Александр II (император). Письмо Константину Николаевичу, 23 марта / 4 апреля 1857 г. Санкт-Петербург

129

№ 4.	С. Петербург 23-го Мар. / 4-го Апр. 1857.

Благодарю тебя, любезный Костя, за письмо твое от 8/20 Мар<та>. По телегр<афу> я уже знаю о твоем благополучном возвращении в Ниццу после 10-дневного плавания с эскадрою, надеюсь, что ты остался всем и всеми доволен.

Итак теперь ты в Риме с дорогою нашею Матушкою. Дай Бог, чтобы поездка эта ей не повредила. Я очень рад днями прибытию туда короля Прус<ии>¹, который страстно любит этот древний город так, как и я, по приятным для меня воспоминаниям молодости. С нетерпением буду ждать теперь известий о прибытии твоем во франц<узские> порты и в самый Париж. Помни, что я тебе говорил и писал в последнем моем письме. Учтивость, без лишней фамильярности и осторожность в твоих разговорах и суждениях со всеми и в особенности с Напол<еоном>.

Покуда его доброжелательство к нам, к сожалению, ограничивалось более словами; и последние его проделки и переговоры в Констант<инополе>: о Черногории, без нашего ведома, не совсем честные². Влад<ыко> Данило³ теперь сам в Париже и желает снискать себе его расположение, отказавшись самым неблагодарным образом от векового нашего покровительства. Он успел,

130

говорят, всех вооружить против себя и весьма вероятно, что Черногорцы его не впустят обратно. Если Франция в дело это вмешается, то может из этого опять выйти каша, ибо мы, с нашей стороны, не можем оставить несчастных наших единоверцев на произвол западных держав и Турции.

Граф Н. Н. Муравьев-Амурский

В Персид<ском> деле Напол<еон> также приписывает своему вмешательству теперешний исход дела, который впрочем не есть окончательный, ибо мы еще не знаем, приняты ли Шахом все кондиции мирного трактата с Англией. Она явно добивается присутствия своих агентов на Каспийском прибрежий, на что мы никак не сможем согласиться, и поэтому мы предложили Персии определить вопрос о консулах особою конвенцией. Ответа мы еще не получили. Из этого всего ты видишь, что мы не имеем причины делать Напол<еону> de trop grandes avances. — Notez-vous cela*.

Горчаков прочел мне письмо твое о посылке Путятина и свой ответ, из которого ты усмотришь, что хотя в инструкции ничего не упомянуто об гавани, но на словах ему предоставлено коснуться и этого пункта, если по обстоятельствам он признает это возможным. Во всяком случае будь спокоен, что лев<ый> Бер<ег> Амура и устье останутся за нами и я разрешил Муравьеву⁴ продолжать в нынешнем году переселение туда еще 3 сотен Амур<ских> каз<ачьих> полков.

131

Возвращаю тебе письма Киселева⁵ и Мад<ам> Берг. Желал бы знать, как последнее попалось в руки Штакельберга⁶ и какие он имел сношения по сему делу с Гер<цогиней> Пармскою.

Отцу Анненкову приказал я воротиться сюда, ему нечего делать в Париже, тем более что он хотел было затеять процесс для отыскания дочери, из чего неминуемо вышел бы самый ужасный шкандал. Бог с ними! Киселеву поручено всеми средствами стараться, чтобы несчастная эта история не получила гласности.

Я должен тебя еще предупредить, что по доходящим до меня сведениям действия агентов нашего Черном<орского> пароход<ного> общества во Франции, к сожалению, как кажется, не совсем честны. Если это правда, то весьма о том сожалею и надеюсь, что будучи на месте, ты об этом ближе узнаешь и приведешь дело в надлежащий порядок. Здесь нового особенного ничего нет. В Понедельник смотрел я весь здешний гарнизон и был вообще доволен, особенно кавал<ерией> и артил<лерией>.

Погода стоит довольно приятная, но по ночам все еще морозит, лед, однако, на Неве очень плох и вероятно тронется на днях.

Николе я приказал сшить к 25 ч<ислу> Кон<но>-Гв<ардейский> мунд<ир> и полагаю поставить его, по твоему примеру, с кантонистами. Он здоров и мил по-прежнему. Мы с женой и детьми обнимаем тебя от всей души.

Господь с тобою!

А.