Мысловский П. Н. Письмо Рылеевой Н. М., 19/20 апреля 1827 г. С. Петербург

98

2

С. Петербург. Апреля 19, 1827 года.

Письмо Ваше, Милостивая Государыня Наталья Михайловна, я имел утешение получить. Что не отвечал Вам на оное, прошу извинить. Не все хлопоты и занятия, иногда удерживало от намерения отвечать что-то похожее на лень и даже на рассеянность. Что делать? Ведь и мы тоже люди, и у нас то же облачение плоти и костей.

Из письма Вашего я, к истинной радости моей, видел, что Господь донес Вас до отчизны Вашей в добром здоровье и без всяких неприятных приключений, и за это благодарите Того, у кого всегда готовы миллионы ангелов для служения человекам. Что надлежит до первых движений сердца Вашего с Вашею родительницею, с кровными и знаемыми, я могу только вообразить — сколь они должны быть сильны и мучительны! Вот время, в которое человек невольно весь погружается в чашу горести, вместо того, чтобы вкусить из чаши радости и блаженства! Все, что составляло предмет веселия и милой беспечности во дни юности Вашей, все, без сумнения, призывало Вас к чувству скорбному. В полной мере, более нежели кто-либо, чувствую разность между отъездом Вашим из родины и между возвращением в оную. Было время, когда самые мелочные вещи доставляли полное удовольствие забавам и невинным радостям нежных лет Ваших, когда Вы, не зная ни скорби, ни забот, подобно птичке, летающей по верхам гор, видели только счастливое тещение дней Ваших: а ныне? Сознаться должно, что положение Ваше, особенно в первых днях жизни Вашей на родине, довольно прискорбное. Самые приятности сельского уединения, всегда имеющие преимущества пред шумною городскою жизнию, едва ли будут иметь цену в

Ваших глазах. Знаю, и как бы вижу, что Вы у каждого предмета, у каждого кусточка, Вам не чуждого, вопрошаете, куда сокрылось спокойствие сердца Вашего? Вы в состоянии, и некоторым образом вправе требовать потери Вашей у всей Природы. Так, друг мой, Наталья Михайловна! Скорбь ваша справедлива: так ужели и остается для Вас питаться сею во всю остальную жизнь Вашу? Ужели слезы единственное будет питие Ваше? Я выше сего хотел угадать состояние сердца Вашего, и если оно точно таково, отнюдь не утверждаю, что оно долженствует быть таковым. Напротив, я хочу сказать Вам, что если в Праведных Судьбах Божиих непременно положено, чтоб Вы соделались жертвою благих искушений, то Ваш долг — и гибель Вашу почитать единственным блаженством Вашим. Следовательно, как Вы будете грешить, когда вместо терпения и преданности станете только плакать и малодушествовать! Гнев Божий, во исправление ли наше, в знамение ли любви или прощения, поражает нас нередко, подобно молнии, вырвавшейся из облаков. Мы не знаем, как начнется явление сие, но уверены, что кончится решительно нашею выгодою. Бог никому не отдает отчета в действиях Своих, но то достоверно, что Он все наклоняет к таинственным и благим путям Своим. Он часто, и по большей части, всегда одним и тем же ударом, которым нас поражает, тем же ударом и спасает; одною рукою, по-видимому, казнит нас, другою же и в то же самое время, дарует нам мир и благословение свое. Я еще больше скажу Вам, что человек нередко делается счастливым именно с этой минуты, когда начнется его несчастие. Вы, без сумнения, догадались уже, куда и к чему клонятся слова мои, слова, истинно сердцем отеческим Вам произносимые. Я слишком уважаю скорбь Вашу, но лично Вас самих, Ваше спокойствие еще более того. Притом я связан контрактом священным и плачевным³. А потому моя единственная к Вам и просьба, и проповедь всегда будет та: ради Бога старайтесь умерить тоску Вашу, которая, рано ли, поздно ли, непременно соделается причиною гибельных Ваших последствий. Не думайте, что в уединенной жизни Вашей для Вас всего приличнее будет заниматься скорбию и сетованием. Нет: уединение тогда только приятно, когда оно есть отдых от забот или страданий душевных, но беспрерывное уединение, соединенное с беспрерывною мрачностию души, неминуемо поведет Вас к разрушению и ничтожеству. Что тут будет доброго? Разве приятно не мысля и не желая нисколько, сделаться медленным и постепенным самоубийцею? Боже сохрани от сего и величайшего изверга в мире! Посудите, когда Господь, по премудрым и отеческим рачениям Своим, решится дать грозные уроки свои не только в частности одному человеку или немногим, но в совокупности вдруг всем Царям и Царствам: какая сила отвратить дерзнет мание Божественное? Что все миры противоположить могут уставам сим твердым и воле, всегда Всемогущей? Не лучше ли смолкнуть в смирении пред сею десницею, творящею дивное и славное? Не лучше ли лобызать сию в благоговении и просить токмо сил подкрепления и помощи? Не лучше ли, вняв совершенно чувствам страдальца любезного, последний раз беседовавшего к Вам пером и сердцем из жилища мрака и гибели, говорить всегда и единожды уверить себя в сей благотворной и спасительной мысли: да будет воля Твоя Святая! Так! Друг Ваш в глазах моих погас, как тихая заря на западе. Я лил мои слезы умиления и соединял их с его слезами сокрушения к сердцеведцу в нощь роковую и ужасную. Я был торжествующим свидетелем, когда он торжественнно

примирился с совестию своею и с Всеблагим Отцом Небесным. Мне виделось, чтобы Ангел-хранитель заботливо собирал слезы его, бережно влагал их в сосуд и уносил в небо, дабы посеянное слезами взрастить единою и бесконечною радостию. Я на пути ужасном приложил руку мою к сердцу покорного Небу сына, и — чувствовал, что оно тихо билось для единого Бога⁴.

Итак, не более ли еще радости для Вас здесь, чем слез, малодушия, и тем паче ропота, которые во всяком случае будут преступлением Вашим? О друг мой! Страшитесь прогневать Бога Милосердого Вашею тоскою и бездейственною мрачностию. Не слушайтесь ни мира, ни собственного Вашего сердца. Повинитесь Воле, не знающей никаких препятствий и преград. Будьте кротки, смиренны и послушны сердцем, как дитя. Просите у Господа сил для несения креста Вашего. Молите Его, чтобы Он сам научил Вас не роптать на Святую волю Его. Сим в точности Вы исполните последнюю волю друга Вашего. Не мечтайте много, ибо сила воображения будет только усугублять страдание Ваше, так, что и самые сновидения будут заключать в себе одни только для Вас ужасы. Молитесь Богу за себя, за все близкое сердцу Вашему и за отшедшего. Молитва станет Вас нечувствительно облегчать. Не сердитесь ни на кого и никого не считайте причиною вашего несчастия. Всего более старайтесь не иметь врагов Ваших, опричь только грехов Ваших и заблуждений. Жив еще Бог Авраамов, и Ваш, и общий наш Бог! Не отчаивайтесь. Возсылайте к Нему сердце Ваше: Он всегда услышит Вас и будет Вам во отца. Вовеки не забывайте, что друг Ваш, сходя в гроб, понес туда чистую веру и надежду на милосердие Божие. Наконец, прошу оглянуться вокруг себя: у Вас есть залог любви супружеской, следовательно, жизнь Ваша не Вам одной принадлежит.

Простите, друг мой! Писал бы более, но более уже часа, как ждут этого письма. Простите. Небо да будет Вашим покровом! А я никогда не позабуду Вас и — разлученного с Вами только по телу — в грешных воздеяниях рук моих пред Богом.