Катынь. Взгляд из Лос-Анджелеса

Массовое убийство поляков в 1940 г. и сегодня вызывает споры
(«Los Angeles Times», США)

Попытки добиться справедливости в отношении тысяч польских военнопленных, расстрелянных — судя по всему, по приказу Сталина — в 1940 г. срываются решениями российских судов. Сегодня страна не желает ворошить советское прошлое

Меган К. Стэк (Megan K. Stack), 20 мая 2009

Медное (Россия). Когда поступил приказ о «разгрузке» лагеря, в помещениях бывшего монастыря содержалось 6295 польских военнопленных. Чтобы убить их всех, НКВД понадобилось полтора месяца.

Кто были эти заключенные? В основном армейские офицеры, полицейские, жандармы и помещики, арестованные как опасные «буржуазные» элементы после вторжения СССР в восточные регионы Польши на начальном этапе Второй мировой войны. В следующем, 1940 г. руководство ВКП(б) решило их «ликвидировать».

Начальники лагерей партиями погружали заключенных на поезда для доставки в областной город Тверь (тогда он носил имя Калинина), расположенный примерно в 100 милях к северо-востоку от Москвы. Там, в подвалах областного управления НКВД пленных расстреливали: убивали выстрелом в затылок, используя пистолеты немецких марок, рассказывают здешние историки.

Палачи работали весенними ночами — с заката до рассвета; тела на грузовиках отвозили в этот сосновый бор в 20 милях от города; тогда в глубине леса располагался дом отдыха НКВД, наводящего ужас предшественника советского КГБ. Трупы бросали в глубокие общие могилы. Даже водителям грузовиков приказали принять участие в этой бойне, чтобы гарантировать их молчание.

«Обстановка нормальная, — доносил начальник лагеря в Москву. — Польские офицеры ни о чем не догадываются. Они считают, что их отправляют на родину. Даже больные притворяются здоровыми, чтобы их здесь не оставили».

Весна 1940 г. была окрашена кровью. Та же судьба ждала поляков в других лагерях, разбросанных по западным областям СССР.

* * *

Это — история из прошлого, одна из множества подобных, что таились в глубинах коллективной памяти российского народа задолго до того, как они стали достоянием гласности или были признаны официально. Тем не менее, массовое убийство польских военнопленных и сегодня остается актуальной темой как для русских, так и для поляков.

Был период — после падения коммунистического строя и до прихода к власти Владимира Путина — когда российские власти занимались расследованием неприглядных аспектов советского прошлого. Тогда и в этот сонный лес явились следователи: они вскрыли могилы и обнаружили останки тысяч польских военнопленных, методично уничтоженных сталинскими расстрельными командами в ходе операции, которую сегодня для краткости называют Катынской бойней. (Еще одно массовое захоронение убитых поляков расположено в Катынском лесу). В общей сложности тогда погибло до 22000 поляков.

Сегодня юристы, родственники погибших и правозащитные организации призывают российские власти официально признать невиновность расстрелянных поляков — «реабилитировать» польских военнопленных. Они также требуют рассекретить относящиеся к этому делу документы, в том числе и недавние решения о расследовании Катынской бойни. В Москве эти просьбы наталкиваются на жесткое противодействие. Обращения в суды остаются безрезультатными, расследование «Катынского дела» приостановлено. Власти все больше ограничивают доступ к архивам спецслужб, где, по мнению историков, можно найти дополнительные материалы по Катыни.

Некоторые критики утверждают, что Путин, называющий распад СССР крупнейшей «геополитической катастрофой» минувшего века, и начинавший карьеру со службы в КГБ — духовное порождение той же системы, и потому от влиятельного премьера, прежде занимавшего пост главы российского государства, не следует ожидать усилий по пересмотру истории. Другие полагают, что нынешнее руководство страны мечтает вернуть стране прежнее могущество, используя ностальгию по советским временам, и глядя сквозь пальцы на рост популярности Сталина, в качестве средства борьбы с инакомыслием и возможности отвлечь народ от ухудшения ситуации в экономике.

Как бы то ни было, Катынское дело по-прежнему сопровождается, как выразилась Елена Образцова, заместитель директора мемориального комплекса в Медном по научной работе, «синдромом полуправды и лжи».

Государственные периодические издания вытаскивают из нафталина «официальную версию» убийства военнопленных, распространявшуюся сталинской пропагандой — о том, что поляков убили не Советы, а нацисты. В октябре 2007 г. самая популярная в России газета опубликовала, не представив альтернативных точек зрения, интервью с советским генералом, отрицавшим причастность СССР к гибели поляков. Он назвал обнаружение массовых захоронений военнопленных «немецкой провокацией». «Их уничтожили немцы, — цитировала газета слова Валентина Варенникова (он умер в мае нынешнего года). — Затем они под дулом пистолета заставили нескольких русских подписать показания о том, что поляков якобы расстрелял НКВД».

Фоном для всего этого служит явное усиление активности государства в вопросе о роли СССР во Второй мировой войне. Недавно в правительстве даже обсуждалось предложение о признании уголовным преступлением любой критики действий Советского Союза в ходе этого конфликта, который в России называют Великой Отечественной войной. Многие россияне болезненно относятся к тому, что на Западе не помнят, и уж тем более не оценивают по достоинству многомиллионные жертвы, понесенные их страной в борьбе с фашизмом.

Праздники, такие как отмечаемый в мае День Победы, призваны напомнить о былом величии страны и нравственности ее подвига в годы Второй мировой войны. По главной улице Москвы идут на парад колонны танков, над головой проносятся боевые самолеты, в парках играют оркестры, а девушки надевают платья времен сороковых и приглашают на тур вальса стариков-ветеранов. Такие эпизоды, как массовое убийство польских военнопленных, подрывают ощущение того, что Советский Союз в этой войне олицетворял правое дело. «Считается, что нам следует гордиться нашей историей, — поясняет Ян Рачинский из российской правозащитной организации „Мемориал“, — А военными преступниками гордиться трудно».

Адвокат Анна Ставицкая, хрупкая женщина с копной черных волос и ясными голубыми глазами — она представляет интересы потомков погибших военнопленных — не один год обращалась от их имени в российские суды. Пройдя по всем инстанциям, вплоть до Верховного суда, она сейчас готовится к подаче соответствующего иска в Европейский суд по правам человека во французском городе Страсбурге. Некоторые российские суды выносили решения: доказательства того, что поляки были репрессированы, отсутствуют, потому что на них не заводились уголовные дела; а поскольку многие тела так и не были опознаны, нельзя доказать и убийство конкретных людей из числа военнопленных. В других случаях в постановлениях указывалось, что обвинение предъявить некому, поскольку все участники тех событий уже умерли.

«Все это сводится к одному: массовые захоронения найдены, но поскольку останки неопознаны, то и расстрела не было, — поясняет Ставицкая. — Я не вижу здесь логики. У меня это просто в голове не укладывается». Судебные решения ее разочаровывают, но не удивляют. Она с самого начала рассматривала обращения в российские суды как чистую формальность, которую надо выполнить, прежде чем передать вопрос международному правосудию. «Все считают, что это „политическое дело“, и я знала: по политическому делу иного результата быть не может, — рассказывает Ставицкая. — В России решения по нему не добиться».

Некоторые наблюдатели отмечают: добиваясь возмездия и признания вины, поляки требуют от российских властей большего, чем даже сами россияне. «Даже люди, просидевшие в тюрьме 10 лет, абсолютно невиновные, становятся очень осторожными, когда речь заходит о репрессиях, — рассказывает Образцова. — Они говорят „кругом было столько врагов и вредителей, что я случайно попал под репрессии“. Даже те, у кого погибли родственники, погибли родители, не держат особого зла на власти».

Сегодня все, что напоминает о польских пленных — это неполный массив архивных документов и братские могилы в лесу. На постановлении ЦК ВКП(б) о расстреле заключенных красуется подпись Сталина. Другие документы подтверждают, что все поляки были доставлены к местам казни. Существует свидетельство бывшего главы областного УНКВД, рассказавшего в 1990-х о том, как «ликвидировали» военнопленных. Есть в документальном досье и записка с грифом «секретно», направленная шефом КГБ советскому лидеру Никите Хрущеву в 1959 г. с предложением уничтожить учетные дела «лиц из бывшей буржуазной Польши», чтобы Советский Союз не попал в неловкую ситуацию. «Какая-либо непредвиденная случайность может привести к расконспирации проведенной операции, со всеми нежелательными для нашего государства последствиями, — отмечается в записке. — Представляется целесообразным уничтожить все учетные дела».

В 1990-х польские власти решили эксгумировать останки из захоронения в Медном, чтобы вернуть их на родину, однако медики не рекомендовали этого делать по санитарным соображениям. В песчаной почве тела сохраняются долго; останки еще продолжали разлагаться.

Небольшой музей, притулившийся на краю мемориального комплекса, посещает лишь несколько десятков человек в месяц. Музейная экспозиция здесь вообще не предусматривалась, но историки по собственной инициативе собрали ее по крохам — там есть и предметы, извлеченные из могил, и копии документов из московских военных архивов. Они считали, что это необходимо, поясняет Образцова.

В какой-то момент, рассказывает она, у российских властей возникло чувство неловкости, и они разработали более амбициозный план мемориала. В конце концов рядом с поляками в этом сосновом бору лежат и примерно 5000 русских, тоже ставших жертвами репрессий. Поэтому Москва решила создать собственный мемориальный парк рядом с большими чугунными крестами, воздвигнутыми польским правительством в память о погибших военнопленных. Проект был поручен тем же архитекторам, что руководят реконструкцией знаменитого Большого театра в Москве. Предполагалось возвести «ворота памяти», проложить «дорогу в вечность», оборудовать под землей музейные помещения и кинозал, над которыми должен быть насыпан травянистый холм, символизирующий захороненную память о погибших.

Однако в 2001 г., вскоре после того, как Путин стал президентом, работы внезапно прервались — из-за прекращения финансирования.

Сегодня рядом с печально-красивым польским мемориалом можно увидеть лишь наполовину законченную российскую часть комплекса.

Воспроизводится по: http://www.inosmi.ru/translation/249239.htmlТеги: Катынь , 7. Дискуссии в послевоенный период , Публикации в СМИ (журналы, газеты)

Все документы темы	Рубрики Рубрика: Рубрики
Все рубрики Галерея Государственные документы Документы личного происхождения Избранные документы Исследования и аналитика Карты и схемы Ключевые материалы Литература, искусство Новости раздела Персоналии Публикации в СМИ (журналы, газеты) Речи, высказывания Сводная хронология Служебные документы и письма	Катынь. Взгляд из Лос-Анджелеса Массовое убийство поляков в 1940 г. и сегодня вызывает споры («Los Angeles Times», США) Попытки добиться справедливости в отношении тысяч польских военнопленных, расстрелянных — судя по всему, по приказу Сталина — в 1940 г. срываются решениями российских судов. Сегодня страна не желает ворошить советское прошлое Меган К. Стэк (Megan K. Stack), 20 мая 2009 Медное (Россия). Когда поступил приказ о «разгрузке» лагеря, в помещениях бывшего монастыря содержалось 6295 польских военнопленных. Чтобы убить их всех, НКВД понадобилось полтора месяца. Кто были эти заключенные? В основном армейские офицеры, полицейские, жандармы и помещики, арестованные как опасные «буржуазные» элементы после вторжения СССР в восточные регионы Польши на начальном этапе Второй мировой войны. В следующем, 1940 г. руководство ВКП(б) решило их «ликвидировать». Начальники лагерей партиями погружали заключенных на поезда для доставки в областной город Тверь (тогда он носил имя Калинина), расположенный примерно в 100 милях к северо-востоку от Москвы. Там, в подвалах областного управления НКВД пленных расстреливали: убивали выстрелом в затылок, используя пистолеты немецких марок, рассказывают здешние историки. Палачи работали весенними ночами — с заката до рассвета; тела на грузовиках отвозили в этот сосновый бор в 20 милях от города; тогда в глубине леса располагался дом отдыха НКВД, наводящего ужас предшественника советского КГБ. Трупы бросали в глубокие общие могилы. Даже водителям грузовиков приказали принять участие в этой бойне, чтобы гарантировать их молчание. «Обстановка нормальная, — доносил начальник лагеря в Москву. — Польские офицеры ни о чем не догадываются. Они считают, что их отправляют на родину. Даже больные притворяются здоровыми, чтобы их здесь не оставили». Весна 1940 г. была окрашена кровью. Та же судьба ждала поляков в других лагерях, разбросанных по западным областям СССР. * * * Это — история из прошлого, одна из множества подобных, что таились в глубинах коллективной памяти российского народа задолго до того, как они стали достоянием гласности или были признаны официально. Тем не менее, массовое убийство польских военнопленных и сегодня остается актуальной темой как для русских, так и для поляков. Был период — после падения коммунистического строя и до прихода к власти Владимира Путина — когда российские власти занимались расследованием неприглядных аспектов советского прошлого. Тогда и в этот сонный лес явились следователи: они вскрыли могилы и обнаружили останки тысяч польских военнопленных, методично уничтоженных сталинскими расстрельными командами в ходе операции, которую сегодня для краткости называют Катынской бойней. (Еще одно массовое захоронение убитых поляков расположено в Катынском лесу). В общей сложности тогда погибло до 22000 поляков. Сегодня юристы, родственники погибших и правозащитные организации призывают российские власти официально признать невиновность расстрелянных поляков — «реабилитировать» польских военнопленных. Они также требуют рассекретить относящиеся к этому делу документы, в том числе и недавние решения о расследовании Катынской бойни. В Москве эти просьбы наталкиваются на жесткое противодействие. Обращения в суды остаются безрезультатными, расследование «Катынского дела» приостановлено. Власти все больше ограничивают доступ к архивам спецслужб, где, по мнению историков, можно найти дополнительные материалы по Катыни. Некоторые критики утверждают, что Путин, называющий распад СССР крупнейшей «геополитической катастрофой» минувшего века, и начинавший карьеру со службы в КГБ — духовное порождение той же системы, и потому от влиятельного премьера, прежде занимавшего пост главы российского государства, не следует ожидать усилий по пересмотру истории. Другие полагают, что нынешнее руководство страны мечтает вернуть стране прежнее могущество, используя ностальгию по советским временам, и глядя сквозь пальцы на рост популярности Сталина, в качестве средства борьбы с инакомыслием и возможности отвлечь народ от ухудшения ситуации в экономике. Как бы то ни было, Катынское дело по-прежнему сопровождается, как выразилась Елена Образцова, заместитель директора мемориального комплекса в Медном по научной работе, «синдромом полуправды и лжи». Государственные периодические издания вытаскивают из нафталина «официальную версию» убийства военнопленных, распространявшуюся сталинской пропагандой — о том, что поляков убили не Советы, а нацисты. В октябре 2007 г. самая популярная в России газета опубликовала, не представив альтернативных точек зрения, интервью с советским генералом, отрицавшим причастность СССР к гибели поляков. Он назвал обнаружение массовых захоронений военнопленных «немецкой провокацией». «Их уничтожили немцы, — цитировала газета слова Валентина Варенникова (он умер в мае нынешнего года). — Затем они под дулом пистолета заставили нескольких русских подписать показания о том, что поляков якобы расстрелял НКВД». Фоном для всего этого служит явное усиление активности государства в вопросе о роли СССР во Второй мировой войне. Недавно в правительстве даже обсуждалось предложение о признании уголовным преступлением любой критики действий Советского Союза в ходе этого конфликта, который в России называют Великой Отечественной войной. Многие россияне болезненно относятся к тому, что на Западе не помнят, и уж тем более не оценивают по достоинству многомиллионные жертвы, понесенные их страной в борьбе с фашизмом. Праздники, такие как отмечаемый в мае День Победы, призваны напомнить о былом величии страны и нравственности ее подвига в годы Второй мировой войны. По главной улице Москвы идут на парад колонны танков, над головой проносятся боевые самолеты, в парках играют оркестры, а девушки надевают платья времен сороковых и приглашают на тур вальса стариков-ветеранов. Такие эпизоды, как массовое убийство польских военнопленных, подрывают ощущение того, что Советский Союз в этой войне олицетворял правое дело. «Считается, что нам следует гордиться нашей историей, — поясняет Ян Рачинский из российской правозащитной организации „Мемориал“, — А военными преступниками гордиться трудно». Адвокат Анна Ставицкая, хрупкая женщина с копной черных волос и ясными голубыми глазами — она представляет интересы потомков погибших военнопленных — не один год обращалась от их имени в российские суды. Пройдя по всем инстанциям, вплоть до Верховного суда, она сейчас готовится к подаче соответствующего иска в Европейский суд по правам человека во французском городе Страсбурге. Некоторые российские суды выносили решения: доказательства того, что поляки были репрессированы, отсутствуют, потому что на них не заводились уголовные дела; а поскольку многие тела так и не были опознаны, нельзя доказать и убийство конкретных людей из числа военнопленных. В других случаях в постановлениях указывалось, что обвинение предъявить некому, поскольку все участники тех событий уже умерли. «Все это сводится к одному: массовые захоронения найдены, но поскольку останки неопознаны, то и расстрела не было, — поясняет Ставицкая. — Я не вижу здесь логики. У меня это просто в голове не укладывается». Судебные решения ее разочаровывают, но не удивляют. Она с самого начала рассматривала обращения в российские суды как чистую формальность, которую надо выполнить, прежде чем передать вопрос международному правосудию. «Все считают, что это „политическое дело“, и я знала: по политическому делу иного результата быть не может, — рассказывает Ставицкая. — В России решения по нему не добиться». Некоторые наблюдатели отмечают: добиваясь возмездия и признания вины, поляки требуют от российских властей большего, чем даже сами россияне. «Даже люди, просидевшие в тюрьме 10 лет, абсолютно невиновные, становятся очень осторожными, когда речь заходит о репрессиях, — рассказывает Образцова. — Они говорят „кругом было столько врагов и вредителей, что я случайно попал под репрессии“. Даже те, у кого погибли родственники, погибли родители, не держат особого зла на власти». Сегодня все, что напоминает о польских пленных — это неполный массив архивных документов и братские могилы в лесу. На постановлении ЦК ВКП(б) о расстреле заключенных красуется подпись Сталина. Другие документы подтверждают, что все поляки были доставлены к местам казни. Существует свидетельство бывшего главы областного УНКВД, рассказавшего в 1990-х о том, как «ликвидировали» военнопленных. Есть в документальном досье и записка с грифом «секретно», направленная шефом КГБ советскому лидеру Никите Хрущеву в 1959 г. с предложением уничтожить учетные дела «лиц из бывшей буржуазной Польши», чтобы Советский Союз не попал в неловкую ситуацию. «Какая-либо непредвиденная случайность может привести к расконспирации проведенной операции, со всеми нежелательными для нашего государства последствиями, — отмечается в записке. — Представляется целесообразным уничтожить все учетные дела». В 1990-х польские власти решили эксгумировать останки из захоронения в Медном, чтобы вернуть их на родину, однако медики не рекомендовали этого делать по санитарным соображениям. В песчаной почве тела сохраняются долго; останки еще продолжали разлагаться. Небольшой музей, притулившийся на краю мемориального комплекса, посещает лишь несколько десятков человек в месяц. Музейная экспозиция здесь вообще не предусматривалась, но историки по собственной инициативе собрали ее по крохам — там есть и предметы, извлеченные из могил, и копии документов из московских военных архивов. Они считали, что это необходимо, поясняет Образцова. В какой-то момент, рассказывает она, у российских властей возникло чувство неловкости, и они разработали более амбициозный план мемориала. В конце концов рядом с поляками в этом сосновом бору лежат и примерно 5000 русских, тоже ставших жертвами репрессий. Поэтому Москва решила создать собственный мемориальный парк рядом с большими чугунными крестами, воздвигнутыми польским правительством в память о погибших военнопленных. Проект был поручен тем же архитекторам, что руководят реконструкцией знаменитого Большого театра в Москве. Предполагалось возвести «ворота памяти», проложить «дорогу в вечность», оборудовать под землей музейные помещения и кинозал, над которыми должен быть насыпан травянистый холм, символизирующий захороненную память о погибших. Однако в 2001 г., вскоре после того, как Путин стал президентом, работы внезапно прервались — из-за прекращения финансирования. Сегодня рядом с печально-красивым польским мемориалом можно увидеть лишь наполовину законченную российскую часть комплекса. Воспроизводится по: http://www.inosmi.ru/translation/249239.htmlТеги: Катынь , 7. Дискуссии в послевоенный период , Публикации в СМИ (журналы, газеты)