Донесение Гольца о восшествии на престол Екатерины

В С.-Петербурге, 2 (13) Июля 1762 года. Государь! В Российской Империи только что произошел совершенно неожиданно переворот, подготовлявшийся в величайшей тайне и увенчавшийся самым блестящим успехом.

Император, пробыв недели две в Ораниенбауме, где он делал смотры Гольштинским полкам и устраивал празднества приглашенным туда дамам, в Пятницу, 28 Июня старого стиля, уехал между одиннадцатью и двенадцатью часами дня в Петергоф, где на следующий день должен был праздноваться день Петра и Павла. Один крестьянин предупредил его, что в тот же день, рано утром, императрица неизвестно куда уехала из Петергофского дворца. Прибыв туда, император застал там дворян и придворных дам императрицы, которые подтвердили ему ее отъезд, не объяснив цели ее путешествия и того, куда она уехала. Вскоре ему это сказали. Из окрестностей Петербурга дошли известия, что императрица в столице и что несколько отрядов гвардейских полков, собравшись в 9-м часу утра перед Казанским собором , находящимся совсем близко от их казарм , принесли ей присягу; что собравшееся тем временем другие полки последовали их примеру и под личным предводительством императрицы отправились в Зимний дворец ; что все бывшие в это время в Петербурге знатные лица также засвидетельствовали ей свою преданность и что ее провозгласили государыней Империи. Еще прибавляли, что несколько отрядов идет на Петергоф , что в последствии не оправдалось, как в. в. увидите из последующего рассказа. Все эти обстоятельства убедили императора в грозившей ему опасности, и он вызвал было из Ораниенбаума Гольштинский полк, думая защищаться, но вскоре понял, что противопоставлять маленький отряд в 1200 человек 10-тысячному полку значить только ухудшить дело бесполезным сопротивлением, которое не удалить беды. Наконец, он решился спастись в Кронштадт, куда послал ген. Девиера и адъютанта, кн. Барятинского, чтобы разузнать мысли тамошнего коменданта. Еще не совсем потеряв надежды в возможность вернуть к себе хоть некоторые из гвардейских полков, и именно Преображенский, он отправил в Петербург Фельдмаршалов Трубецкого и Шувалова и еще нескольких лиц, которых считал верными себе. Вернулся к нему один кн. Барятинский, с донесением от ген. Девиера, что в Кронштадте все спокойно и что туда еще не проникло известие о происшедшем в столице перевороте. Прождав напрасно до 0 часов вечера известия из Петербурга, император, наконец, решился отправиться в Кронштадт.

Все, даже и приглашенные им дамы, отплыли с ним на галере и яхте, бывших у Петергофа. Император, с коим я туда приехал (в предположении, пробыв на празднестве Петра и Павла, вернуться в город), уезжая сказал мне, что как все дороги заняты войском, то мне опасно будет возвращаться в Петербург и что вернее всего было бы ехать с ним. Я охотно послушался его и надеюсь, что в. в. не осудите меня за это решение, в котором, действительно, представлялось меньше всего затруднений. Когда суда подошли в виду гавани Кронштадта, император приказал предупредить коменданта о своем прибыли; но это не помешало ему запретить императору вход в гавань, и даже на второе требование пригрозить, что если он тотчас же не уедет, то он откроет по судам огонь. Действительно, тотчас же после этого мы услыхали, как на площади забили тревогу и вал покрылся солдатами. Видя изгнание из Кронштадта, император решил вернуться в Ораниенбаум. Яхта, на которой я находился, не могла пристать там по причине мелководья, и мы направились в Петергоф, где высадившись я нашел все в том же положении, в каком было при нашем отъезде. Съехавшись потом с императором, я узнал, что он тотчас же по возвращении в Ораниенбаум послал к императрице вице — канцлера князя Голицына и, несколько спустя, генерала Измайлова, для вступления в переговоры. Последний привез ответ только в Субботу, около 9 часов утра. После 1/2 — часового тайного разговора императора с генералом, стадо известно, что государь отрекся от престола с тем, чтобы сохранить свою свободу и свои владения в Германии, куда он должен был вернуться.

Я узнал все это по ходящим кругом смутным слухам и потому не могу утверждать, верны ли эти подробности. Подписав акт отречения, государь, в сопровождении ген.-адъютанта Гудовича, вышел по потайной лестнице дворца, сел в карету и поехал в Петергоф, куда немного ранее прибыла императрица. Несколько часов не было никаких известий из Петергофа. Около 12 час. дня подъехало несколько экипажей, под конвоем отряда гусар, за придворными дамами, чтобы везти их ко двору. Я уехал одновременно, и вскоре, на полдороге между Ораниенбаумом и Петергофом, встретил тайного советника Олсуфьева, посланного ко мне императрицей с тем, чтобы я решил, хочу ли я подождать в Ораниенбауме до водворения полного порядка в столице, хотя бояться вражды народа нечего: в таком случай она мне пришлет стражу; или же, если я хочу вернуться в город, мне дадут конвой из 12 гусар с офицером, которые меня проводят до самого дома. Олсуфьев объявил мне также от имени ее и. в., что она решила поддерживать дружбу и хорошие отношения, существования между двумя дворами и что она думает, что в. в. также не будете ничего против этого предпринимать. Я отвечал, что достодолжное проникся милостью е. и. в.; что после двухнедельного отсутствия я, конечно, был бы очень рад вернуться к себе, так что осмеливаюсь просить конвоя, который ее и. в. соизволила мне назначить, и что я поспешу уведомить в. в. об изъявлении дружбы е. и. в., переданном мне Олсуфьевым, и могу заранее уверить в полной взаимности в. в. После этого Олсуфьев тотчас же потребовал отряд у гусарского полковника, находившегося тут, и я вернулся к себе, не имея случая ни на кого пожаловаться. Вернувшись в город, я узнал, что обычную при здешнем дворе стражу в домах иностранных министров и в моем доме усилили на 12 человек, под командою офицера; что за час до моего приезда ее отменил майор, сказав моим людям, что она была поставлена только из предосторожности и для полной безопасности моего дома во время моего отсутствия, но что он имеет приказ ее отозвать, получив известие о моем возвращении в город. Поставили также часовых у дверей комнаты, где живут в соседнем со мною доме посольский курьер с четырьмя стрелками, но эти часовые не были сняты по моем возвращении в город. Мне говорили еще, что им запретили выходить и видеться с кем бы то ни было и обезоружили их. Я счел долгом узнать, делается ли все это по приказанию е. и. в., и написал об этом в Воскресенье Олсуфьеву, прося также паспорта для курьера, которого отправлял. Хотя с письма приложена в конце этой депеши. Мой лакей не нашел Олсуфьева дома и, по желанию самой прислуги его, остался его дожидаться. Олсуфьев вернулся только в 11 час. ночи и тотчас же отправился к ее и. в., чтобы донести о содержании моего письма. Между 12 и часом ночи он приехал ко мне и, вызвал Дистеля, сказал ему, что ее и. в. приказала ему дать мне знать, что курьерам запретили покидать комнату из предосторожности, необходимой по тогдашним обстоятельствам, что офицер отобрал у них оружие против приказания и желания ее и. в., что с завтрашнего дня часовые будут сняты и что паспорт будет прислан тогда же, когда дадут их другим иностранным министрам. Действительно, часовых отменили в Понедельник утром, и я узнал, что скоро будут пропускать почту и курьеров.

Вчера церемониймейстер объявил мне, что е. и. в. сегодня принимаем, от иностранных министров поздравления со вступлением на престол, которое им было объявлено в прилагаемой ноте, полученной мною в Пятницу 28 Июня после полудня. Сегодня утром у меня опять был церемониймейстер и сказал что е. и. в. желает, чтобы я вместо мундира явился в статском платье. Не имея возможности сделать так, я тотчас же написал главному церемониймейстеру барону Лефорту с изъявлением сожаления, что новый этикет лишает меня чести явиться к е. и. в. на поклон, так как, по причинам ему известным, я не подумал запастись статским платьем, и что в несколько часов, оставшихся до назначенной аудиенции, совершенно невозможно успеть ого сделать; что я надеюсь, что заказанное мною платье будет готово через несколько дней, когда государыня назначить вторую аудиенцию иностранным министрам, и тогда этот пункт этикета не помешает мне явиться ко двору. Должен еще прибавить, что таковое же заявление о мундире было сделано и Шведскому министру, генералу барону Поссе и др.

Гвардейская рога, учрежденная покойной императрицей Елизаветой и уничтоженная в прошлое царствование, восстановлена, а е. в. приняла опять начальство над тремя гвардейскими полками, которые, за исключеньем Преображенской гвардии, были под начальством своих полковников.

Пребываю с глубочайшим почтением в. в. и т. д. Гольц.

В С.-Петербурге, 6 (17) Июля 1762 r.
В. в. Считаю долгом донести в. в. об анекдоте, который в сущности произошел несколько лет тому назад, но только теперь может иметь особое значение. Видя разлад, уже несколько лет существовавшей между государыней и ее супругом, все приверженцы Французов при здешнем дворе старались о монастыре, о заключении ее туда на веки. Тогда она слишком хорошо была осведомлена об этих происках, чтобы не помнить об этом постоянно; тем не менее эта интрига почти неизвестна при дворе. Эта история естественно должна озлобить ее против Французов. Теперь совершенно естественно, если она порвет все сношения между двумя дворами. Когда бар. Бретель уехал отсюда три недели тому назад, не назначив никого на свое место, отдан был приказ графу Чернышову тотчас -же оставить двор. Теперь императрица может иметь полное основание сделать тоже, так как неприлично было бы здешнему двору иметь во Франции посла, тогда как Французы имеют здесь только уполномоченного. По своим личным делам с императрицей Кейт имеет сильное основание думать, что он ей неприятен и, потому он ей заявил, что считает своим долгом объяснить ей причины, по которым он будет просить, чтобы его отозвали; он боится, чтобы из за того, что он ей лично неприятен, императрица будет недовольна всем, что бы он ей ни предлагал, даже когда свойство дела было бы ей пpиятнo или по меньшей мире безразлично; суть в том, что Кейт в начале своего пребывания здесь давал государыне взаймы, в надежде, что это поможет ему быть главным лицом при перемене правления; впоследствии он увидел, что это ни к чему не привело. Со смерти покойной императрицы к Кейту прибегали еще раз, чтобы получить от него еще некоторое количество денег; но он отказал, боясь, что этим просьбам не будет конца, и видя что ему нельзя ожидать уплаты, так как он уже присмотрелся и знал, как мало влияния государыня имела на своего супруга. Теперь он не может похвастаться, что государыня на него за это не сердится. Этот анекдот знают многие; мне его передавали под величайшей тайной, и т. д.
Гольц.

Цит. по: Донесения прусского посланника Гольца Фридриху Второму о восшествии на престол Екатерины Великой // Русский архив, № 1. 1898 Теги: Восточная Пруссия. История и путь в Россию., 1701 – 1871 гг. Прусское королевство. , Служебные документы и письма