Все документы темы |
Российский архив
Материалы по теме: Том XII |
|
|
Петровский Н. Ф. Письмо Остен-Сакену Ф. Р., 12 января 1896 г. КашгарПетровский Н. Ф. Письмо Остен-Сакену Ф. Р., 12 января 1896 г. Кашгар // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2003. — С. 505—507. — [Т. XII]. 505 42 Кашгар. 12 января 1896 г. Глубокоуважаемый барон Федор Романович. Ваше письмо от 14 декабря начинается словами “недавно сообщал я Вам разные вести”. Этого письма я не получил, затеряться в г. Оше оно не могло, ибо порядок там отличный; странно это? Душевно благодарю Вас за Ваше письмо. Сейчас приехали из Иркештама казаки с деньгами для Хедина, и недоумение мое о Вашем первом письме разъяснилось: оно пришло с деньгами. Благодаря разным правилам уездные власти не могут распоряжаться казаками и должны 506спрашивать военных властей — денежные пакеты приходят к нам чуть не через месяц по их получении в Оше. Хедин уехал уже с месяц, получив от меня эти деньги вперед, ибо ждать их ему было невозможно. На Ваши письма позвольте ответить поподробнее, так сказать, по пунктам. Слух о Вас дошел до Ташкента и затем до меня — из Бухары, с которой Аз<иатский> д<епартамен>т, конечно, в переписке, ибо знакомства и связи остались. Слышно также, что уходит Лисовский138, и на его место приглашается Губастов139. О, кажется, человек хороший, но вряд ли полюбит дела Азии. В Кассини я, кажется, ошибся — кажется, но положительно еще сказать не могу. Судя по всем любезностям, по совершенной перемене фронта, которые проявляют здесь относительно к<онсульст>ва и меня лично китайские власти, надо думать, что Кассини действительно пользуется в Пекине большим влиянием. Но если это и так, то все-таки он только мастер дипломации на службе России, которая ему сама по себе совершенно чужда. В китайско-японском вопросе была сделана какая-то крупная ошибка; я убежден, что Китай и Япония скоро забудут свои распри и станут против нас. Теперь мы “в ласке” у китайцев (как говорит один здешний поляк), но вряд ли эта ласка долговечна, особенно если мы что-нибудь за свою помощь от них возьмем. Благодарю Вас искренно за добрые старания обо мне. Капнисту я, конечно, мог бы быть полезен, но очень уж я переутомлен, выражаюсь модным словом, и временами боюсь, чтобы со мной не случилось того же, что было с Н. А. Ермаковым, который, как говорят — от переутомления, физического и душевного, замолчал и кажется до сих пор молчит. Мне бы теперь мечтательно было такое место, как начальника одного из архивов, но, конечно, это только мечта, хотя, по правде сказать, я не был бы хуже других. Наше к<онсульст>во собрало за прошлый год в государственный доход разных сборов более 10 т. рублей! Кажется, мы вторые после Константинополя; а между тем до сих пор (скоро будет два года) я без секретаря с двумя писцами из казаков; приискать сколько-нибудь сносного писца решительно негде: в Ташкенте, Фергане им дают больше, чем я могу дать. Я думаю, что теперь самое лучшее отдать письма Дютрейля Геогр<афическому> общ<еству>; родных-то своих он не любил, хотя и не раз говорил, что они у него есть и переписываются с ним аккуратно. Будет, пожалуй, несколько недоволен М. И. Венюков — почему не ему я послал эти письма; но он Парижское геогр<афическое> общ<ество> за что-то недолюбливает. Кстати об экспедиции Дютрейля — писал ли Вам что-нибудь о ней? Жалкая, можно сказать, позорная экспедиция — хуже, чем единичная экспедиция Мартена: этот санитар из-под Плевны, возведенный покойным велик<им> князем Никол<аем> Николаевичем140 в горные инженеры, был только великий невежда, а гг. Дютрейль и Grenard — французы-развратники, прожившие без нужды более года в Хотане и растратившие там более 2/3 экспедиционных денег на забавы с продажными женщинами: рассказы об этих забавах — просто невероятны, если бы о них сообщал мне кто-нибудь другой, а не наш торговый старшина. Впрочем, об этой экспедиции я расскажу Вам при свидании, если, наконец, попаду весной в Петербург. Очень рад, что Вы того же мнения, как и я, о поездке Хедина на Памир. Хедин жил у нас долго, мы к нему совсем привыкли, и потому я позволил себе 507слегка сказать, что роль корреспондента ему неприлична, что эти письма с рисунками в “Graphic”, “Разведчик” и пр. Не вяжутся с его учеными трудами. Надо Вам сказать, что посетить и исследовать “Мазартаг” посоветовал ему я: поперек Кашгарии идет, будто бы, какой-то, в несколько странном направлении, хребет, о котором никто, кроме упоминания Пржевальским, не знал и не позаботился узнать подробнее. Это была бы очень благодарная и хорошая работа; но Хедин, кажется, с ней не сладил — взял мало людей, плохо снарядил караван — и чуть-чуть было не погиб. Теперь ему делать здесь, в сущности, нечего, но скоро возвратиться он, по-видимому, не хочет. Путешествия — это своего рода страсть, и как таковая, захватывает собой всего человека. Я помню, как Пржевальский, возвращаясь из своего последнего путешествия, еще не переходя русской границы, уже писал мне, что он готовится к новому путешествию. Эта страсть одолела и Хедина, теперь он блуждает у Хотана, пойдет потом на Лоб-Нор (совсем не нужно после всех путешественников, там перебывавших), затем через Внутренний Китай в Сибирь, Владивосток, Пекин, — словом, ученое путешествие обращается в блуждание туриста. Я думаю быть в Петербурге в августе, посмотрю выставку, а ранее того, может быть, пробуду на водах возле Оша — полечусь от ревматизма. Хотелось бы проехать теми древними дорогами, которые указать удалось мне в прилагаемом при сем листке; но вряд ли по времени успею это сделать. А в заключение скажу, что в ташкентский, или, вернее, бухарский слух я верю и буду ждать от Вас известий, чтобы искренно и от души поздравить Вас. Искренно и глубоко преданный Н. Петровский |