Николай Федорович Федоров. О Румянцевском музее.
Печатается по: «Русское слово», 1896, 9 февраля, № 38 (без подписи).

«Вот наша спасительница!» (Слова короля Прусского
Фридриха Вильгельма III о Москве.)
«Москва – храм России, а Кремль – алтарь этого
храма» (Слова Императора Александра III.)

В февральской книге «Русского Архива» помещена весьма интересная статья, посвященная предмету, с которым уже знакомы наши читатели, именно новой картине художника Матвеева и избранному им сюжету для этой картины. Автор справедливо замечает, что наши художники до сих пор изображали лишь «грустную сторону самоотверженного подвига» Москвы в 1812 году, совершенно опуская нравственный смысл этого подвига, не затрогивали величия смиренной Москвы среди разрушения и попрания ее святынь. «Художнику Матвееву, говорит автор, пришла счастливая мысль пополнить до известной степени этот пробел в живописной истории 1812 года и его следствий. Художник изобразил эпизод из пребывания в Москве в 1818 году короля Прусского Фридриха-Вильгельма III, эпизод, глубокое значение которого почему-то просмотрели почти все наши историки. Обозревая Москву, король пожелал взглянуть на нее с возвышенного места, откуда можно было бы сразу окинуть взором все страшные развалины, оставшиеся после разгрома 1812 года. Таким местом оказалась вышка нынешнего Публичного Музея. Ее и изобразил художник в тот момент, когда Прусский король, повернувшись в сторону поруганного иноземцами Кремля и проникаясь сознанием величия жертвы, принесенной Россией в лице Москвы для спасения себя и Европы, считает долгом благоговейно, до земли, поклониться полуразрушенной святыне и приказывает исполнить то же своим двум сыновьям, будущему королю Фридриху-Вильгельму IV и будущему основателю Немецкой империи Вильгельму I, тогда как сопровождающий высоких гостей, русский офицер (граф Киселев), с изумлением смотрит на не совсем ему понятное преклонение Прусского короля и его сыновей, иноземцев, иноверцев, пред прахом сердца России, пред Кремлем, указывая на который, Фридрих-Вильгельм со слезами говорит: «Вот наш спаситель!"

[ Вот как описывает сам граф Киселев этот момент: «Только что мы все влезли на Пашковскую вышку и окинули взглядом этот ряд погорелых улиц и домов, как, к величайшему моему удивлению, старый король, этот деревянный человек, как его называли, стал на колени, приказав и сыновьям сделать то же. Отдав Москве три земных поклона, он со слезами на глазах несколько раз повторил: «Вот наша спасительница!» «Граф Киселев и его время». Т. IV, стр. 7 253. ]

Здесь, в лице Прусского короля и его преемников, Запад впервые отрезвился от своего заблуждения, сознал свой грех неблагодарности пред исконною защитницей Европы. Представитель спасенного Россией Запада сознал его вину пред нею уже на Поклонной горе, откуда он благоговейно приветствовал Москву, на той самой Поклонной горе, где достигла высшей степени и где пала слава Наполеона и Французской империи. Второю Поклонной горой, с еще большим историческим значением, чем первая, стал холм, служащий подножием Музея Московского. Если первая Поклонная гора стоит пред Москвою, как пред храмом России, то вторая Поклонная гора стоит пред самым Кремлем, как пред алтарем храма. Признав уже пред храмом Москву спасительницей Германии, король Пруссии повторил эти слова еще пред самым алтарем храма и таким образом как бы принес за себя и своих потомков клятву в вечной благодарности и дружбе к России. На месте торжественного признания этого нравственного долга зародилась Немецкая империя, по собственным словам ее основателя: своим объединением Германия обязана России. Москва может быть глубоко признательна вдумчивому художнику, напомнившему о важном, но мало известном большинству событии. Желательно, чтобы изображению этого события придано было назначение поучительное в широком смысле, чтобы оно оставалось легко доступным взорам и вниманию всех. Картина, затерянная в каком-либо частном собрании, почти недостижима для большинства, помещенная в публичном музее или городской галерее, она поучает многих, но все же только посетителей, нарочно идущих обозревать собрание художественных произведений. Скульптурное же воспроизведение того же события, помещенное на вышке Музея, на месте самого события, лицом к Кремлю, было бы доступно взорам всех и каждого, поучало бы или по крайней мере призывало бы к поучению непрерывно, напоминая и русским, не помнящим значения Кремля, и чужеземцам, не сознающим вины пред ним, что такое Кремль и к какому великому делу он всех призывает.

Есть и специальный повод к постановке такого почетного для Москвы памятника на вершине Московского Музея. Как известно, дочь преклонившегося пред Кремлем Прусского короля стала царицей русскою (Александрою Феодоровною), бабкою Царя-Миротворца. Этот родственный союз закрепил мирные отношения двух соседних держав. Но здесь же, в Московском Музее, мы имеем пример иного объединяющего мирного начала, более прочного, нежели политическая дружба. В состав книгохранилища Музея вошла и библиотека Императрицы Александры Феодоровны, и даже помещается она как раз в центре здания, под тем местом, откуда когда-то отец составительницы этой библиотеки приветствовал Москву как спасительницу Германии». Но прежде чем говорить о вышке, нам думается, было бы доступнее увековечить в Румянцевском Музее другим способом этот знаменательнейший случай в истории его здания. Отчего бы, например, в том помещении, где находится библиотека Императрицы Александры Феодоровны, не поставить живописные изображения поклонившихся Кремлю королей Прусских и императора Германского, а также и изображения Кремля и здания Музея в том виде, в каком они представлялись тогда их благодарным взорам? Эти картины и портреты наглядно увековечили бы историческое значение прекрасного здания Румянцевского Музея, а также и то знаменательнейшее событие в истории двух народов, свидетелем которого оно было в 1818 году.