Геройская кончина вице-адмирала Влад. Алекс. Корнилова

15-го сентября, когда Севастополю угрожала сильная опасность, объезжая оборонительную линию, он говорил войскам: «Государь надеется, что мы отстоим Севастополь. Не верь отступлению; и если я сам прикажу отступить — коли меня!» и все с восторгом обещали ему скорее умереть, чем отступить.

С рассветом 5-го октября неприятель открыл сильный огонь по нашим батареям, которые отвечали ему мастерски; воздух сгустился; в дыму солнце обозначалось бледным месяцем. Деятельный и решительный адмирал поскакал на бастион № 4 го — центр нашей позиции, и мы — его приближенные — едва могли поспевать за ним. Ядра и бомбы летели на 4-й бастион одно за другим, а Корнилов, с сверкающим взглядом, подходил к каждому орудию, вдохновлял каждого человека. Потом мы поехали по линии, с 4-го на 5-й бастион; там капитан-лейтенант Ильинский, командир бастиона, говорил ему: [С. 55] «Ваше превосходительство, зачем вы ездите по бастионам: вы доказываете тем, что в нас не уверены; я вас прошу уехать отсюда, я вам ручаюсь — я исполню свой долг». На эти слова, внушенные боязнию за жизнь адмирала, он отвечал среди ядер и бомб: «А зачем же вы хотите мешать мне исполнить свой долг; мой долг — видеть всех». И он был прав: действительно, ему необходимо было показаться войскам, которые принимали его с восторгом, и вот почему, убеждая его возвратиться домой, мы не очень настаивали в своих доводах. Заметив, что на 5-м бастионе нет воды для питья, он послал меня позаботиться о воде, и когда я возвратился донести ему, что отправил по нескольку бочек воды на каждый бастион, то застал его дома за чаем. Вскоре приехал к нему главнокомандующий, князь Александр Сергеевич Меншиков, и вместе с его светлостью адмирал поехал к Графской пристани: князь отправился на северную сторону, а мы снова на 4-й бастион (около бульвара); по дороге адмирал разослал адъютантов с поручениями, так что при нем остался один я. На 4-м бастионе мы встре- [С. 56]тились с полковником Гвардейского Генерального штаба Поповым; переговорив с ним о первых распоряжениях, в случае штурма 4-го бастиона, адмирал остановил Попова для этой цели на театральной площади, а сам поехал вокруг южной бухты, на бастион № 3-й (за Татарскою), а оттуда на Малахов курган. На 3-мъ бастионе ядра и бомбы сыпались как град, но адмирал тихо и спокойно говорил с каждым; признаюсь, мне было весело ехать рядом с ним: я слепо верил в его счастливую звезду и был спокоен, даже доволен ужасным перекрестным огнем, чрез который мы проезжали.

На Малаховом кургане мы сошли с лошадей, и вскоре я почувствовал как бы удар в правую ногу около колена, упал и начал тереть больное место: это было контузия, от которой я почти оправился, доказательством чего служить то, что 6-го числа я нес адмирала нашего из Михайловской церкви, вокруг Петропавловской, до могилы — в склеп Михаила Петровича Лазарева. — Несколько раз предлагал я Владимиру Алексеевичу ехать домой, но какой-то злой дух его удерживал. «Постойте, — говорил [С. 57] мне адмирал, — мы поедем еще к тем полкам (Бутырскому и Бородинскому), а потом госпитальною дорогой домой». Наконец, в половине 12-го часа, мы пошли к лошадям, и он упал: левая нога, у самого живота, была оторвана. «Отстаивайте же Севастополь», — сказал он нам, офицерам, взявшим его на руки. Мы положили его за бруствером, между орудиями, и скоро он обеспамятел. Ни крика, ни стона его не слышал никто. Пришли два медика, за которыми я посылал на ближайший перевязочный пункт, а сам я поскакал в госпиталь и сказал Комаровскому и Генриху. Тотчас лучший наш хирург Лаврентьев и носилки были отправлены за Владимиром Алексеевичем, а я поехал с его же поручениями к вице-адмиралу Нахимову и к генерал-лейтенанту Моллеру. После меня адмирала перенесли на перевязочный пункт, где он исповедывался и причастился Святых Тайн. «Скажите моим сыновьям, — сказал он священнику, — чтобы они верно служили царю и отечеству». Андрей Алексеевич Попов, бывший при нем в последние минуты, говорил мне следующее: когда Истомин хотел успокоить его надеждою выздороветь, адми- [С. 58] рал сказал: «Нет, нет — туда, где Михаил Петрович!» Потом он сказал: «Спаси, Господи, царя и Россию; сохрани Севастополь и Черноморский флот! Я счастлив, что умираю за отечество». Передав Попову поручения к князю, он прибавил: «Кланяйтесь всем, скажите, как сладко умирать, когда совесть чиста». Ему пришли сказать, что англичане действуют всего двумя орудиями, он закричал «ура!» — и вскоре скончался.

В 6 часу вечера 6-го октября все суда приспустили флаги, и погребальная церемония тронулась. Это была действительно мрачная церемония: сумерки, освещаемые факелами и полетами бомб, горесть всех окружающих — гармонировали одно с другим; ни слова, ни звука не было слышно, кроме треска бомб и свиста ядер, кроме оглушительного грохота пушек. Адмирала положили рядом с гробом Михаила Петровича, в одном склепе. Мир праху твоему, наш добрый начальник!

Моск. Вед. 1855 г. № 144. [С. 59]

Назад в раздел