Киов К. Письмо родителям, 24 июня 1855 г.

Дражайшие родители, Папенька и Маменька.

После последнего письма моего к вам от 25 мая с нами ничего особенного не было: стоим на той же позиции на Мекензиевой горе и выжидаем действий неприятеля противу нас. Несколько дней я простоял на авангардной позиции с 4 м орудием на высотах долины Черной речки и видел вблизи лагерь неприятеля, т. е. французский, турецкий и особенно сардинский, который был к нам ближе прочих. Теперь передвинули сардинцев далее от нашей позиции, вероятно потому, что много их перебегает к нам. При мне привели около 12 человек, из них было 4 артиллериста, которые, увидев у меня на пуговицах пушки, сделались со мною чрезвычайно ласковы и доверчивы. Как будто артиллерия всего мира составляет одно семейство, одно братство. Дела наши в Севастополе очень хороши. Теперь они решительно не могут его взять. Взятые ими 3 наших редута¹² никакой пользы им не приносят, они недавно штурмовали Малахов курган, но были отбиты с великим для них уроном¹³, теперь ведут против него правильную осаду, но, судя по подкреплениям, которые к нам прибывают, нельзя думать, чтобы когда-нибудь Малахов курган был им отдан, а не взявши его, не видать им и Севастополя. Нахимов, Хрулев и Тотлебен¹⁴ — три наши неодолимые преграды для них. Где показался Нахимов или Хрулев, особенно Хрулев, — там неприятель бежит; где показался Тотлебен — того пункта неприятель не возьмет — сейчас же вырастет как из земли новая батарея. Тотлебен ранен

и теперь лежит, но все-таки управляет инженерными работами. Нахимов с флегмою моряка расхаживает по самым опасным бастионам и воодушевляет солдат. Хрулев в рубахе разъезжает верхом на лошади, которою сам управлять не может, потому что одна рука ранена, а другая контужена в кисти. Один казак ведет за повод его лошадь, а другой с нагайкою воодушевляет ее. Одна рота Севского полка по его голосу выбила неприятеля с Малахова кургана. Из этой роты осталось целых только 33 человека, которые все получили Георгиевский крест¹⁵. Отличный, храбрый ротный командир убит первым. Я слышал, что взятие неприятелем наших 3 редутов произвело в России опасение насчет Севастополя. Не верьте этому. Три этих редута для нас ничего не значат, а им никакой пользы не приносят. Можно даже сказать, что они не взяты у нас силою, а мы сами их оставили, даже успели вывезти оттуда пушки большого калибра, что требовало весьма много времени.

Теперь скажу вам о себе. Я, слава Богу, здоров и жду с нетерпением прибытия 4 й и 5 й дивизий. Здесь, вероятно, увижу Вячеслава в первый раз после его производства. Не видавшись с братом 8 лет, приятно встретиться с ним на кровавом поле битвы в виду неприятеля.

Скажите мне что-нибудь об Ельпидифоре. Как его теперь здоровье, и поступил ли он опять на службу. Если поступил, то куда? В какой полк. Может быть, он также недалеко от меня, а я и не знаю и не видал его. Сейчас получил ваше письмо от 28 мая и узнал, что Ельпидифор в Бежецком ополчении у Арсения Никаноровича Трубникова. Желаю ему счастия в новом войске под командою такого дельного начальника. Вы пишите, Папенька, что действия под Севастополем как-то медленны. Иначе нельзя. Хорошо на сухом пути, а с флотом их ничего не сделаем. Впрочем, с прибытием 4 й и 5 й дивизий ожидают наступательных действий против них. Тогда уведомлю вас подробно. Извините, милый Папенька, что теперь только поздравляю вас с днем Ангела. Забыл не только числа — даже м[еся]ц. Давно уже от Маменьки не читал ни слова, кроме адреса на нынешнем письме. Искал её приписки, но не нашел; верно, затерялась.

Прощайте, милые родители.

Целую вас и ваши ручки и, прося вашего родительского благословения,
остаюсь покорный сын ваш
К. Киов.

Целую Лизоньку, Машеньку и Ельпидифора и всем домашним кланяюсь.