Сегодня и вчера
Кабинет господина Ле Брюна Гравюра Луи-Клода Ле Грана по картине Томайса Вийка Thomas Wyck (1616 – 1677) около 1700 г Фрагмент. Смотреть полностью.
Психология философского творчества — совершенно неисследованная область
Ойзерман Теодор Ильич. Проблемы историко-философской науки. – М., 1969
Истолкование интуиции как непосредственного усмотрения истины, которого придерживаются и рационалисты XVII в. и иррационалисты-интуитивисты, очевидно, совершенно несостоятельно, так как история естествознания и философии дает необозримое множество примеров ошибочных интуиций. «Надежда на так называемую интуицию слишком часто вводила в заблуждение»,— правильно замечает Г. Рейхекбах. М, Бунге в своем содержательном исследовании «Наука и интуиция», подвергнув убедительной критике идеалистические концепции интуиции, конкретно рассматривает далее различные виды интуиции, проявляю-щиеся в чувственном восприятии, воображении, «ускоренном умозаключении», оценке и т, д. Ученый осуждает идеалистический культ интуиции, правильно выступая как против переоценки, так и против недооценки этого вида познания, которому наука обязана не только великими открытиями, но и многочисленными заблуждениями. Нельзя не согласиться с выводом М, Бунге: «Разнообразные формы интуиции имеют сходство с другими формами познания и рассуждения в том, что их надо контролироватъ, если хотят, чтобы они были полезны, Плодотворна интеллектуальная интуиция, стоящая между чувственной интуицией и чистым разумом. Однако представленная самой себе, она остается бесплодной» . Итак, нет ничего обманчивее убеждения в том, что интуиция никогда не обманывает. Эту истину косвенно признают и сами интуитивисты, так как каждый из них убежден в том, что именно он в отличие от других философов (в том числе и интуитивистов) монопольно владеет интуитивно постигнутой истиной, Утверждение, что интуиция является специфическим органоном фи-лософии, означает признание принципиальной невозможности научной философии. Но интуиция, на наш взгляд, занимает в философии не больше места, чем в теоретическом естествознании, художественном творчестве или изобретательстве. Однако, может быть, имеет смысл говорить о специфической, философской интуиции, подобно тому как говорят о своеобразии интуиции художника? Было бы нелепо отрицать своеобразие философской формы познания, однако еще более несостоятельно сводить ее к своеобразию философской интуиции. Анализ философских учений приводит к выводу, что относительное единство философской формы знания заключает в себе существенные различия, противоположности, противоречия. Если одни из философов, во всяком случае субъективно, исходят из интуитивных убеждений, то другие, напротив, принимают в качестве отправного пункта установленные наукой или повседневным опытом факты. Психология философского творчества — совершенно неисследованная область, но те более или менее разрозненные данные, которыми мы обладаем (например, рассказы самих философов о формировании их идей), не дают фактического основания для допущения существования особой, философской интуиции. Этого допущения требуют интуитивисты, ссылаясь на свое фило-софское творчество, но если даже принять их заявления за свидетельские показания, то и в этом случае придется допустить лишь особую роль интуиции в их собственном философском творчестве. Но не все ведь философы являются интуитивистами; большинство из них — противники интуитивизма. Научный анализ свидетельств философов-интуитивистов, как бы ни были они чистосердечны, показывает, что они явно недооценивают то влияние, которое оказали на них другие философы, философские традиции, научные данные, определенные исторические условия и т. д. Идеи, которые сложились в интуитивистских учениях под явным влиянием других, как правило, не- интуитивистских теорий, сплошь и рядом истолковываются как «первичные интуиции», совершенно независимые от предшествующего философского развития. Это особенно очевидно на примере того же А. Бергсона: его основные идеи сформировались под влиянием иррационалистической традиции в Германии и во Франции, его «метафизика становления» иррационалистически интерпретирует принцип развития, получивший почти всеобщее, хотя и поверхностное признание в философии и естествознании конца XIX в. Анализ отношения А. Бергсона к Канту, Гегелю, Шопенгауэру, Дильтею, Мен де Бирану, Бутру, Дарвину, Спенсеру, к представителям естественнонаучного материализма, несомненно, позволил бы свести к минимуму роль интуиции в создании его философской системы, которая нередко ха-рактеризовалась как самая оригинальная в истории философии. Таким образом, интуиция, так же как и умозрительность (спекулятивность), характеризует специфику философской формы познания, хотя обе эти особенности познания присущи всякому теоретическому исследованию. И здесь, очевидно, нет оснований для вывода о существовании таких признаков философского мышления, которые присущи только ему одному. Речь, следовательно, снова идет о степени, в какой применяются философией умозрительность и интуиция. Однако эта степень существенно разнится в различных философских учениях, на разных этапах исторического развития философии |
Одного только золота для стенной живописи употреблено 210100 листов ценою на 1720 червонцев
«...Надобно на карабле вырезать каруну, а Немцы которые корабль делают, резать той каруны не умеют»
О древнейших событиях этой громадной азиатской страны трудно рассказать много достоверного
Иоанн IV — Сулейману I: Мы обращаемся хорошо с твоими мусульманами, и так надеемся, что будешь милостив к нашим…
C самого дня обручения с кн. Долгоруковой Петр впал в такую задумчивость, что ничто более его не развлекало.
Да и что бы Пруссия хотела отвоевать у России?
Туда по дороге, а оттуда до дворца, стояли по обеим сторонам пешие киевские мещане и купцы с ружьями и знаками их обществ
Заслугами Всемилостивейшему Государю своему и Отечеству они блестящим образом определят меру признательности своей к знаменитому виновнику их воспитания
Пехота тотчас опять сомкнулась, и они все принуждены были погибать наижалостнейшим образом.
Царевич Алексей: «Я ослабел духом от преследования и потому, что меня хотели запоить до смерти»
|