[Протокол допроса А. Ф. Трепова, 16 февраля 1921 г.]

274

71

ПРОТОКОЛ

1921 года февраля 16 дня судебный следователь по особо важным делам Омского окружного суда в г. Париже (во Франции) допрашивал в качестве свидетеля нижепоименованного с соблюдением 443 ст. уст. угол. судопр.

Александр Федорович Трепов, 58 лет, православный, проживаю в г. Париже.

По вопросу о действиях московских монархических групп, имевших целью спасение жизни Государя Императора и Августейшей Семьи, я могу показать следующее.

В 1918 году, когда я проживал в Петрограде, ко мне обратился приехавший из Москвы сенатор Дмитрий Борисович Нейдгарт с просьбой обсудить именно указанный вопрос. Я помню, что я принимал тогда Нейдгарта не у себя в квартире, а в помещении “Общества содействия развитию железнодорожного дела в России”, на Литейном, 9. Нейдгарт сообщил мне, что московская группа монархистов, изыскивая способы охранить жизнь Его Величества, нашла нужным обратиться в данном случае к содействию немецкого в Москве представительства, что ею и было сделано. Однако она далеко не удовлетворена отношением как к ней, так и к возбужденному ею вопросу со стороны германского посла. Граф Мирбах, по словам Нейдгарта, сначала вовсе уклонялся от всяких сношений с группой. В конце концов он согласился принять Нейдгарта и, если не ошибаюсь, еще Роговича, но свидания эти были короткие, холодные, не дали ничего определенного и скорее, как говорил Нейдгарт, свидетельствовали об уклончивом отношении графа Мирбаха к указанному вопросу об охранении благополучия Государя Императора и Августейшей Семьи.

Поэтому-то, изыскивая способы воздействия на немецкую власть в том или ином смысле, Нейдгарт и прибыл тогда в Петроград и пришел для обсуждения этого вопроса ко мне. Разделяя в душе соображения московских монархистов, я весьма обеспокоился создавшимся положением. Обсудив его совместно с Нейдгартом, я остановился на мысли, что Нейдгарт обратится к обер-гофмаршалу графу Бенкендорфу и предложит ему написать письмо к графу Мирбаху. При этом я категорически определенно высказался, что письмо это, на мой взгляд, во-первых, отнюдь не должно было иметь просительного тона и, во-вторых, оно отнюдь не должно было носить политического характера, ибо в противном случае вопрос о жизни Государя Императора, буде бы Его Величеству угодно было не разделить того или иного нашего политического взгляда, предложения и т. п., высказанных в этом письме, носил бы не абсолютный, а условный характер. Я находил нужным высказать в письме, что по условиям тогдашней русской действительности одни только немцы могли предпринять реальные действия, способные достигнуть желательной цели.

275

Поэтому, раз они могут спасти жизнь Государя и Его Семьи, то они и должны это сделать по чувству чести. Если они этого не исполнят, они явятся или могут оказаться в роли попустителей тягчайшего преступления, о чем мы в свое время объявим всему миру. Хотя для нас ясно, что они и сами это отлично понимают, но чтобы не было никаких отговоров, и пишется настоящее письмо, дабы впоследствии они не могли сказать, что не были предупреждены нами о грозящей Царской Семье опасности. Кроме того, я находил нужным непременно поместить в письме, что настаивается на необходимости, чтобы содержание его было доложено императору Вильгельму, который, вследствие этого, и явится главным ответственным лицом в случае несчастия. Вот именно таким должно было быть письмо от графа Бенкендорфа к графу Мирбаху, как я находил, с чем был согласен и Нейдгарт.

Нейдгарт тогда же, как только мы обсудили с ним этот вопрос, отправился немедленно к графу Бенкендорфу, проживавшему в то время на Миллионной в запасном дворце Великого Князя Николая Михайловича. Оттуда, если не ошибаюсь, Нейдгарт мне протелефонировал, что граф Бенкендорф предварительно желает видеться со мной. На следующий день я был у Бенкендорфа в его квартире. Наше свидание имело место в присутствии также его жены и Нейдгарта. Я снова повторил те мысли, которые я уже высказал Нейдгарту и которые я находил нужными поместить в письме.

Граф Бенкендорф вполне со мной согласился и просил меня быть у него на следующий день, обещаясь изготовить к этому времени письмо. Я был на другой день у Бенкендорфа. Составленное им письмо содержало в точности высказанные мною пожелания; кроме них, в письме была лишь ссылка на личные отношения графа Бенкендорфа и графа Мирбаха.

Письмо графа Бенкендорфа было передано Нейдгарту, и он, как мне помнится, на следующий же день уехал в Москву. Приблизительно месяца через полтора после этого он снова приехал в Петроград. Я виделся с ним в этот раз мельком и услышал от него, что после письма Бенкендорфа отношение к ним со стороны немцев резко изменилось к лучшему. Приблизительно в это же время я встретился с Бенкендорфом. Он мне сказал, что он извещен о том, что по письму его все будет сделано, и мы поэтому может быть совершенно спокойны.

У меня не достаточно сохранилось в памяти, когда именно имели место указанные мои беседы с Нейдгартом и графом Бенкендорфом. Я склонен думать, что они имели место в конце марта или начале апреля. Я исчисляю это время, принимая во внимание мой отъезд тогда 1 июня по новому стилю в Павловск, каковому отъезду указанные беседы с Бенкендорфом и Нейдгартом предшествовали месяца за полтора.

Показание мое, составленное в двух экземплярах и в обоих мне прочтенное, записано с моих слов правильно.

Александр Федорович Трепов

Судебный следователь Н. Соколов