Спор славян насчет Катыни

Борис СОКОЛОВ

Сентябрь 1939 года — черный месяц в польской истории. Но если 1 сентября, день нападения Германии на Польшу, окрашен не только в трагические, но и в героические тона — памятью о мужественном сопротивлении поляков превосходящим силам врага, символами которого стали Вестерплатте и Варшава, — то с 17 сентября связаны только мрачные воспоминания.

В этот день Красная Армия в соответствии с секретным протоколом к пакту Молотова-Риббентропа вторглась в Польшу с востока. Предлог был сформулирован так: польское правительство, покинувшее осажденную Варшаву, фактически перестало существовать, а Советскому Союзу надо защитить живущих в восточных районах Польши украинцев и белорусов.

Все эти аргументы были фальшивы с начала и до конца. 17 сентября польское правительство еще находилось на своей территории вблизи румынской границы и не утратило связи с большей частью воинских частей. Только советское вторжение сделало положение польских вооруженных сил безнадежным; главнокомандующий маршал Эдвард Рыдз-Смиглы отдал приказ не оказывать сопротивления советским войскам и при возможности укрыться в Румынии или Литве. Гитлер же в тот момент совсем не собирался оккупировать Западную Украину и Западную Белоруссию. Наоборот, всячески торопил советского партнера поскорее занять отведенную ему секретным протоколом часть Польши.

Сегодня никто в Польше не собирается возвращать утраченные в 1939 году восточные территории. Польское правительство отказалось от них после Второй мировой войны, получив взамен восточные германские земли. И сегодня никто не намерен отдавать Силезию или Померанию в обмен на Вильно, Гродно и Львов. А вспоминают 17 сентября в Польше прежде всего в связи с катынским преступлением.

Если бы не советское вторжение, польские офицеры и гражданские лица не оказались бы в советском плену и не были бы казнены. В польской национальной памяти эти события связаны неразрывно. И эта связь отразилась и в резолюции, которую польский Сейм собирается принять по случаю 70-летия «четвертого раздела Польши». Такие резолюции, осуждающие советское вторжение и последовавшие за ним преступления, в посткоммунистической Польше по традиции принимаются консенсусом, без дебатов и голосования. Ранее они проходили через Сейм без особых трудностей. В них катынское преступление осуждалось, но геноцидом прямо не называлось. А вот после визита Путина в Польшу проблемы неожиданно возникли. И камнем преткновения стала характеристика катынской трагедии.

Прежде польское правительство и общественное мнение рассматривали бессудную (по тайному решению политического руководства) казнь почти 22 тысяч поляков как преступление против человечества и на этом основании требовали от российской прокуратуры продолжения расследования катынского дела, как не имеющего срока давности, и передачи польской стороне всех материалов расследования. Теперь же, чтобы не огорчать Кремль, большинство фракций польского парламента, включая фракцию премьер-министра Дональда Туска «Гражданская платформа», готовы были отказаться от употребления в резолюции слова «геноцид» и квалифицировать расстрелы весны 1940 года только как военные преступления.

Для российских властей такая позиция большинства Сейма была бы отрадным фактом: получалось бы, что агрессивное продвижение Кремлем своей концепции истории Второй мировой войны, весьма далекой от истины, приносит плоды. Восточноевропейские партнеры выказывают готовность идти на компромисс с Россией в острых вопросах общей истории, наивно рассчитывая на какие-то выгоды в торговых отношениях. На самом деле, как показывает исторический опыт, кремлевские политики способны считаться лишь с твердой, непреклонной позицией оппонента.

Вот и редактор Gazeta Wyborcza Адам Михник в своем отклике на статью Владимира Путина не избежал соблазна выдать желаемое за действительное. Он, в частности, утверждает, что голос Путина «звучит совсем иначе на фоне агрессивной риторики великорусских националистов, которые повторяют ложь сталинской пропаганды о том, что „Польша была союзником Гитлера“, а катынское преступление — дело рук немцев». Тут глубокоуважаемый пан Адам или чересчур наивен, или, что вернее, предпочитает выглядеть наивным. Люди, хорошо знакомые с российской действительностью, прекрасно понимают, что когда на основных государственных телеканалах появляются фильмы, в которых Польша объявляется чуть ли не главным виновником Второй мировой войны, то это делают не непослушные «великорусские националисты», а все тот же Кремль, очень строго контролирующий телеэфир.

Однако кремлевскую обедню испортила крупнейшая польская оппозиционная партия — «Право и справедливость» братьев Качиньских. Она категорически потребовала, чтобы Катынь в резолюции Сейма была названа геноцидом. В результате в согласованном варианте резолюции будет использована такая формула: массовое убийство польских пленных в СССР в 1940 году было «военным преступлением», которое имело «признаки геноцида».

Польские политики, выступающие против характеристики Катыни как геноцида (их с удовольствием цитируют российские прокремлевские СМИ), утверждают, что геноцид — это когда уничтожают весь народ. Но если принять такое определение, то многие признанные случаи геноцида нельзя будет считать таковыми. Например, армян в Турции в годы Первой мировой войны уничтожали только в определенных местах, в первую очередь в Западной Армении, а в других (например, в Константинополе) их не трогали. Таким же «непоследовательным» было истребление нацистами цыган: убивали только тех, кто сохранял кочевой образ жизни, а оседлые цыгане спокойно жили в Третьем рейхе.

Геноцидом можно называть любое массовое убийство по национальному признаку. Что же касается Катыни, то в письме Берии, по которому было принято печально известное постановление Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 года, специально подчеркивалось, что намеченные к уничтожению «по национальности свыше 97 процентов поляки». При этом, разумеется, указывался и политический мотив репрессий — мол, все подлежащие расстрелу являются «заклятыми врагами советской власти, преисполненными ненависти к советскому строю». Но точно так же было в 1937-1938 годах, когда НКВД проводил «операции по национальным контингентам» (такой термин использовался в чекистских документах). Формально советских поляков, немцев, латышей и представителей ряда других «плохих» национальностей репрессировали по обвинению в буржуазном национализме, антисоветской деятельности и шпионаже в пользу страны происхождения, но при этом террор очевидно проводился по национальному признаку.

Да и истребление евреев на оккупированных нацистами территориях обосновывалось их враждебностью по отношению к Германии и действительным либо потенциальным участием в саботаже или партизанских акциях. Например, командующий 11-й армией в Крыму Эрих фон Манштейн 20 ноября 1941 г. издал приказ, где, в частности, утверждалось: «Еврейство представляет собой посредническое звено между врагом в нашем тылу и Красной Армией... Солдат должен понимать необходимость жестокого наказания еврейства — носителя самого духа большевистского террора». Но подобная военно-политическая мотивировка отнюдь не отменяет того факта, что евреев убивали только за то, что они евреи. Творцы геноцида обычно не называют свои действия репрессиями по этническому или расовому принципу, а изобретают для них военные и политические основания.

Воспроизводится по: http://grani.ru/opinion/sokolov/m.157339.htmlТеги: Катынь, 7. Дискуссии в послевоенный период, Публикации в СМИ (журналы, газеты)