Все документы темы  


Толстой В. С. Характеристики русских генералов на Кавказе / Публ. [вступ. ст. и примеч.] В. М. Безотосного

Толстой В. С. Характеристики русских генералов на Кавказе / Публ. [вступ. ст. и примеч.] В. М. Безотосного // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 1996. — С. 202—244. — [Т.] VII.

202

После окончания войн с Наполеоном Бонапартом многие участники кампаний 1812—1815 гг. продолжили боевую службу на Кавказе. Публикуемые мемуарные заметки дают возможность проследить биографии и военные карьеры лиц, активно действовавших во время покорения Кавказа.

Интересна фигура самого мемуариста — Владимира Сергеевича Толстого, имевшего за плечами насыщенную событиями и крутыми поворотами судьбы биографию*. Он родился 10 мая 1806 г. в семье гвардии капитан-поручика Сергея Васильевича Толстого (1771—1831). Семья принадлежала к нетитулованной ветви Толстых, но благодаря матери — урожденной княжне Елизавете Петровне Долгорукой (1774—1813), Толстой находился в родстве с представителями многих знатных дворянских родов России.

Он получил домашнее воспитание под руководством гувернеров француза Куант де Лаво и англичанина Гарвея. Приглашались также русские преподаватели: московский священник Покровский, учитель гимназии Кудрявцев и студент Брезгун. Основными предметами были история, география, иностранные языки, математика. Русскому языку, по обычаю дворянских семей того времени, уделялось не много внимания. Сохранившиеся письма Толстого к разным лицам написаны в основном по-французски.

Вступив в военную службу в 1823 г. и уже будучи прапорщиком Московского пехотного полка, входившего в состав 5-го корпуса, Толстой оказался замешан в 1825 г. в делах тайных обществ. В 1826 г. он был осужден Верховным уголовным судом по VII разряду на два года каторги с последующим поселением в Сибири.

Благодаря стараниям влиятельных родственников в 1829 г. Толстой одним из первых по Высочайшей воле был переведен рядовым на Кавказ, где и протекала его последующая служба. В 1833 г. его произвели в унтер-офицеры, в 1835 г. — в прапорщики, в 1837 г. — в подпоручики, в 1839 г. за отличие в делах против горцев — в поручики. Служебному продвижению Толстого в немалой степени способствовал женатый на его двоюродной сестре Елизавете Павловне (урожденной Фонвизиной) Е. А. Головин, в то время главнокомандующий Отдельным Кавказским корпусом. Именно по его просьбам офицера «из государственных преступников» (как записано в формулярном списке) прикомандировывали к штабам русских генералов. После снятия Головина Толстой в 1843 г. вышел в отставку, но ненадолго. В 1845 г., видимо, из-за отсутствия средств к существованию он вновь поступает на военную службу на Кавказе, а в 1849 г. переводится там же на гражданскую службу. Став чиновником для особых поручений при наместнике Кавказа М. С. Воронцове, Толстой продолжал служить до 1856 г., когда амнистия освободила всех декабристов от ограничений. Выйдя в отставку с чином надворного советника, он поселился в имении Бараново Подольского уезда Московской губернии, полученном им по наследству от

203

тетки, княгини Елены Васильевны Хованской. Там он и скончался 27 февраля 1888 г. и был похоронен в с. Переделиц.

С 1864 по 1884 г. в исторических журналах появилось несколько сочинений Толстого. Но не все им написанное попало на страницы печати. В 1955 г. С. В. Житомирская опубликовала часть его воспоминаний и замечания на книгу А. Е. Розена «Записки декабриста», найденные в Отделе рукописей Государственной библиотеки им. В. И. Ленина*. Там же хранились и публикуемые заметки о генералах на Кавказе (Ф. 178 «Музейное собрание». Д. 4629а). Видимо, характер этих записей мало соответствовал декабристскому прошлому Толстого, а кавказская тема находилась под запретом.

Составленные Толстым характеристики русских генералов (иногда весьма резкие и злые) нуждаются в некоторых пояснениях. Автор не скрывал своего негативного отношения к «немцам», в силу чего лица с немецкими фамилиями очерчены им предвзято. Он также не смог завуалировать своей неприязни к людям, замешанным в смуте 1825 г., но вышедшим «сухими из воды» и продолжившим карьеру в «николаевское время» (Н. Н. Раевский, Н. Х. Граббе).

Давая оценки другим, Толстой невольно характеризует и самого себя. В его воспоминаниях присутствуют высокая самооценка и завышенные требования к другим, отчетливо проступает ощущение невостребованности личных дарований и недовольство переломанной 1825 г. судьбой. Однако здесь уместно привести и редкие мнения о Толстом его сослуживцев по Кавказу. М. Ф. Федоров, описывая свой армейский быт, так характеризует Толстого: «...никогда ничем не занимался, только напевал, да насвистывал куплетики и курил постоянно сигару...»**. Другой его сотоварищ по Кабардинскому егерскому полку И. фон дер Ховен отнесся к нему более жестко: «Личность простоватая, ничем себя особенно не ознаменовавшая. Заметно, что слабая натура и не выдержала жестоких ударов судьбы и он видимо склонялся под их тяжким бременем»***. Г. И. Филипсон выставил Толстого в несколько комичном виде при описании вызова «то на дуэль полковником Энгштремом де Ревельштадтом. В целом же он оставил нелестный отзыв: «...наружность его, голос и манеры были крайне несимпатичны; нравственные принципы его были более чем шатки... Специальность его сказалась уже при графе Воронцове... сделался шпионом, сыщиком, доносчиком и всем, что нравилось его патрону; он был посылаем секретно в разные места, переодевался, посещал кабаки и харчевни, где собирал разные сведения и где не раз был оскорбляем телесно»****.

Следы конфликта Толстого с окружавшими его людьми можно найти и в мнении его родственника и покровителя Головина. В сохранившемся рекомендательном письме к генералу Н. Н. Раевскому, беря Толстого под защиту, он писал, что тот «сделался жертвою блестящего начала первой своей юности, начала, которое в других краях европейских, может быть открыло бы ему путь к дальнейшим успехам в житейском быту, но не у нас, где молодым людям надобно давать направление другое и которое, к сожалению, не весьма многие уразуметь способны»*****.

204

Публикуемые воспоминания Толстого представляют собой авторскую рукопись на 36 листах. На листах 1, 9, 14, 31 и 33 остались печати Сычевского музея при отделе народного образования. Оттуда сочинение поступило в Отдел рукописей в 1920 г. Временные рамки написания определяются последней крайней датой, упомянутой Толстым — 1881 г. и его смертью в 1888 г. Текст передается с сохранением грамматических и синтаксических особенностей авторского стиля.

БИОГРАФИИ
Разных лиц
при которых мне приходилось
служить или близко знать

Князь Федор Александрович Бекович-Черкаской1

Я его застал 29 августа 1829 года в Эрзаруме, начальником Егерской бригады 21 пехотной дивизии, в которую я был определен с прибывшим со мной Бестужевым (Марлинским)2 в, 41 егерской полк. В это время князь Бекович был комендантом Ерзерума.

Князь Бекович Черкаской был наследственный владетель3 Малой Кабарды, что казалось странным, потому что мужественный высокой мужчина черты его лица были чисто ногайского пошиба.

Относительно прежней жизни князя Федора Александровича мне только известно что он был православный: по черкескому обычаю лет десяти, его отдали на воспитание в дом Аталыка* славившагося своею храбростью, предприимчивостью и мудростью, сомо собой лихим хишником4. Про жизни Бековича у аталыка была молва, что возмужав он самолично собрав шайку хишников предпринял набег в наши границы где и отбил какое стадо, отбитое у него обратно погоною наших лихих линейных кавкаских казаков.

Знаю тоже что князь Бекович вступил на службу в Петербурге в царствование Императора Александра «1»го в Лейб Казачий полк5: по производству в генералы он был переведен на Кавказ.

В Эрзеруме князь Бекович считался героем Кавказской армии в следствие его подвига занявшая Эрзерум без боя.

Во всю свою боевую жизнь, быть может единственно Паскевич внял гласу своих давних сподвижников чьими подвигами забирал себе славу, и в эту войну совершил смелый и опасный стратегический ночной переход чрез Саганлугской горный хребет и утром наш отряд явился в тылу огромного Лагеря Сераскира: последовало полный разгром Турецкой армии и которая с самим Сераскиром спаслась в Эрзерум.

Наши доблестные войска без препятственно наступа<ли> к Эрзеруму, без сопротивления заняли крепость Гасан-Кале6 стоящей <и> сооруженной на прекрепкой местности, и наконец стали лагером под самый Эрзерум в катором не имелось достаточно средств для сопротивления, по чему Паскевич послан уведомить Сераскира что на другой день в двенадцать часов дня он его примит в лагере для переговоров о сдаче Эрзерума.

205

В назначенный час у палатки Главнокомандующего собрались весь генералитет и штаб-офицеры в пышных парадных мундирах для встречи Сераскира, каторый и в четыри часа по полудня не прибыл.

«Битба русских с кабардинцами»

«Битба русских с кабардинцами»

Тогда Паскевич вне себя от негодования обратился к князю Бековичу и приказал ему взять сотню казаков с парламентерским флагом и с трубачем ехать в Ерзерум объявить Сераскиру что если он сей час не явится в наш Лагерь то богатый город7 возьмется на копье, предается разграблению и не останется в нем камень на камень.

Князь Бекович как был в шитом генеральском мундире с лентами и орденами сел верхом и в сопровождение своего адъютанта и сотни кавказских казаков направился к Эрзеруму, в которой его безпрепятственно впустили8.

Князь Бекович прекрасно и красноречиво говорил по Турецки. Только что он въехал в Эрзерум все население мужчины и старухи его обступили с ревом прося заступничества, чтобы русскии их не разорили и не избили. Бекович отвечал в смысле что русской Главнокомандующий их и прекрасный Эрзерум не пре<м>енно желеет, доказательство тому очевидное, так как турецкая армия разбита на голову до того что не кем защищать город и ничего не было бы легче утром того же дня занять и разграбить Эрзерум, но Главнокомандующий вместо того еще накануне послал пригласить Сераскира прибыть в лагерь для переговора о правильной сдаче города, дабы никто из жителей не подвергся ни малейших убытков и притеснения, но Сераскир не прибыл на приглашение, по этому Главнокомандующий послал его — Бековича, — объявить Сераскиру что если он тот час не прибудит в Русский Лагерь то на разсвете завтрашняго дня начнется Штурм Города, который будит предан грабежу и разорению! по этому всякой поймет что участь Эрзерума и всего его населения зависит не от Русских а от Сераскира!

206

Все возрастающии толпы, дружелюбно, с воплями и мольбами препровождили Бековича до помещения Сераскира состоящаго из двух этажнаго дома окруженнаго открытыми верандами; во втором этаже из приемной дверь на веранду была открыта настиш; в большой зале, служившей приемною, на турецком диване, поджавши ноги сидел Сераскир, окруженный стоящими начальниками его разбитой армии, спасшимися с ним.

«Взятие Эрзерума». Литография Э. Гостейна и А. Байо по оригиналу В. Машкова. 1836 г.

«Взятие Эрзерума».
Литография Э. Гостейна и А. Байо
по оригиналу В. Машкова. 1836 г.

Бекович со своим адъютантом и казачьим сотенным начальником и казачьими ординарцами, взошел в приемную Сераскира, оставя саму сотню на прилагающей к дому площади, теперь занятую всем населением Эрзерума.

Князь подошел к Сераскиру и строго, резко передал ему свое поручение, упрекая его в том что чрез его упрямство или трусость он губит богатый город со всем его населением.

Сераскир указывая рукою на Бековича приказал его схватить! Но князь вышел на веранду а вышедшии с ним заняли двери выходящии на веранду обножив свои шашки.

Бекович объявил толпе что Сераскир решил ея участь приказав Русского парламентера схватить; за что Русская армия страшно накажет город Эрзерум!9

Вся толпа ринула в дом Сераскира схватила его и всех тут бывших турецких начальников, обезоружила их и передала князю Бековичу не медленно приставивший, к заарестованны<м> караул взятой в казачей сотни, а саблю Сераскира со своим адъютантом отправил к фельдмаршалу.

На утро наша армия вошла в замиренный Эрзерум с распущенными знаменами с музыкой и песенниками при радушной встречи поголовнаго населения, спасеннаго города10.

207

Кавказское население гор разделялось на многочисленные племяна не зависимыи друг от друга: иныи из них управлялись строго выборным началом, очень не сложных республик: другии подчинялись самодержавным наследственным владельцам.

С давних пор, из самой изуверной Магометанской страны, именно из Бухары, проникали на Кавказским племенам изуверы проповедующих что эти горцы отошли от учения Пророка, и увещевающих возвратиться к строгой спартанской жизни предписанной Кораном.

До Турецкой войны «1828»-го года, с нашей стороны война на Кавказе ограничивалась нападением в наших пределах прославившихся наездников собиравших шайки отпетых смельчаков и с ними грабивших и избивавших не только аулы замиренных кавказцов но еще и русскии селении станицы в которых захватывали плен продаваемый в неприступныи горы: после таких прорывов неприятеля наши войска ходили наказывать аулы в которых эти хищники набирались11.

Во время же самой Турецкой, с одной стороны оборона наших границ со стороны Кавказских племен значительно ослабела, так войска были оттянуты в Азиатскую Турцию; а с другой стороны Начальствующие Лица удалились со своими частями: Этими обстаятельствами воспользовались Бухарскии приш<е>льцы, и к Мусульманской проповеди стали придавать увещевание жителям вести Казават (священную войну) против Русских.

В горах не оказалось недостатка предприимчивых отчаяно храбрых начальников шаек и отношении наши с горцами преимущественно с левой стороны — за Тереком — стороны военно-Грузинской дороги, следуя в Грузию стали боле и боле усложняться.

Паскевич не постиг значение этого усложнения событий, и представил в Петербург проэкт покорения Кавказа, прозванный Тифлисским Генеральным Штабом, «проэктом двадцати отрядов»12. По утверждению этого проэкта фельдмаршал сосредоточил не бывалый на Кавказе сбор войск у реки Кубани в земле Черноморских казаков, перешел на ту границу и несколько недель проходил по предгорным степям без цели и решительно без всякой пользы, после чего возвратился в Тифлис героем пышного фиаско13.

Когда читаешь этот пошлый «проэкт» особенно теперь когда факты доказали его несостоятельность, и каких усилий и жертв потребовалось для покорения Кавказа, изумляеш<ь>ся как человек не признанный сумашедшим мог подписать нелепость! и рождается сомнение не был ли замысел Тифлисского Генерального Штаба выказать Петербургу всю нелепость и умопомешательство Паскевича, соделавшимся самою нелепою личностью своим хвастовством, шарлатанством и дерзким обращением.

Паскевич обратил все внимание которое он только был в состояние вызвать на свой донкихотской проэктированной поход не счел нужным озаботиться об левом фланге и ограничился назначить Федора Александровича Бековича начальником этаго леваго фланга.

Князь Бекович — по туземному «Тембот»14 — был очень умный человек, в азиатском смысле, добродушный, прямой, правдивый, самой строгой честности и изумительно хладнокровно храбрый, без малейшей тени европейского воспитания и образования: от рождения крещен в Православие, но с детства окруженный Магометанами, не было возможно вывести заключение, каково он вероисповедания.

208

Не имея понятия ни о стратегии, ни о тактики он однако был не заменим Военно Начальником в Азии, так как его мышление было направлено совершенно одинаково с мышлением и миросозерцанием азиатцев, которыи он всегда отгадывал замыслы, предупреждая их поползновении.

«Горец с белой лошадью». Офорт А. Дмитриева-Кавказского по оригиналу Ф. Горшельта. 1874 г.

«Горец с белой лошадью».
Офорт А. Дмитриева-Кавказского
по оригиналу Ф. Горшельта. 1874 г.

К солдатам князь Бекович был добр, ласков и заботлив о их обеспечение но не умел с ними обходиться, вовсе не зная их превосходныи качества.

Как правитель края населенного Азиатцами он был незаменимым так как до мелочей знал обычаи, дух, умственное направлении и характер кавказских туземцев, и соображал со всеми этими нравственными их свойствами, к тому же и уважение к его положению Владетельного князя много содействовало глубокому уважению которые горцы к нему питали15.

Князь Федор Александрович был женат по Магометанскому обряду на магометанки слывущей красавицею но не показывающейся мужчинам; детей у него не было16.

209

Я близко знал князя Бековича состоя при нем казначеем сборов с горцов Левого фланга вновь обложенных податью и штрафом за участие в возстании поднятом Казы Муллой17.

«Лезгины». Офорт Л. Дмитриева-Кавказского по оригиналу Ф. Горшельта. 1873 г.

«Лезгины».
Офорт Л. Дмитриева-Кавказского
по оригиналу Ф. Горшельта. 1873 г.

Этот гениальный Казы Мулла стоит чтобы в крадце его описать как образец судьбы гения, даже среди совершенно дикаго народа.

Рожденный в ауле «Гимрин» племени Койсубулинцев, он вышел из школы Мечете родного аула, успешным учеником почему и признан муллою.

Скудность его жизненных средств в горах, побудили отправиться в наши пределы, в пограничный город «Кизляр», где оснавал Мусульманскую школу, года два процветавшую; но изобилие средств жизни вовлекли Кази Муллу вкусить сладость кизлярских вин и он спился с круга, почему местные мусульмане перестали посылать своих детей в его школу18.

Дошедши до крайности Казы Мулла стал снискивать пропитание в поденной работе в роскошных виноградниках Кизлярских армян, влюбился в дочь садовладельца, у которого постоянно работал поденщиком, воспользовался

210

грозою воробьиной ночи, убил садовладельца, но не успел похитить дочь и не теряя времени бежал в свои родные горы перешел в «Табасарань» и скрылся в горную потаенную пещеру, к бывшему своему учителю, отшельнику в своем ските погруженному в изучение мудрости внесенной Бухарскими изуверами. Этот мудрец считался у горцев Святым19 и народ благоговел к нему, щательно скрывая от преданных нам туземцев его местопребывание в горной трущобы, и тайно посещающи скитника, познали его сожителя и ученика Кази Муллу.

По окончании Турецкой войны «1828»-го года, когда Паскевич сосредоточил Кавказские войска для своего бесцельного закубанского похода, близ окраин правого фланга Линии, Бекович прибыл начальником Левого фланга Кавказской линии в за турецкую страну, и в то же время Казы Мулла вышел из пещеры своего наставника, и поднял знамя «Казавата» (священной войны) фанатизируя мусульманское население своими иступленными пылкими проповедями, резко обличая пред горными племенами пороки, распущенность, отступничество от истинного Магометанства и Кривду Владельцов и Правителей Кавказских племен, именем «Аллы» и его пророка «Магомета», убеждая низвергать и убивать не только самих правителей но и их роды поголовно.

В сущности Казы Мулла восмечтал из всего горного населения затеречнаго создать Магометанскую республику над которою самому стать президентом первосвященником и для этой цели даже приступил было, в одной из крепчай<шей> местности Гор, среди племен Ауховцов, воздвигать первопрестольную Мечеть, агромных размеров, имеющую служить собором всему мусульманству Кавказа.

Князь Бекович всюду самым удачливым образом вел военное дело, когда действовал самостоятельно. Только однажды под начальством командующего войсками на Кавказской линии и в Черномории генерала от кавалерии Эмануэля, когда сей генерал ввел отряд составленный из плохих сборных частей в глухую трущобы где сам был ранен, то князь Бекович хотя успел вывесьти этот отряд, 1-го июля 1829-го года20 в крепость Внезапную, но уже разбитый на голову, при огромной потери убитыми и ранеными, и при потери много оружия и двух пушек с их ящиками, в следствие того что князь принял начальство над войском уже совершенно разстроенным, не имевшаго ни одной части и представляющаго толпу смешавшихся воинов.

Это не удавшееся дело имело пагубныи последствии естественно потрясшая самонадеянность наших войск и сильно поошривши дерзость неприятеля21: не смотря на это князь Бекович с недостаточным числом войск превосходно прикрывал наши границы и громил неприятеля при всякой встречи несмотря на то что вся 14-я пехотная дивизия в самое это критическое время была вытребована в Рязань, уже не помню, для каково то парада или маневр.

Последствия разгрома дела 1-го июля была замена генерала Емануэля генерал-лейтенантом Вельяминовым, бывшим начальником Штаба Кавказского корпуса при незабываемом Алексеи Петровиче Ермолове, превосходно знающий Кавказ, его особенности и войну с Горцами.

При Вельяминове князю Бековичу много облегчилось бремя усмирения возстания жителей гор, так как он с Вельяминовым находился в самых дружеских отношениях и в нем постоянно встречал полное содействие своим дельным предположениям22.

211

К военным заслугам князя Бековича должно добавить несравненно плодовитейших для будушности края его труды по устройству управления и положению местных инородцев и на этот труд в последствие принесший такие обильные плоды он настойчиво весь себя пос<в>ятил23.

«Поражение персиян при Елисаветполе» Литография Г. Беггрова по оригиналу В. Машкова. Конец 1820-х — начало 1830-х годов

«Поражение персиян при Елисаветполе»
Литография Г. Беггрова по оригиналу В. Машкова
Конец 1820-х — начало 1830-х годов

Все образование князя Бековича состояло в том, что он чисто говорил по русски и на том же языке писал хорошим почерком, остальное его воспитание, было до мелочей все цело черкеское, почему и жизнь его была совершенно азиатскаго пошиба. Он не имел привычки, все свободное от службы время заниматься чем либо умственным, всегда и всюду окруженный своими узденями, — каторыи в сущности были его командирами, — подвластными ему князьями, гостями приезжими из других племен, день проводили в пустой болтовне, осмотре и пробах оружия каторым туземцы обвешились, иногда случалось что под властныи князя Бековича приезжали для судебных разбирательств взаимных тяжб: но князь Бекович не был в состоянии весьти какой либо не служебный и назидательный разговор общественный, никогда не брал в руки какую либо книгу или газету, не имел понятия о картежной игре, в пище и употребление вина был крайне воздержан: политические его возрения и мышления ограничивались Кавказскими вопросами.

Он помер в 1829 году24 лет сорока с небольшим в следствии простуды: во время похода в Горной стране позднею осенью, когда уже наступили заморозки, палату его согревали жаровнями; раз ночью, он чтобы освежиться, в одном белье вышел из палатки, чрез меру нагретую и лег на голую землю вследствие

212

чего было воспаление внутренностей положивших его в гроб вопреки всех стараний лучих докторов.

Алексей Александрович Вельяминов25

О молодости и воспитание генерал-лейтенанта Вельяминова я ничего не знаю.

Лично я стал его знать когда он заменил Емануеля на Кавказской линии, когда ему было лет пятьдесят.

Алексей Александрович Вельяминов был человек замечательно образованный, умный, не увлекающийся вспыльчивостью, и постоянно руководствующийся хладнокровною обдуманностью26.

Время его воспитания естественно повлияло на его отрицательное направление, и он был что наши отцы называли «Вольтерианиц».

Знаю что Вельяминов долго служил в артиллерии в части подчиненной А. П. Ермолову, близко его знавшаго и отличавшаго, почему и выбрал его в своего начальника Кавказского корпуснаго Штаба27.

Когда же Петербургскии интриги, зависть и клеветы добились удаления Ермолова и заменения Паскевичем28 при разгаре враждебных отношений с смежною Персиею, Паскевич с горсткою взятою в геройском Кавказском корпусе, воспитаннаго и одушевленнаго Ермоловым двинулся к Елизаветополю — древняя Ганжа — откудава выступил против подошедшаго Персидскаго наследнаго принца Абас Мурзы, с 60-тысячною армиею29, Паскевич изумленный остановил свой отряд, и не на что не решаясь, потерянной уселся на барабан с зади фронта, Вельяминов подъехал к нему и стал ему представлять опасность с нашей стороны оставаться в бездействии! Паскевич в иступление, закричал ему «место русского генерала под неприятельскими ядрами!» Вельяминов отъехав направился к Кургану стоящему пред фронтом наших войск, слез с лошади и лег на разостланную бурку: тут несколькими неприятельскими ядрами выбито сколько то лошадей из конвойной команды Вельяминова, к которому подъехал бешенный храбрец армянин генерал майор князь Мадатов — в Отечественную войну в Париже известный под прозвищем Prince du Karabaque* — требуя наступление; но получив ответ что это зависит от Главнокомандующего Мадатов вне себя поскакал к Паскевичу, ругаясь не печатными словами, упрекал его что опозорит непобедимыи до селе славныи знамены Кавказскии, так как неприятель их закидает своими шапками! Паскевич, окончательно потерянный, с отчаянием махнул рукой выговорив «делайте как знаете!» Мадатов как вихрь направился к Вельяминову, запыхаясь передал слова Главнокомандующего, требуя распоряжении и приказания.

Вельяминов сел на лошадь, приказ<ал> Нижегородскаго драгунскаго полка дивизиону рубаки Левковича30 ийдти марш марш в атаку самого центра Персидской Линии, а Ширванскому батальону Юдина31 следовать в подкрепление драгунскому дивизиону, ширванцы в мгновение ока сбросили свои ранцы и кивера заменив их фуражками, по кавказски бегом понеслись, за далеко опередивших их драгун, которыи геройски неслись на 60 тыс. неприятеля: Перси<я>не же с обеих флангах на быстрых своих лошадях помчались окружить дивизион героев драгун, и в то самое мгновение что последнии ударили в лоб персиянам. Ширванцы с ревом ура в штыки ударил<и> в хвост заскакавшей Персидской кавалерии и туже секунду Персидская армия не выдержавши

213

геройскаго столкновения из славных славнейших героев Кавказцов была опрокинута; вся наша кавалерия понеслась крошить опрокинутого неприятеля; сам Абас Мирза спасся присев за камень; вся артиллерия неприятеля, пропасть его оружия, знамен и значков достались победителям, и урон персиян раненными и из крошенными нашею кавалериею был громаден а спасшиеся от преследования были разсеяны32.

А. А. Вельяминов. Автолитография И. Фридрица. Середина XIX в.

А. А. Вельяминов
Автолитография И. Фридрица
Середина XIX в.

В реляции о Елизаветопольском погроме Паскевич себе одному приписал эту победу33, и Император Николай «1» поверив своему фавориту, в оскорбление славнейшей Кавказской армии отрешил и предал опале славнейшаго современнаго полководца Ермолова, заменив его Паскевичем придав ему всех лучих Русских генералов получивших свое военное образование на исторических полях Отечественной войны, в тоже время усилив Кавказскую армию многочисленными войсками двинутыми из России.

Вельяминов тогда отказался от занимаемой им должности начальника Штаба, и на все убеждении Паскевича отзывался своею неспособностью занимать ее, а на замечание что однако он долгое время занимал эту должность, Вельяминов отвечал, что обстановка была совершенно иная, так как Ермолов был его благодетель во всем до мелочи руководящего его!

Вельяминова перевели начальником дивизии34 корпуса генерала Рота ненавистного в нашей армии35. В Турецкую войну при переправе чрез Дунай Рот во всеуслышание разругал и наговорил дерзости Вельяминову что тот в последствие говаривал: «Этот немец наемщик глумится над Русскими Дивизионными

214

начальниками с целью унизить Русских и поэтому обходится с нами как никакой порядочный благовоспитанный человек не обходится со своей прислугой».

В тот же вечер при вступление в Лагере Вельяминов подал рапорт что болен и на утро лег в лазаретную фуру.

Целый переход Рот ехал около этой фуры уговаривая Вельяминова и упрашивал его взять назад свой рапорт но не добился другого ответа постоянно повторяемый «я болен!»

Вельяминов был переведен начальником «14» пехотной дивизии36, назначенной вторично на Кавказ и с нею совершил зимний поход в Чечне, принесший обильный плод.

На лето Паскевич прибыл в Пятигорск на воды, куда и вызвал Вельяминова который прибыв утром взашел в залу где толпились начальствующие лица ожидавшии выхода фельдмаршала, Царскаго фаворита.

Вошедший Вельяминов, назвался дежурному адъютанту, поспешно ушедшаго доложить фельдмаршалу, который против своего обыкновения заставлять себя ждать, в мундире торопно вышел с распростертыми руками говоря «прошедшее забыто»! Вельяминов отступя отвечал: «если забыто то нечего вспоминать»!

Как командующий Войсками на Кавказской линии Вельяминов до того удачно действовал походами на Левом фланге Кавказской Линии, что возстание в этой стране потеряло весь свой угрожающий характер, и все племена прилегающие к нашим пределам совершенно покорились и были обращены в охрану наших границ, так что оказалось возможным приступить к покорению племян закубанских и занимающии пребрежие Чернаго моря, постоянно подстрекаемых против России, приплывающими агентами Турецкими и Англицкими посылаемыи Британским посольством в Константинополе.

Вельяминов владел в высшей степени искуством начальствовать и всем подчиненным, даже состоящим в равном с ним чине, внушал глубокое уважение и почитание: солдаты не любили его, прозвав «четыре глазый» в следствии таго что в походе он носил очки консервы, но питали к нему не ограниченное доверие придающее им в боях неудержимую отвагу.

Вся жизнь Вельяминова была посвящена занятиям: дома в Ставрополе он исписовал своеручно целыи дести37 бумаги, хранящихся в Архиве Штаба Ставрополя; то правила для следования агромных рекрутских партий по безлюдным степям Ставропольской области; то проэкты управления Казачьими войсками, ему подчиненных, но более всего примечал он настойчивое внимание на составление предположение военных действ на предстоящее лето: в этих предположениях заключались все подробности необходимыи для ведения горной войны, правила которой превосходно созданы Вельяминовым, к сожалению не изданных38, но в подробности изложенных в выше поименованных предположениях равно и в первых приказах по собранным отрядам, о выступлении где подробно пояснено порядок марша и расчет войскам в горной стране. К правилам в горной стране должно добавить что Вельяминов создал превосходную во всех отношениях горную артиллерию, так все присылаемые горныи орудия, Англиской, Алжирской, Американской систем, оказывались никуда <не> годными, чрез свои лафеты39, а наши лафеты, Вельяминовскии испытаны и оказываются превосходны своею легкостью и прочностью.

Во всех проэктах Вельяминова военных действий постоянно выказываются широкии геньяльныи взгляды на дело военного покорения Кавказа, дальновидность

215

его, строгую логику и последовательность его выводов. С Петербургом, не имеющим понятия об особенности края и всех затруднений Горной войны, он не лукавил, и правдиво выставлял всю нелепость его теоретических узких возрений и тем внушал боязнь самому тогдашнему Военному Министру Чернышову, в сущности наглому шарлатану.

Вельяминов не задумался выставить Петербургу нелепость изданных правил для наших крейсеров посылаемых к черкеским берегам Чернаго моря, и принятых без возражения славным адмиралом Лазаревым40, по собственному сознанию этаго адмирала, в следствии совершеннаго не знания этим адмиралом особенностий Черкескаго прибрежия.

В походе всегда полы палатки Вельяминова были подняты для прохлады и весь отряд видел как он лежит на своей походной кровати, читая книгу. В закубанских походах он читал философический лексикон Вольтера.

Когда Вельяминов начальствовал на Кавказской линии, командиром Отдельнаго Кавказскаго корпуса был Барон Григорий Володимирович Розен, в сущности добрый но препустой и вовсе не образованной человек, — покровительствуемый Военным Министром Чернышевым.

Все семейство Барона Розена представляло самое развращенное сонм в домашнем быту: он сам и его оба сыновья были отявныи содомисты, вовсе не скрывая этаго: жена его по увярению французских газет — вероятно по сообщениям французских Консулов в Тифлисе, — слыла за имеющую плотскую страсть к Арапам, сверх того нагло хватала чужое и слыла взятошницею, учредив свои вечернии разгулы у начальници Института благородных девиц.

Все это в совокупности в управлении Барона Розена обратило Тифлис, в новый Содом и Гомор, к тому же и войска расположенныи в Закавказие были распущеные до безобразия и более служили насыщением корысти начальников чем военным целям.

Корпусное начальство оказывало явное <не>доброжелательство и совершенно не справедливое придирчивость Вельяминову чем сильно стесняло его.

По хозяйственной и фронтовой частям войск подчиненных Вельяминову он не обращал никакого внимания, в этом отношении все предоставлял Дивизионному Начальнику в пехоте, и Атаману относительно Казачьяго войска.

Как Областной Начальник Вельяминов не обращал никакова внимания на Гражданское Управление, представляющее совершенно безобразный калос.

Вельяминов помер в Ставрополе в самое прибытие Генерала Головина — его двоюроднаго брата — командиром отдельнаго Кавказскаго корпуса и Главноуправляющаго на Кавказе и Закавказом.

Павел Христафорович Граббе41

По смерти Алексея Александровича Вельяминова в Ставрополь был назначен Командующий войсками на Кавказской линии и в Черномории и начальником Ставропольской области Генерал Лейтенант Граббе.

Он был сын лютеранского пастора прибалтийскаго края. Мне ничего не известно о его воспитании, на службу же он поступил в Гвардейскую Конную Артиллерию42.

Высокаго роста, стройный самой нарядной наружности от природы наделенный пышным красноречием, в обществе смелый до дерзости, он с первых

216

офицерских чинах стал в положение на которое ему не давало право ни его воспитание, ни образование, ни происхождение.

П. Х. Грабе. Автолитография В. Тима 1852 г.

П. Х. Грабе
Автолитография В. Тима
1852 г.

Пред самым разрывом Отечественной войны, не знаю по какому случаю43 Граббе находился за границею где у него завелась связь с Великою Княгинею разставшеюся со своим мужем Константином Павловичем44, но вынужденный возвратиться в Россию к своей части по случаю предстоящей войны, в то время что въезд в наши пределы уже представлял не малыи затруднении, он ловко совершил переезд, и в Петербург привез рекомендательное письмо от своей Вяликой Княгини к вдовствующей Императрицы Марии Федоровны45.

В 12-ом году Граббе состоял адъютантом Начальника Штаба «1» Армии А. П. Ермолова46.

По заключения Мира Граббе встречается командиром — кажется — Елизаветградскаго полка47, где имел скандальную историю с обществом офицеров: но в царствование Александра Павловича подобныи случаи скрывались, с целью избегнуть необходимость признать начальника виновным48.

При восшествии на престол Николая «1» Граббе был замешен в южном политическом тайном обществе, и привезен в Петербург где посажен в Петропавловскую крепость, в которой просидел несколько месяцев: но оказалось что он только смутно знал о существование общества, а участия его в нем не могли доказать, сверх того в следственной комиссии он говорил резко смело, даже раз временщик Чернышев сказал ему дерзость; Граббе засвидетельствовал всем присутствием что пока полковник не осужден, закон не дозволяет с ним такое обращение, по осуждение же виновнаго обращение зависит от личных свойств и степень чувств честности таго который в положение оскорблять, пользуясь

217

своею безнаказанностью. Это столкновение имело последствием обратить обе поименованныи Личности в непримиримыи заклятыи враги.

Когда Граббе выпустили из крепости, возвращаясь к своему полку расположенном в Харьковской губернии, у него что то сломалось в экипаже и он остановился в крестьянской хате имения Скоропатских, — потомков Запорожскаго Гетмана, — послал просить помещицу дозволить своим мастеровым починить его экипаж.

Госпожа Скоропатская пригласила Граббе переехать в ее дом; где и приняла его самым радушным образом.

Починка экипажа продолжалась несколько дней в которыи Граббе заметил что младшая дочь Скоропатской находится в загоне у матери и послана на Господскую кухню, девушка понравилась Граббе; он просил ее руку у Матери и тут же обвенчался: но она не долго прожила за мужем и оставила Граббе вдовцом49.

После Турецкой войны «1829-го» года Граббе остался при войсках занимавших Молдавию под начальством Графа Киселева.

Главная квартира находилась в Бухаресте, оживленным безпрерывными блестящими праздниками и балами на которых царила дочь Молдавана Медика, по которой вся молодежь с ума сходила и эта Катинька — каторой фамилии не помню была предметом общаго волокитства.

Должно быть ее отцу это надоело, и прекрасный вечер разнесся слух: что Катиньку венчают в церкви с каким то стариком Молдаваном.

Катинька переступив парог своего навязаннаго мужа прямо отправилась в спальную где и заперлась, не подаваясь ни каким прозьбам и увящеваниям отпереть замок, и на разсвете подожгла комнату, посредству постельных гардин спустилась в окно и бежала к своему отцу.

То же утро Граббе отправился к Бухарестскому Архиеру, убедил его расторгнуть насильственный брак Катиньки, и вечером с нею обвенчался и она стала Екатерина Евстафьевна Граббе. Она была малаго роста, черноволоса, смугла, с чертами встречаемыми на Античных Греческих Камеях50.

В Ставрополье Екатерина Евстафьевна, в последствие родов, от прилива молока к мозгу, помешалась, позднее изменила своему мужу, для прекрасного молодого человека Глебова51, — пожее убитаго состоя адъютантом князя Воронцова — и в следствие этой измены сам Граббе сделался всеобщим посмешищем по целым ночам ходя по тротуару под окнами спальни своей жены в длинном плаще с красным воротником, скрывая пару заряженных пистолетов.

Трагиски кончила Екатерина Евстафьевна. Блестящая карьера Граббе при Императоре Николае «1-м» прервалась и он без назначения со всем многочисленным семейством удалился в свою деревню полученную от Скоропатскаго как долю его первой жены.

Раз за вечерним чаем Екатерина Евстафьевна встав поцеловала мужа, патом по очередно своих детей, которых благословила, и удалилась в свои покои: вскоре послышался пистолетный выстрел, кинулись по направлению его звука, и застали труп самоубийцы.

Генерал Граббе слыл не стерпимым подчиненным что он и доказал на Кавказе, куда он прибыл Генерал Лейтенантом: под непосредством начальства Командира Отдельного Кавказскаго корпуса.

По Гражданской части, в звание начальника Ставропольской области Граббе оказался невозможным, допустив неслыханныи злоупотреблении и целый калос безпорядков.

218

Как командующий войсками он по хозяйственной части — тут очень сложной в особенности относительно Линейнаго казачьяго войска — Граббе выказал отсутствие всяких малейших понятий. В военном деле — быть может <...> совершеннаго без понятия Горной войны — генерал Граббе оказался не только бездарным и без соображении военоначальником но еще весьма вредный по его не соображениям относительно сбережения войск и всюду, где он лично начальствовал, войска несли не слыханныи, на Кавказе, потери совершенно без малейшей пользы.

Надменен в мелочах Граббе по свойству был не проходимо ленив по природе обработанной плохим воспитанием и слабым образованием, он проводил жизнь в совершенном far niente*, мастерски загрибая жар чужими руками безсовестно шарлатаня, и чрез это его управление отличалось наглым лихоимством и вопиющими злоупотреблениями его подчиненных. К тому же стечение обстоятельств сложилось благоприятно для природной лени Граббе.

При назначении Граббе на Кавказ ему назначили Начальником Штаба Флигель Адъютанта полковника Генерального Штаба некто Траскина52, катораго прохождение службы — рисующия порядки таго времяни — внушало Граббе что Траскин приставлен к нему Шпионом, по сему он предоставил всю хозяйственную часть, подряды и расходы немаловажных сум каторыми Траскин широко пользовался.

Военный Министр, выскачка Князь Чернышев — в лексиконе Бусета обозначенный «Aventurier Râpè»** — был вторым браком женат на девице Графине Зотовой, по матери внучка Князя Куракина отца бобочных семейств Боронов Вревских и Сердобинов: одна из девиц53 этих семейств жила у своей ближайшей родственницы Княгини Чернышевой и ее соблазнил Князь Чернышев, чрез что оказалось необходимо ее выдать замуж, для чего и выбрали Траскина отличавшегося единственно своим безобразием лица и уродливою тушностью54.

Очень скоро после свадьбы Траскина умерла при родах и Траскин вдовец обчелся в своих расчетах, лишившись покровительства всесильного временщика Чернышева55

При дворе затеяли маскарод для катораго приготовлялся Китайской Кадриль. Для этой кадрили в числе прочих избрали уродливаго Траскина, каторой после репетиции во дворце, в Китайском наряде, в полутемном коридоре встретил, чем то взбешенаго Князя Орлова56, пред которым вздумал буфонить и задержал придворнаго Бок Малога каторый своею богатырскою дланью отвесил могучую пощечину широкорылому Траскину! но после узнав что этот ряженой Китаец полковник Генеральнаго Штаба сделался его покровителем.

В день Маскарада Траскин заключил свое буфонство в Кадрили упавши на спину своего агромнаго туловища так что паркет затресся и тем возбудил неистовой хохот всем присутствующих, в особенности Императора Николая «1», чем К. А. Ф. Орлов воспользовался для предоставления Траскину звание флигель Адъютанта.

У Граббе была страсть рисоваться, и например к разводу или параду, на площадь против занимаемого им дома, он выходил держа за руки своих обоих сыновей одетых в пажеских шинелях, и постоянно пользовался всяким случаем выказывать напускную важность и торжественность, почему на Кавказе в войсках его прозвали «Каратаган» по имяни славнаго актера Петербургскаго театра57.

219

Дар красноречия у Граббе был развит до высшей степени, прекрасное лицо его прелестно оживлялось, синии глаза блестели, благозвучный голос принимал прекрасную интонацию и слушатель до того очаровывался, что не было возможности логически разбирать высказываемое им. Это был в полном смысле трибун увлекающий Араву, никогда не разбирающая высказываемое ей; и как трибун Граббе увлекался и доходил до абсурда; это то разочеровывало Императора Николая на его счет58.

Зимою Граббе поехал в Петербург под влиянием чара причиненнаго в Северном Дагестане летом 1839-го года Ахулговской Кампании, самым витийским образом описанной в вымышленных военных реляциях.

Однажды на вечернем чае у Императрицы на который был приглашен Граббе, поднесший Ея Величеству, ребенка девочку пленную <из> Ахулго, дочь Журхая однаго из Наибов Шамиля, которая была крещена при восприемниках Ея Величества и Граббе, к чаю пришел Император Николай, обратившийся к Граббе разговором о предполагаемых военных дейст<в>иях на предстоящее лето.

Граббе увлекся своим красноречием и до того очаровал Императора что получил приказание на утро привести все вышесказанное им изложенное в записке.

Приехав дамой Граббе с одной стороны, под влиянием сего гения в которое вовлекло его красноречие, с другой стороны не видя возможности противуречить словам очаровавших Царя составил записку проэкта военных действий за Тереком на предстоящее лето.

Государь утвердив этот проэкт приказал Военному Министру отправить его Корпусному командиру Головину59 с повелением предоставить Граббе все нужныи военныи средства Кавказскаго Корпуса.

Этот проэкт был замечателен по пышному красноречию его изложения, но не выдерживал внимательного обсуждения. В нем были одни хвастливые выражения как напр. разбив наголову неприятеля в такой то местности, занять его неприступную твердыню или, — для обеспечения безопасности такой то нашей границы, составить летучий отряд! — но из каких войск и в какой численности, не поминалось, так что вероятно не достало бы всего Кавказскаго Корпуса если всем раздробленным отрядам придали бы надлежащую численную силу; об продовольствие, парков, перевозочных средствах, госпиталях и мест расположения всего этаго не упоминалось ни единаго слова. Вообще этот военный проэкт был еще нелепее и без смысленнее чем пресловутыи «20» отрядов Паскевича имевшие окончательно покорить Кавказ.

По получение этаго проэкта уже Высочайше утвержденнаго Головин, по соображениям Генеральнаго Штаба тот же час распорядился передвижением войск расположенных в Закавказие и парков имеющих участвовать в военных действиях порученных Граббе. О продовольствие Корпусному Командиру <не> заботиться по тому что он только утверждал торги на поставку провианта и фуража потребных для войск расположенных на Кавказской линии, предоставляя Командующему войсками на Кавказской Линии распределять их по соображении военных обстоятельств.

Вечной Военный Министр Чернышев прибыл на Кавказ по особому Высочайшему поручению, оставя управление Военнаго Министерства Дежурному Генералу Графу Клейнмихелю60.

Раз ночью прибыл к Корпусному Командиру курьер от Граббе. Головин меня потребовал, дал прочесть донесение Граббе, в котором извещал что не имея ни

220

провианта ни сухарей он не в состояние исполнять Высочайше утвержденный проэкт Экспедиции почему находится вынужденным войска предназначенныи для похода <расположить> по внутренним нашим селениям, для продовольствия61, о чем вместе с сим курьером он доносит в Анапу Князю Чернышеву и в Петербург Графу Клейнмихелю.

«Молодецкое дело». Автолитография Н. Зауервейда. Середина XIX в.

«Молодецкое дело»
Автолитография Н. Зауервейда
Середина XIX в.

Головин дал мне предписание, с неопределенными самыми широкими полномочиями, дабы непременно немедленно доставить провиант и сухари в полном количестве для предстоящего похода Граббе и туже ночь отправил меня на Кавказскую линию.

На линии я застал что целый месяц провиант совершенно без надобности перевозился в зад и в перед по магазейнам, так что оказывалось сумы израсходованныи на эти передвижении, только питали жадное лихоимство Начальника Штаба Траскина и неизвестно где имянно находится сам провиант.

Не смотря на эту путаницу я быстро его разыскал и в силу данных мне полномочий, заключил подряды на перевозку его спешно к месту сбора Войск, где устроил земе<ль>ныи печи для обращения муки в хлебы, а последнии в сухари, двумя вытребованными батальонами, и так как источил прочии провиантскии магазины над Терскии, то помчался в Астрахань для ускорения перевозки провианта в истощенные Магазейны, которыи постоянно пополнялись провиантом доставляемом Волгою чрез Астраханской Царевой Магазейн Кавказскаго вождения.

221

Из Астрахани я прибыл в место сбора отряда где представился Граббе и вручил ему донесение в котором подробно описал что имеется на месте сбора, продовольствие всего отряда на шесть месяцев.

Утром дня в которой я прибыл выехал из отряда Кн. Чернышев, приказавши с курьером ему донести или получатся какии либо сведении от меня; поэтому ему отослали подлинной мой отчет.

Когда я откланивался Граббе он грустен до истомы сказал мне: «Вы удивительно как распорядились, это просто невероятно, не постижимо, но меня окончательно погубили!»

Действительно Граббе уже не имел возможности откладывать своего выступления с отрядом! Он это исполнил но несколько дней спустя вернулся из Ичкиринских дебрей сохранно, как не бывало на Кавказе, разбитый на голову с огромными потерями62.

Настало конец особаго благоволения Императора Николая к Граббе.

Император Александр Николаевич очаровался даром слова Граббе и он опять удостоился Царского благоволения.

Полководцем Граббе нигде не мог быть а кроме России где не личныи достоинства, а совершенно иныи частныи влиянии возвышают людей.

Во первых Граббе в своих соображениях о военных действиях не имел и призрака усмотрительности, осторожности и постоянно соображался своими фантазиями которыи постоянно расщитывал что они осуществятся, и это почти никогда не случалось.

Во вторых в неудачах Граббе совершенно терялся и продолжительное время оставался окончательно не способен к какому либо соображению. Например: по взятии укрепленнаго Ахулго, стоившим нашим Геройским Кавказским войскам столько потерь и столь долго длившейся осады63, потому что Граббе вел дело на пролом и только под конец: когда прибегли к хитрости и внушениям, удачно окончилось разгромом твердыни, предпринято было занять и наказать пребальшаго, богатаго и превлиятельнаго в горах Аула «Чиркей», не смотря на все предостережении о каких то темных заговоров жителей, отряд выступил утром из Темир Хан Шуры и шел безо всякой предосторожности как бы мог следовать в наших пределах.

На привале явился преданный мне чиркеевец «Биакай»64 с известием что чиркеевскии заговорщики, условились допустить наш отряд до ворот своей каменной высокой и толстой стены, и тут напасть со всех сторон.

Чаркей состоял из узких улиц пролегающих меж высоки<ми> каменными оградами дворов в которых стояли большии каменныи двухэтажныи дома. К аулу вела узкая извилистая дорога более версты протяжения с обоих сторон окаймленная валяжными каменными высокими стенами, составляющии ограды роскошных чаркеевских фруктовых садов и виноградников. Эта дорога оканчивалась мостом чрез бешеный пенистый поток Сулака.

Граббе на бурке уселся над мостом, и приказал авангарду двинуться с песельниками. Ширванской полк с песенниками вперед запелся: «унеси ты наше горе, быстро реченька бежит» и скрылись в дефилей дороги.

Горные единороги65 авангарда, с увязанными на них мешками овса и китками сена только что въехали на мост, как послышался ружейный залп, со стен Чиркея и из за садовых стен показалась толпа авангарда опрометью бежавшая к мосту, кто потеряв шапки, кто амуницию, кто самое оружие, и за ними толпа чиркеевцев рубящия наших беглецов, хотя адъютанты Граббе кинулись рубить веревки перевязывающие фураж навьюченный на горных

222

единорогах но не успели обратить эти орудии, которыи неприятель отбил и увез в свой аул.

Ф. Клюки фон Клюгенау

Ф. Клюки фон Клюгенау

Граббе совершенно потерялся и удалился куда глаза глядят как помешенный, сняв шапку и рукою потирая лоб; я за ним следовал как его тень опасаясь чтобы с ним чего не случилось и усиливался вызвать его к памяти и к распоряжениям тем более что подошедшая колона безо всякого распоряжения по инстинкту этих столь боевых и славных войск завязала горячую перестрелку с неприятелем.

В оправдание Ширванскаго полка должно пояснить, что перед этим на одном не удавшемся Штурма Ахульго, этот полк в несколько минут, а кроме полковых казначея и квартирмейстера, потерял от полкового Командира до младшаго офицера, всех фельдфебелей, большею частью капральных унтер офицеров и агромное число рядовых, так что убыль штаб и обер офицеров и отчасти унтер офицеров комплектовали из других полков личностями не знающии своих новых частей и им неизвестных66.

Впячатление оставившее по себе в Петербурге сделало то что это страмное Чаркеевское дело ни мало не уронило Граббе: быть может и навранная реляция, которую я не видел, тоже представило позорное дело под Чаркеем блистательною победой.

Но если Граббе не был военачальником то оказался еще худшим администратором. Но в обществе, в салоне, в кабинете, во всякой беседе он имел дар

223

редкого очарователя, его речь составленная из избранных приличных и благозвучных слов постоянно выражала рыцарскии, благородныи, высоко нравственныи, честныи чувства, просто очаровывала и отуманивала слушателя. По этому естественно лица от которых зависела судьба Граббе, или знавшие его по его красноречию не могли разгадать что это было единственно роль разыгрываемая искуснейшим актером.

Д. В. Пассек

Д. В. Пассек

Все сдесь сказанное о вреде причиненном на Кавказе управлением Граббе подтверждается всеми событиями воспоследовавшими при его приемнике при котором наши крепости с артиллериею брались неприятелем на копие и гарнизоны их избивались; наконец все бывшии замиреныи туземцы, отложась переходили в неприятельские ряды.

Без сомнения если ново назначенный Корпусной Командир «Нейдгард»67 соответствовал своему назначению и имел б военныи соображении, а главное умел бы внушать подчиненным исполнять свои обязанности, а приемник Граббе был бы военный а не парадный Генерал умевший командовать, то все таки избегли весь позор, столь правдиво описанный Бароном Торнау68 во 2-й части Русскаго Архива за 1881-й год, и Князь Аргутинской69 не заменил бы свой долг своими армянскими разщетами, сумасбродный храбрец «Клюке-фон-Клюгенау»70 был бы употреблен соответственно его способностям, «Пасек»71 не дерзал бы своевольничать столь нагло, а Гурко72 сумел бы быть начальником и не подражал бы пошлостям своих подчиненных.

224

Евгений Теги: Российский архив, Том VII, 15. В. С. Толстой. Характеристики русских генералов на Кавказе , Литература, искусство

Библиотека Энциклопедия Проекты Исторические галереи
Алфавитный каталог Тематический каталог Энциклопедии и словари Новое в библиотеке Наши рекомендации Журнальный зал Атласы
Алфавитный указатель к военным энциклопедиям Внешнеполитическая история России Военные конфликты, кампании и боевые действия русских войск 860–1914 гг. Границы России Календарь побед русской армии Лента времени Средневековая Русь Большая игра Политическая история исламского мира Военная история России Русская философия Российский архив Лекционный зал Карты и атласы Русская фотография Историческая иллюстрация
О проекте Использование материалов сайта Помощь Контакты
Сообщить об ошибке
Проект "Руниверс" реализуется при поддержке
ПАО "Транснефть" и Группы Компаний "Никохим"