Все документы темы |
Российский архив
Материалы по теме: Том II-III |
|
|
Лукьянов С. М. Запись беседы с Э. Л. РадловымЛукьянов С. М. Запись беседы с Э. Л. Радловым // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 1992. — С. 418—420. — [Т.] II—III. 418 С. М. Лукьянов Запись беседы с Э. Л. Радловым153 1-го сентября 1922 г. Эрнест Львович Радлов про свою поездку с Соловьевым в Каир рассказывал мне приблизительно так. Поездка наша состоялась весною 1898 г.154. Мой брат, Отто Львович Радлов, занимал тогда должность директора Русского общества пароходства и торговли и проживал в Одессе. Благодаря его содействию мы могли совершить плавание от Одессы до Александрии и обратно на льготных условиях: я получил даровый билет, а для Соловьева была сделана значительная скидка. Нормальная плата — 200 р<уб>. Таких денег у нас не было. Мы условились с Соловьевым съехаться в Одессе. Я остановился у брата, а Соловьев — в гостинице. В Одессе мы провели только один вечер. Тут нас посетил профессор Новороссийского университета Ланге155, представитель кафедры философии. Ланге любил подсмеяться над людьми. В качестве позитивиста он стал слегка подтрунивать над мистицизмом Соловьева. Тогда Соловьев сказал: «Ну, хорошо. Скажите, однако, что дала ваша позитивная философия?» В ответ Ланге нашелся указать только на законы Вебера—Фехнера156, да еще на какие-то мелочи. Пароход, на который мы перебрались, был старый, но помещение нам отвели отличное. В Константинополе пароход простоял, кажется, два дня. Мы посетили, между прочим, русское посольство. Наш посол Зиновьев157 хотел пригласить нас к обеду, но дело это почему-то расстроилось. Такая неудача нас лишь обрадовала, ибо мы не захватили в дорогу ни фраков, ни других принадлежностей парадного одеяния. У Соловьева был в посольстве знакомый — князь Георгий* Николаевич Трубецкой, а у меня — Шебунин, женатый на дочери Василия Дмитриевича 419Смирнова. Шебунин состоял секретарем посольства158. Виделись мы в Константинополе и с Федором Ивановичем Успенским159, который угощал нас обедом. Один вечер провели в семействе Иванова — агента Русского общества пароходства и торговли. В Афинах пароход простоял гораздо дольше, чем бы следовало, по причине досадной случайности: при выходе из Пирейской бухты он приткнулся к берегу, и потом русские военные суда стаскивали его канатами в течение 12 часов. В Афинах мы ни у кого не были, ибо нельзя было отлучиться с парохода. Вследствие опоздания с отбытием из Афин мы попали на остров Крит не ночью, как полагалось, а днем. Здесь адмирал Скрыдлов160 пригласил «выдающихся пассажиров», как выражался наш капитан, к завтраку. Таких «выдающихся пассажиров» оказалось всего трое: капитан да мы двое. Скрыдлов прислал за нами шлюпку с десятком матросов, и за переправу в несколько саженей Соловьев «отвалил» им золотой. За завтраком на адмиральском судне играл целый оркестр, а через зеркальные окна можно было любоваться превосходным видом на критский пейзаж. В числе завтракающих оказался и капитан Елец161 прибывший на Крит раньше. С тем же пароходом, что и мы, он направился затем в Александрию. Не задерживаясь в этом городе, мы с Соловьевым тотчас же переехали в Каир, где и водворились в Schepeard’s Hôtel. Сезон уже кончился, и отель был довольно пуст. Елец остановился в другой гостинице. Соловьев, знавший Египет еще по первой своей заграничной поездке162, познакомил меня с замечательнейшими мечетями в Каире, с Булакским музеем, с Гелиополисом163 и с страусовой фермой. В музее и на ферме он купил несколько вещей для подарков. Всего мы пробыли в Каире четыре дня. Один из этих дней был посвящен прогулке к пирамидам. В этой прогулке нас сопровождал Елец. Ехали мы в ландо. Елец расположился на козлах, впрочем, в издержках он не участвовал, а стоило это удовольствие 60 р<уб.>. Соловьев и Елец были втащены арабами на вершину Хеопсовой пирамиды, а я предпочел спокойно сидеть в коляске. Соловьев приказал подать бутылку шампанского, которую он и распил вместе с Ельцом к великому удовольствию сего последнего. Шампанское было передано на пирамиду из какого-то заведения по соседству. Перед восхождением Соловьев передал мне на всякий случай свой бумажник с документами и деньгами. Когда он спустился на землю, я невольно обратил внимание на его лицо. Все жилы были сильно вздуты, да и весь-то он представлялся до крайности ослабленным и истощенным. Без сомнения, было ошибкой, что он туда полез. Соловьев и Елец тут же снялись у фотографа; не помню уже, в стоячем ли положении или сидя на верблюдах. Елец дал фотографу свой петербургский адрес, а Соловьев уплатил деньги. Потом Соловьев очень досадовал, что фотографического снимка он, однако, не получил. О встрече с Соловьевым Елец напечатал впоследствии в одной газете свои воспоминания, но большою точностью они не отличаются164. В одной каюте с Соловьевым он не путешествовал, никаких мудрых бесед с ним не вел. Вообще, наш случайный спутник особой симпатии нам не внушал. Соловьев и я завтракали и обедали в Schepeard’s Hôtel’e. Являлись мы в скромных пиджаках, чем смущали, вероятно, чопорных англичан, облеченных во фраки. Зато Соловьев давал арапу-слуге «на чай» по меджидке165. Вернулись мы домой без копейки денег, а было на поездку у меня 600 р<уб.>, у Соловьева же несколько больше — рублей 800. Расходы мы делили пополам; главный расход — «на чай». 420Из Каира я выехал в Александрию в одиночестве и ночевал там на пароходе. Соловьев остался в Каире с английским резидентом в клубе. Пароход должен был отбыть из Александрии рано утром, а Соловьева все нет. Я начал было уже беспокоиться, но за каких-нибудь десять минут до отчаливания появился наконец и Соловьев. Елец был тут же. И на обратном пути мы были обставлены всевозможными удобствами, Соловьев был в «разлетайке», которую он купил еще на прямом пути в Константинополе за 25 фр<анков> и в которой он щеголял потом очень охотно и в России. Дорогой случилась маленькая беда: ветер сорвал с головы Соловьева его соломенную шляпу, погибшую в море. В Смирне пароход стоял часа четыре. Соловьев ограничился посещением какого-то Георгиевского монастыря по соседству с этим городом. Первоначально он предполагал проехать из Смирны в Иерусалим, но за истощением денежных средств от этого предположения пришлось отказаться. В Константинополе я угощал обедом на пароходе драгомана Мандельштама, доктора международного права166, а Соловьев был в это время у князя Г. Н. Трубецкого, который должен был дать ему какие-то поручения. По возвращении в Одессу, Соловьев отправился в Москву, а я — в Петербург. В мае месяце, водворившись снова в Hôtel d’Angleterre в Петербурге. Соловьев счел нужным отблагодарить моего брата за его любезность: к обеду в гостинице были приглашены мой брат, его жена и я. На столе был любимый Соловьевым Asmannshausen. Все наше путешествие продолжалось около трех недель. Это было даже не столько путешествие, сколько просто приятная прогулка, partie de plaisir*. Погода нам благоприятствовала. Хотя в Каире сезон уже считался законченным, но знойно не было, так как дули северные ветры. В Эгейском море мы наслаждались чудными громадными звездами. В прямой путь Соловьев сочинял стихи, которые тут же и читал мне. Помню «Мимо Троады», «Das Ewig Weibliche»167. Соловьев спрашивал, посылать ли эти стихи для напечатания? Я отвечал: «Платят деньги, так посылай». Днем мы нередко играли на пароходе в шахматы. В Одессе на обратном пути потребовался таможенный досмотр. Чиновник, приставленный к этому делу, узнал Соловьева и воскликнул: «Ах, Владимир Сергеевич!» О досмотре наших вещей не было и речи. В 1900 г., в год смерти Соловьева, мы жили летом в Сайме, близ Выборга. Соловьев должен был приехать туда по возвращении из Москвы. В ночь с 29-го на 30-е июля, или в ночь с 28-го на 29-ое, мне приснилось, что ко мне вошла наша кухарка Анисья, которая в ту пору служила у нас (а всего она прожила у нас 25 лет), и сообщает мне, что Соловьев заболел. Затем вижу, будто Соловьев едет на извозчике. Его трясет лихорадка, и он ударяет одной рукой по колену. Все еще во сне говорю кухарке: «Ничего, он поправится». Утром принесли газеты, и я прочел в них известие, что Соловьев тяжело захворал. Про свой сон я рассказал домашним еще до получения газет. Впоследствии Н. В. Давыдов, спрошенный мною, сообщил мне, что вез Соловьева на извозчике в село Узкое и что Соловьев был в лихорадке168. Оказалось, таким образом, что сон и действительность на этот раз совпали. |