[Протокол допроса А. Н. Долгорукова, 5 февраля 1921 г.]

268

69

ПРОТОКОЛ

1921 года февраля 5 дня судебный следователь по особо важным делам Омского окружного суда в г. Париже (во Франции) допрашивал в качестве свидетеля нижепоименованного с соблюдением 443 ст. уст. угол. судопр.

Князь Александр Николаевич Долгоруков, 48 лет, православный, временно проживаю в г. Париже, генерал-лейтенант

Я принимал участие в Европейской войне и командовал сначала 3 Донской дивизией, а потом 1 кавалерийским корпусом. В августе месяце 1917 года я был арестован в Ревеле матросами, просидел некоторое время в Петропавловской крепости, а затем, по освобождении, уехал в Киев, куда я прибыл 26 октября в день большевистского переворота.

21 апреля 1918 года на Украине возникло гетманство. Я проживал в Киеве как частное лицо, не участвуя во власти, но интересуясь ходом политических событий и стараясь держаться в курсе их.

19 ноября я был назначен главнокомандующим. 14 декабря Киев пал. Я остался в России, скрываясь некоторое время от большевиков, а затем выбыл в армию Юденича, где до конца принимал участие в борьбе с большевиками.

По настоящему делу об убийстве Государя Императора Николая Александровича я могу показать следующее.

Летом 1918 года в Киеве проживал член Государственного Совета киевский губернский предводитель Федор Николаевич Безак. Мы оба с ним входили в одну и ту же монархическую группу. Я хорошо помню, 5 или 6 июля по новому стилю Безак позвонил мне по телефону и сказал, что сейчас ему звонил граф Альвенслебен и сообщил ему, что сейчас он будет у Безака и передаст ему какое-то важное известие. Этот Альвенслебен —

269

бывший дипломатический чиновник германского министерства иностранных дел. В эпоху гетманства он, будучи призван по мобилизации, состоял при главнокомандующем Эйхгорне, а затем — Кирбахе. Бабушка его была русская, как он сам говорил, кажется, графиня Киселева. Он был вхож в русские круги и считался монархистом и русофилом.

Я отправился к Безаку, куда вскоре приехал Альвенслебен. Разговор наш с ним происходил в присутствии четырех лиц, причем четвертым лицом была жена Безака Елена Николаевна. Альвенслебен сообщил нам, что император Вильгельм желает во что бы ни стало спасти Государя Императора Николая II и принимает к этому меры; что в целях спасения Государя Он куда-то перевозится, но что в настоящий момент немцы потеряли Его след. Альвенслебен предложил нам с Безаком прийти на помощь этому делу спасения Государя в следующей форме. Необходимо было, как он говорил, послать три пары офицеров для обнаружения места пребывания Государя, причем одна пара должна была отправиться в Москву, другая — в Котельнич, третья — в Екатеринбург. Офицеры должны были получить в немецкой комендатуре немецкие паспорта, а мы с Безаком должны были дать им 30 000 рублей. Альвенслебен указывал на Котельнич, как на наиболее вероятный пункт пребывания Государя, и говорил, что дальнейшее следование Его требует денег. Подчеркивая, что деньги на такое дело должны быть исключительно русские, он указал сумму, которая, по его мнению, была необходима: 2 000 000 рублей. Мне чувствовалось что-то странное, мало приятное логически в словах Альсвенслебена: для чего нужно было посылать на розыски Государя русских офицеров во враждебную совдепию, когда немцы имели там свою громадную агентуру, свое официальное представительство в лице графа Мирбаха и свободно могли во всякую минуту иметь самые точные сведения о местопребывании Государя? Но Альвенслебен в разговоре с нами уверял нас, что нам следует вполне положиться на них, немцев, определенно давая нам понять, что император Вильгельм желает спасти Государя и что меры, которые он предлагает, необходимы именно в целях спасения Государя.

Во время этого разговора Альвенслебен предупредил нас, что между 16 и 20 июля (по новому стилю) распространится слух или известие об убийстве Государя; что слух этот или известие не должен будет нас беспокоить: как и слух об убийстве Государя, имевший место в июне, он будет ложный, но что он необходим в каких-то целях именно Его спасения. Я хорошо помню, что при нашем разговоре с ним, имевшем место, как я уже говорил, 5 или 6 июля по новому стилю, граф Альвенслебен указывал как предел, когда должно будет распространиться известие об убийстве Государя, 16—20 июля. В то же время он просил нас держать разговор с ним в секрете, делая наружно вид, что мы верим известию о смерти Государя.

Не колеблясь, мы с Безаком решили пойти на помощь посылке офицеров и вдвоем дали на это дело 30 000 рублей. Из числа шести офицеров

270

я знаю фамилии двоих, которые должны были следовать в Екатеринбург. Это были штаб-ротмистр кирасирского Его Величества полка Карангозов и офицер лейб-гвардии 4 стрелкового Императорской Фамилии полка, кажется, в чине капитана, Комаров, впоследствии убитый у Деникина.

Карангозов и Комаров тут же выехали в Екатеринбург. Остальные же две пары не выполнили возложенной на них задачи: одна пара не доехала до Москвы и вернулась, а другая, видимо, прокутила деньги в Киеве же и никуда не ездила.

Мы с Безаком стали совещаться, как собрать указанную Альвенслебеном сумму в 2 000 000 рублей.

Около 15 июля в Киеве начался монархический съезд. Во время работы съезда (он открылся или 11 или 15 июля), вероятно, 18 или 19 июля, — я прекрасно помню, что именно в пределах времени, указанного Альвенслебеном, т. е. между 16 и 20 июля, — я прочел в местных газетах известие, что Государь расстрелян в Екатеринбурге, а Семья куда-то вывезена. Как я помню, в этом сообщении инициатива убийства приписывалась местному уральскому совдепу. Признаться, я был поражен осведомленностью Альвенслебена и, конечно, совершенно не поверил газетному сообщению. Я тут же, прочтя газетное сообщение, отправился на съезд, где встретил и Безака. Было все же решено служить в соборе панихиду. Мне кажется, что многие, может быть, даже большинство не верило или плохо верило в достоверность печального известия. Многие обращались к нам с Безаком с вопросами. Положение наше было затруднительное. Мы не отрицали возможности спасения Государя.

Гетман Скоропадский не был на панихиде в соборе и служил панихиду у себя во дворце, где присутствовал также и Альвенслебен. Очень быстро распространился слух, что Альвенслебен “плакал” во время панихиды. Мы говорили с Безаком между собой: “Как он искусно ведет свою роль”.

В то же время, как я знаю, он встретил на улице князя Виктора Сергеевича Кочубея (Альвенслебен как раз шел с панихиды, а Кочубей прогуливался), и, подойдя к нему, выразил ему как генерал-адъютанту свое сожаление по поводу слуха о смерти Государя и высказал надежду, что в действительности Государь жив.

Предполагавшегося опровержения смерти Государя однако не было. Мне хотелось повидать Альвенслебена, но, как мне тогда казалось, он почему-то стал избегать нас с Безаком. Когда я определенно сделал попытку его видеть, оказалось, что он уехал в Берлин. Возвратился он в августе. Я встретил его на улице и спросил про Государя. Альвенслебен ответил мне, что, к сожалению, ничего не удалось сделать, и Государь, видимо, убит.

Карангозов и Комаров вернулись в Киев, кажется, в августе же. У меня в доме они делали доклад мне и Безаку. Они сначала приехали в Москву и здесь прочли известие об убийстве Государя. По дороге в Екатеринбург

271

они где-то были задержаны в пути, не доехав до него. Но им удалось скрыться и попасть в эшелон, в котором следовали офицеры-слушатели Академии Генерального Штаба, эвакуировавшейся в то время из Екатеринбурга. Эти офицеры сообщили им, что Государь “расстрелян в Екатеринбурге не был”¹¹⁶. Какого числа происходил у них этот разговор с офицерами-слушателями Академии, я не помню.

Показание мое, составленное в двух экземплярах и в обоих мне прочтенное, записано с моих слов правильно.

Александр Николаевич Долгоруков

Судебный следователь Н. Соколов