и тем во всех сочинениях Г. Сковороды, их сквозной для его творчества в целом характер, создают впечатление превращения корпуса его сочинений в единый гипертекст, в котором понимание основных организующих идей и тем дает ключ к пониманию любого отдельно взятого произведения. Именно эта особенность творческого наследия Г. Сковороды создает напряжение между различными стратегиями его интерпретации, которые то придают любому высказыванию из корпуса его сочинений как единого гипертекста статус отвлеченного философского аргумента, то считают его элементом своеобразной языковой игры в рамках барокковой риторики, то настаивают на интерпретации каждого высказывания в контексте сюжетной и жанровой целостности отдельного произведения, с учетом его возможного заимствования из определенного источника в рамках определенной традиции и т. д.

4.Интерпретации философии Г. Сковороды

Исследователи творческого наследия Г. Сковороды как правило комбинируют две стратегии: историко-философскую, апеллирующую к Г. Сковороде, «каким он был на самом деле», и философскую, развивающую те или иные стороны его творческого наследия. Здесь нет ничего исключительного, подобное можно сказать об исследованиях Платона, Декарта, Гегеля и т. д. Но если в случае последних историко-философское исследование как правило подчинено актуальным для историка философским запросам, то в случае Г. Сковороды философские запросы в целом остаются в пределах историко-философских исследований: интерес к творчеству Г. Сковороды проявляют преимущественно историки русской или украинской философии, тогда как украинские или российские философы – специалисты по метафизике, этике, антропологии и т. п. как правило остаются равнодушными к его творчеству.

Истолкования творчества Г. Сковороды предлагают много разных, часто взаимоисключающих версий, и не только по поводу того, какой является его философия, но и по поводу того, является ли это философией вообще.Можно даже составить своеобразную таблицупротивоположностей, например: монист (идеалист / материалист) / дуалист; философ-просветитель / теолог-мистик; философ-самородок / последний представитель украинского барокко и т. д. Подобные разногласия в значительной мере вырастают из вышеизложенных проблем интерпретации жизни и творчества Г. Сковороды. Упомянутая в начале проблема историко-философского позиционирования его творческого наследия и сам характер последнего определили основные направления интерпретации философии Г. Сковороды:

- Г. Сковорода как философ XVIII века: идейный аспект – связь с могилянской культурой, украинским барокко, античной литературой, святоотеческой традицией, немецкой мистикой; культурно-психологический и социально-исторический аспекты: старчество и традиция странствующих учителей, кобзарей, статус фрустрированного интеллектуала, связь с сектантскими и другими течениями – масонами, хасидами и проч.

- Манера письма и мышления Г. Сковороды, мистические, диалектические, структуралистские и т. п. прочтения текстов Сковороды.

- Учение Г. Сковороды и религия, его теология, мистика, экзегетика, отношение к церковной традиции.

- Антропология Г. Сковороды.

- Г. Сковорода и философские традиции: Г. Сковорода – платоник, философ сердца, родоначальник и/или типичный представитель национальных философских традиций.

Список этих направлений остается открытым, каждое из них часто включает не только определенные исследования, но целые исследовательские традиции. В каждом из них философские интерпретации неотделимы от историко-философского истолкования фигуры Г. Сковороды, поэтому для того, чтобы понять сущность и значение привычных сегодня характеристик его творчества как философа, важно понять генеалогию их формирования. В каждой такой генеалогии есть репрезентативные и даже ключевые тексты, не всегда доступны современному читателю, в то же время текстов о Г. Сковороде (часто воспроизводящих одни и те же его характеристики) настолько много, что в них иногда так же трудно сориентироваться, как и в текстах самого философа. По моему мнению, представление фигуры и творческого наследия Г. Сковороды через основные проблемы его творческой лаборатории и историю их исследования даст возможность каждому построить свой образ Г. Сковороды как философа.

ПРИМЕЧАНИЯ:

---