Дубельт Л. В. Объяснительная записка Л. В. Дубельта А. Ф. Орлову

130

Объяснительная записка Л. В. Дубельта А. Ф. Орлову

Выражение Васильева

Я должен верить в какое-то предопределение, что до сих пор вам не удалось истребить меня; а мне, при шести просьбах о увольнении и переводе, не удалось избегнуть вас.

Ответ Дубельта

Подполковник Васильев действительно просил несколько раз покойного графа Бенкендорфа о назначении состоять по кавалерии, изъявляя неудовольствие, что ему не дают никаких поручений, граф Бенкендорф видя в нем человека опасного, по пылкости его характера и по необходимости держать его всегда в виду, для отнятия у него средств быть вредным по той же необузданной пылкости, не изъявил на сие согласия. При определении Васильева в корпус жандармов, граф Бенкендорф собственноручно написал на одном письме Васильева: «Il faut le porter, cependant, sur vos tablettes. C’est un amourpropre qui peur lui faire des sottises*».

В том же письме Васильев жалуется на полковника Веймарна¹³ (ныне генерал-адъютанта) между прочим за то, что Веймарн отозвался об нем графу Клейнмихелю¹⁴ как о хорошем офицере по фронту, но столь бестолковом, что ему нельзя сделать никакого поручения.

Выражение Васильева

Давно ли при жалобе на меня глупейшего из носящих генеральские эполеты, делающего своею глупостью упрек своему титулу и чину, вы, вместо того, чтоб защитить своего офицера, обрадовались случаю сгубить меня, хотя вероятно сами в душе смеялись глупостям К. Б. Б. (князя Белосельского-Белозерского), вы вместо вразумления князю его глупости, поспешили собрать все грешные мне обвинения, представить их незнавшему меня графу Алексею Федоровичу.

Ответ Дубельта

Князь Белосельский представил копии с рапортов к нему Васильева, и находя, как рапорт тот, так и вообще все действия Васильева неуместными, просил о назначении вместо Васильева другого штабсофицера. Это желание разделял и граф П. А. Клейнмихель. Как в рапорте Васильева он сам просит заменить его другим штабсофицером, то на его место и был назначен подполковник Виланд¹⁵.

131

На счет же неприличных выражений в рапорте Васильева снисхождение к нему было так велико, что не сделано ему даже и замечания.

Выражение Васильева

Вы не взлюбили меня за то, что я вошел в корпус не вашим созданием, а собственным поступком и волею Государя, за то, что я действовал неуклонно, честно и часто противно вашей воле, как в деле княгини Шаховской, в деле чиновника, растлившего ребенка. У меня хранятся две подписанные шефом бумаги (мною заготовленные), которые вы, разорвав, прислали ко мне.

Ответ Дубельта

Я всегда старался по возможности умерять его пылкость, давая ему всегда самые благие советы, он считал и считает это неискренностью, против этого нет и возражения, но пусть сам укажет: был ли когдалибо совет мой и наставление несогласны с законами, честностью, благоразумием и кротостью и оскорбляли ли они когда-нибудь его самолюбие?

Дело княгини Шаховской ни в штабе, ни в 3-м отделении не производилось, не понимаю, о каком он говорит. В архиве 3-го отделения видно одно только донесение С<анкт>-Петербургского гражданского губернатора Храповицкого¹⁶, что за 10 лет перед сим, в октябре 1834 года, на даче княгини Шаховской, под комнатою, в которой княгиня имела всегдашнее пребывание, последовал пороховой взрыв. Об этом происшествии следствие производила здешняя полиция, и об оном доложено было Его Величеству в числе происшествий.

О деле чиновника, растлившего ребенка, ни я, ни чиновники 3-го отделения теперь не могут дать никакого объяснения. Есть несколько подобных дел, но о каком говорит Васильев — неизвестно, и потому необходимо спросить его, о каком именно чиновнике говорит он.

Помню, что Васильев поднес графу Бенкендорфу к подписи две бумаги; помню и то, что они заключали в себе нечто противное существующим узаконениям, я доложил об этом покойному графу и он сам изорвал их. Изорванных же бумаг я к Васильеву не посылал и мне неизвестно, каким образом они достались ему. Обстоятельство это можно и должно будет обнаружить, когда он возвратится.

Выражение Васильева

Вы были еще добрый человек, пока не овладел вами ваш сатана адъютант Вердеревский, низкопоклонник, интриган, человек с подлою душою, аферист, атаман картежной шайки, тайный шпион, одним словом гадина. Он развил вашу аферность, он развратил весь штаб ваш, он указал вам средства наживления. Несчастные акции (их перепродажа, а в некоторых вы имели, за продажное покровительство, даровые паи, покупка у сумашедшей имения, фальшивые займы — все пошло в ход) и глядя на вас, все вокруг зааферничало: штабные чины начали издавать журналы, статьи, портреты, романы, альманахи, рассылая принужденные подписки губернаторам и всем чинам. На весь штаб и обер-офицеров этою подпискою наложили дерзкую и гнусную подать. Живой грабеж пошел кругом: штаб-офицеры в губерниях стали явно брать взятки, проявилось в корпусе даже разбойничество. Вол. (Волковский) старший адъютант в корпусе жандармов, которого вы так любили, известный, черный аферист, уличается

132

в фальшивом завещании, даже в убийстве. Даже ваш Марко, последуя общему примеру наложил амбарго на вход к вам, без 25 рублей не было средства переговорить с вами.

Ответ Дубельта

Вердеревский был старшим адъютантом и, как человек в высшей степени к письменным делам способный, по ходатайству графа Бенкендорфа, произведен был в майоры. Впоследствии действительно было замечено мною в нем неискренность и наклонность к оборотам, хотя не противозаконным, но на службе в жандармах неуместным. Я воспользовался первым его желанием быть отчислену по кавалерии и таким образом он удален был из корпуса. Дел с ним кроме чисто служебных, я никогда и ничем не имел; не знаю даже, в чем состоят его оборотные дела. Он конечно уверит, а я уверяю честию, что Вердеревский никогда не уделял мне и не посмел бы сделать спекуляционных предложений, так, что ни с ним, ни через его посредничество, я никаких дел не имел и не имею. Один только раз, когда я вошел в золоносную комапанию г-жи Толстой и Зотова, я просил его занять для меня 20 т<ысяч> руб<лей> ас<сигнациями>, на уплату за предназначенные мне паи. Это было в 1840-м или 1841-м году, он был уже в отставке и достал мне эту сумму у чиновника заемного банка Бутвиловского, сумма сия уже уплачена.

Васильев говорил о покупке мною у сумашедшей имения. Полагать должно, что он говорит об имении Дудиной-Барковской. У этой женщины родственники хотели взять имение в опеку, под предлогом, что она лишена рассудка. Она лет семь тому назад приехала в Петербург и подала жалобу на своих родных. Государь приказал ее освидетельствовать и повелел, чтобы при этом свидетельстве находились Арендт¹⁷ и я. Свидетельство происходило в губернском правлении, при губернаторе Жемчужникове¹⁸, предводителе дворянства князе Долгоруком¹⁹ и других чиновниках; всех свидетельствовавшихся было тринадцать и все признали Дудину-Барковскую не сумасшедшею, но только женщиною в высшей степени необразованною, — и за тем имение оставлено было в ее владении. Несколько времени спустя разнеслись слухи, что будто бы я купил у нее имение. Это неправда — и не покупал и даже не торговал ее имения и мне неизвестно, в чьем владении оно ныне находится. Вероятно, эта молва внушила Васильеву мысль, что имение Дудиной куплено мною. Купленных моею женою²⁰ имений два: 200 и 100 душ, куплены у Благова и Пефта, куплен ею еще дом²¹, который она мне подарила. На эту покупку мы заложили наше родовое имение²², около 1000 душ, продали дом в Москве, по наследству нам доставшийся²³ и заняли деньги у Нимфодоры Семеновны Лестрилен, урожденной Семеновой и почетного гражданина Сапожникова, чрез посредничество генерала Ростовцева²⁴. Также сделан был мною заем 1000 т<ысяч> руб<лей> у покойного барона Стиглица²⁵, как для сих покупок, так и для уплаты за паи на золотые прииски — и заем сей уже выплачен.

Акций у меня решительно никаких нет. Лет десять или одиннадцать тому назад было у меня несколько акций на застрахование жизни, которое назначил для меня граф Бенкендорф, за которые я заплатил тогда их законную ценность и мною были проданы с ущербом. Были у меня акции еще на Шильдеровское пароходство, за которые я внес чистыми деньгами генерал-адъютанту Шильдеру²⁶ и которые также утратили совершенно свою ценность и нанесли мне большой убыток.

133

Есть у меня пай на золотые россыпи: семь Высочайше утвержденной компании, составленной в 1834 году князем Чернышевым²⁷, графом Бенкендорфом (впоследствии передавшим свои паи за первоначальную цену), Адлербергом²⁸, Позеном²⁹, Брискорном³⁰ и Львовым³¹, и за эти семь паев я внес чистого капитала 16 100 руб<лей> ас<сигнациями>.

Есть у меня 10 паев в компании г-жи Толстой и Зотова, за которые я внес Зотову 20 тыс<яч> руб<лей> ас<сигнациями>.

Есть у меня 1 ½ пая в компании сенатора Жемчужникова и князя Дундукова-Корсакова³², за которое я внес 1600 руб<лей> ас<сигнациями>.

Было у меня несколько паев в компании графа Эссена³³ и графа Штембок-Фермора³⁴, за которое я заплатил 3 т<ысячи> р<ублей> ас<сигнациями> графу Штембок-Фермору и за ту же цену продал их ему же обратно.

Есть у меня 10 паев в компании графа Бенкендорфа, графа Нессельроде³⁵, Якобсона³⁶ и Бенардаки³⁷; на прииски в Верхнеудинском округе, за которые я заплатил 9 т<ысяч> руб<лей> ас<сигнациями>.

Таким образом акций у меня нет, а за все мои паи на золотоносные прииски, я вносил чистыми деньгами и не имею и не имел ни одного дарового пая.

Штабные чины журналов, статей и романов не издавали, но три года был издаваем, с согласия графа Бенкендорфа, моим адъютантом Владиславлевым³⁸ альманах³⁹ в пользу детской больницы. В эти три года чистой прибыли получено было 20 т<ысяч> руб<лей> ас<сигнациями>, которые переданы в детскую больницу.

Десять лет тому назад точно был разослан по корпусу мною и Львовым портрет графа Бенкендорфа. Это сделано было по желанию служивших тогда в корпусе штаб-офицеров и они внесли за оный по 20 руб<лей> ас<сигнациями>. Мой портрет также по общему желанию, отправлен был к ним, без моего ведома.

Рассылка этих портретов и издание альманаха были сделаны с самою невинною и благонамеренною целью и никто не воображал, что в этом действии можно найти черную сторону. Последствия показали противное и должен признаться, что в этих случаях надо поступать с большею осторожностью. Ежели не ошибаюсь, то г<осподин> Васильев не заплатил ни копейки в альманах, ни за портреты.

Насчет того, чтобы штаб-офицеры начали брать взятки, благодаря Бога, в 15 лет моего служения в корпусе, не было ни жалоб, ни даже слухов. В прошедшем году Васильев писал ко мне насчет жандармских штаб-офицеров и граф Бенкендорф официальным предписанием требовал от него положительного донесения. Васильев отмечал: “Пошлите меня “выполнить секретно”, и я представлю факты, а теперь должен сказать, что я имел в виду Жадовского⁴⁰ и Свечина⁴¹; проезжая Россию, я слышал дурное о первом в Архангельской губернии, о втором слышал много горьких упреков в Воронеже, но обоих в лицо не знаю”.

Жадовский и Свечин уже не состоят в корпусе жандармов: первый в отставке, второй по кавалерии.

Волковский был адъютантом Перфильева⁴². Я никогда близко не был знаком с ним и в жизни моей видел его три или четыре раза. Давно доходили до меня слухи, что он в Москве скупает векселя и этим торгом составляет себе

134

состояние. Об этом я докладывал графу Бенкендорфу и по его приказанию несколько раз писал к Перфильеву об удалении Волковского. Вследствие этой переписки, он отчислен был по кавалерии, и не был уже в корпусе жандармов, отдан под следствие и суд за неблаговидные действия.

Марко — то отставной унтер-офицер, мой дворецкий. Васильев говорит, что он берет по 25 рублей за средство переговорить со мною. Человек сей при мне 25 лет, всегда был честен и таким вот его знают. Я не хотел унижать ни себя, ни его розыскиванем на ветер брошенных слов.

Пусть г<осподин> Васильев, по возвращении, укажет, с кого брал деньги этот старый честный слуга Государев.

Выражение Васильева

Другой Вер. (Вердеревский) по крайней мере не нагл и действует невидимкой. В городе говорят, будто он работает на вас.

Ответ Дубельта

Я работаю ежедневно от двенадцати до шестнадцати часов и в помощи Вердеревского не нуждался и не нуждаюсь. Сагтынский⁴³ и мои сослуживцы знают и видят, выдавал ли я когдалибо чужую работу за свою. Последнее время, около года, Вердеревский не получал жалованья и приискивал себе другое место, почти и не бывал в канцелярии.

Выражение Васильева

Честные люди бежали из корпуса, остались на виду я, да глупцы. Я — потому, что судьбе так хотелось; глупцы Куш (Кушинников), как дойная корова; Конке (Конкевич), как ваш управитель.

Ответ Дубельта

По собранным справкам выбыло в течение 10-ти лет из корпуса 75 человек. Из них 18 — по случаю производства их в генерал-майоры и действительные статские советники; 4 — назначены полицмейстерами; 1 — по ходатайству главнокомандующего действующей армией для назначения членом полевого аудиториата; 1 — по ходатайству командира кавказского корпуса комендантом в Кубу, 3— перешли в комиссариатское ведомство; 2 — переведены в армейскую кавалерию, по случаю переформирования жандармского полка; 2 — назначены дежурными штабофицерами; 4 — перешли к статским делам; 5 — вышли в отставку по домашним обстоятельствам; 13 — по болезни; 5 — уволены со службы по представлению шефа; 4 — по его же представлению переведены в кавалерийские и пехотные полки; 3 — по его же представлению отчислены по кавалерии; 1— отставлен по Высочайшему повелению и 1 переведен в армию за беспокойный характер.

Таким образом, в течение 10 лет вышло из корпуса жандармов по домашним обстоятельствам, то есть, по собственному желанию, только 5 штабс-офицеров, число в отношении ко времени и количеству всех штаб-офицеров корпуса невелико, и я смею думать, что после этого нельзя сказать, как говорит г<осподин> Васильев, что все честные люди бежали из корпуса и что в оном остались только глупцы, да он. Почему Васильев называет Кушинникова дойною коровою, этого ни я, и никто не понимает; тут, если б и хотелось, так нечего выдоить! Что же касается до Конкевича, уже умершего, то он не мог быть моим

135

управителем, ибо в Псковской губернии у меня нет имения. Там есть небольшое имение моей невестки⁴⁴, и я знаю, что она иногда обращалась к нему с просьбами по рекрутскими наборам.

Выражение Васильева

Вы неотъемлимо человек деловой и умный; знаю, что вы сумеете понемножку и тайно вредить мне. Не вредите больше мне, если не успели уже повредить, если же успели уже повредить, то развредите. Теперь идет спор о том, как поступать с уличенными разбойниками. На зло мне, вы поддерживаете постыдное, грешное, вредное умствование — нежничать с ними. Остановитесь! Обдумайте, что при Царе нынешнем, при министрах графе Орлове, князе Волконском, князе Васильчикове и Перовском дельная мысль найдет защиту против злодейства. Знайте, они вас не любят, это знаю я; со всеми с ними говорил я; прибавьте к этим лицам Е. В. М. П. (Его Высочество Михаила Павловича). Слыхали ли вы его остроту о вас? «Один генерал содержит двух сыновей в кавалергардах из Царского жалования! Купил 1000 душ из Царского жалования! Купил дом из Царского жалования! Проигрывает тысячи — из Царского жалования! 30 т<ысяч> дает актрисе — все из Всемилостивейшего Царского жалования!”

Ответ Дубельта

Вашему Сиятельству лучше известно, желал ли я вредить Васильеву в Вашем мнении. Бумаги Вам я не докладываю, но читаю, а потому решения по оным происходят от Вашего собственного взгляда на дело, а не от моего влияния. Васильев, как вам известно, по данному ему ныне поручению просил развязать ему руки, то есть, дозволить бить арестантов при допросах. Вы на это не согласились, а он называет это моим, назло ему умствованием!

Дальше Васильев говорит, что Ваше Сиятельство, князь Волконский, князь Васильчиков и Перовский меня не любят, и что Его Высочество сказал на мой счет остроту. Сожалею, ежели это правда, тем более сожалею, что я этого не заслуживаю, ни по моему к ним уважению ни по моей 35-летней службе. Что же касается до Его Высочества, то я не хочу и верить, чтобы Он при известновозвышенных Его чувствованиях, мог так отзываться на счет одного из старых, верных слуг Государя. Из царского жалования я не мог бы содержать двух сыновей⁴⁵ в кавалергардах, купить 1000 душ и дом, играть в карты я никогда не играл и ныне, кроме преферанса, и то редко, ни в какую игру не только не играю, но и не умею играть. Актрисе даю, это правда — но не 30 т<ысяч> р<ублей> бывая у нее прежде довольно часто, теперь почти никогда, давал и даю ей по 400 р<ублей> в месяц. Детей же содержу я и могу содержать потому, что Господь благословил меня хорошим состоянием, ибо жена моя получила в наследство от отца, матери и сестры 1000 душ незаложенных, три дома в Москве и 100 т<ысяч> р<ублей> капитала. Сверх того благополучно развившееся дело золотоносных приисков, к которому я принадлежу, и за участие в коих я платил наличными деньгами, дали мне способ, никогда не утруждая Правительства, и не прибегая к средствам непозволительным, прожить век и прослужить с такою чистою совестью, с какой дай Бог предстать перед Господа и моим недоброжелателям.

136

Выражение Васильева

Предоставьте мне действовать против раскольников. Как рыцарь чести выйду на бой с этим государственным злом. Не защищайте их больше. Я знаю старые отношения к вам Екатеринбургских и других раскольников.

Ответ Дубельта

В течение всей моей жизни я не имел никакого дела с раскольниками и даже придумать не могу, о каких Екатеринбургских и других раскольниках говорит Васильев. Ему дано поручение истребить разбойников, то и не понимаю, почему он обратил свое внимание на предмет до него не относящийся! Из дел 3-го отделения видно, что по его собственному предложению, в 1838 году, приказано было ему отправиться в те губернии, в которых большей частью имеют пребывание староверы, для тайных розысканий, собственно в полицейском, но отнюдь не в духовном отношении, какие действия раскольников клонятся ко вреду Правительства. Помню, и это может подтвердить тайный советник Мордвинов⁴⁶, управляющий тогда 3-м отделением, что я предупреждал графа Бенкендорфа, что Васильеву нельзя давать столь важного поручения, и что он встревожит всех и все. Несмотря на это его отправили? Слова мои оказались пророчеством и он был вызван обратно в С<анкт>-Петербург, не только не кончив, но даже и не начав, как должно, данного ему поручения. Не о той ли эпохе говорит он? Но ни в то время, ни впоследствии я не имел ни письменных, ни личных с раскольниками сношений. Только в нынешнем году был у меня три раза Громов просить об обращении внимания на поданные Вашему Сиятельству здешними раскольниками просьбы. Я запретил Громова пускать в дом свой, а просьбам тем не было дано никакого движения. Еще был у меня в июне или в июле месяце московский купец Рагожин, просил защиты московским раскольникам и предлагал мне 60 т<ысяч> рублей. Я с усмешкою отвергнул их и дал ему совет сказать всем раскольникам, чтобы они никому не давали денег, ибо те, которые могут в их пользу что-нибудь сделать, не возьмут с них ни копейки, а те, которые возьмут, не в состоянии ничего сделать для них. Через несколько дней Рагожин опять явился ко мне с тем же предложением и я, с презрением, почти выгнал его из дома. Вот все мои сношения с раскольниками.

Выражение Васильева

Кончаю письмо просьбою, чтобы первая бумага шефа, которую получу после 1-го декабря, была приятна мне. Из его предписания № 2750, я уже вижу начало вашей работы. Если же увижу противное, то я пошлю копии с этого письма ко многим.

Ответ Дубельта

Об этой угрозе предоставлено судить Вашему Сиятельству. Мало знает г<осподин> Васильев, если полагает, что Вам можно подносить бумаги, какие угодно, а не такие, какие Вы сами прикажете.

Выражение Васильева

137

Вам же я обязан за 7 лет капитанства. Помню, как вы представили Вердеревского, мимо меня в майоры, находя необходимостью, для пользы Царства, возвысить его.

Ответ Дубельта

Вердеревский тогда служил усердно, а Васильев, уже обнаруживший свою неосновательность, не получал никаких, или очень редко, поручений, — и потому весьма естественно, что граф Бенкендорф испросил награду трудящемуся преимущественно перед нетрудящимся.

Помета Л. В. Дубельта: «Граф Орлов и Государь читали и, по желанию генерал-лейтенанта Дубельта, Васильев оставлен без взыскания».