Мысловский П. Н. Письмо Фонвизиной Н. Д., 6 августа 1828 г. С. Петербург

117

5

С. Петербург. 1828. Августа 6 дня.

Два письма имел я честь и радость получить от Вас, любезнейшая дочь моя! Одно с дороги, другое уже с места. Не буду говорить Вам, что письма Ваши поздненько дошли до меня: удовольствие, которое я вкушал, читая их — можете поверить, сильно было заставить меня забыть и времени, и места пространство великое. Читая письма Ваши, я видел только Вас самих, и видел как бы в лицо. За всем тем невозможно не заметить с некоторым прискорбием: вот наконец до чего дожили мы! Не днями, а многими месяцами должно изчитывать переписку нашу. Где Москва и где Чита? — Но так благоугодно судьбам Праведного Судии! Приговор неба всегда верен и безошибочен. Всемогущий перст Божий указал Вам путь, да идете по нему: и Вы не могли уже миновать его. Должно сознаться, что путь сей скорбен для чувственности и мира, но в отношении благодати — иго сие благо и бремя легко есть. Ибо тот, кто по внушению Веры старается победить несчастие свое, не есть еще жалок: участь его во многом будет завидна. Тот, кто исполняет прямой и существенный долг свой и приносит тяжкую жертву добродетели, не может с тем

вместе не чувствовать и сладкой награды совести. Она-то есть единственный наш примиритель и посредник между Богом. Она всегда разливает миро многоценное на сердце правое. Пусть оно пригорюнится на час, пусть ему стоскуется, но мир, коим дарит чад своих совесть мирная, далеко, очень далеко превышает и превосходит все вообще земные радости и надежды. Отчего? — От того, что этот мир несть от мира сего: начало и конец его в небе. Хотите ли поверить истину сию: посмотрите — порочный человек на самой высоте щастия не может чувствовать ниже тени истинного наслаждения, сколько добродетельный в бедствиях и нещастиях. Вообще — щастлив тот, кто во дни благополучия прибегает к Богу, но тот еще щастливее, кто во дни злополучия обращается к тому же Отцу небесному! — Живите, друг мой, и Вы по сим благородным чувствам. Живите всегда в ладах с Вашею совестию, и Вас ничто не укорит на пути жизни. Следуйте внушениям хранительницы сей: и Вам не в чем будет раскаиваться. Живите Верою, подкрепляйтесь духом Евангельским, сообразуйте с ним все Ваши поступки, слова и намерения: тогда станете жить с Богом, или всё равно — в Боге. Но с Богом где нехорошо жить? А Он есть везде: и у Вас, и у нас! Близ есть Господь призывающим Его. На всяком месте Владычество Его. Дело в том только, чтоб мы Его искали повсюду: а Он неизменно явится ищущим.

Судя по моему молчанию, Вы доселе вправе были мыслить, что я или умер, или перестал любить Вас, незабвенную для отеческого сердца моего. Ни то, ни другое. Что я еще жив, по благости Божией, долготерпящей грешникам, в этом уверит Вас письмо мое. А что не переставал Вас любить, разве только умножая любовь мою, естли бы возможно было умножать далее невозможности: это видит Господь, у которого отдается в небе каждый наималейший вздох человеческий. Просто — не писал, или лучше — не отвечал Вам, не зная, как и куда писать, выжидая для того самый вернейший и надежнейший случай, который однако ж не состоялся. Без сумнения, Вы догадаетесь, что я открытым, как и теперь, образом хотел к Вам писать об одной из жен²¹, Вам подобных по участи, и которая намеревалась было нынешним летом ехать в Ваше сообщество, но остановилась до зимы. Следовательно, письмо, написанное в начале лета, слишком могло зачерстветь до будущего года. Вот причина моему молчанию! Не ищите иных. Мне больно бы было, естли бы Вы хотя на минуту усумнились в моих чувствах. Знайте, и взор престарения моего, взор потухающий в мире обращен будет, подобно стрелке магнитной, к жилищу незабвенной. Очень чувствую, что Вы пожелаете узнать от меня о мне самом и моем семействе. Благодарение Господу! До сих пор все идет по прежнему, т. е. очень хорошо. Естли кто, то наверно я должен, сколь возможно чаще, повторять Давидовы слова: не по грехам моим твориши со мною! Мои домашние все Вам свдетельствуют нарочитое свое почитание, а наипаче пожелание возможных Вам благ. Не знаю, слышит ли доброе сердце Ваше, а мы часто, очень часто вспоминаем об Вас. Княгине Екатерине Ивановне Трубецкой и Александре Григорьевне Муравьевой изъявите недостойное мое благословение. Уверьте их, что я не забуду их до гроба моего — уверьте всех и каждого, кто только меня знает, что и во храме Божием, и за храмом — присно вспоминаются имена их. Что я о всех молюсь усердно, желая им Преспеяния Веры и постепенного обновления — ветхого человека в нового. О! Естли бы возможно было, я молил бы Небо, подобно Павлу, искупить спасение брата моего ценою собственной моей погибели!

Прощайте, друг мой бесценный! Прощайте, милая дочь моя! Пишите ко мне и любите меня по-прежнему. Обнимите за меня друга Вашего. Покровительству Божию всех Вас поручаю. Господь не оставит Вас, когда Вы Его не забудете.

Ваш, ваш отец и друг
Протоиерей Петр