Сегодня и вчера

Л. Трефолев. Мнимые французы. Рассказы о Ярославской старине // Русский архив. Историко-литературный сборник. ―М. 1877. Выпуск 5. С. 52


Не утомляя дальше вашего терпения, расскажу о том, что случилось в Сентябре месяце 1812 года. Впрочем, может быть, мне уже изменяет несколько память относительно времени, когда происходила нижеследующая история; но во всяком случае она была или в конце Августа, или в начале Сентября.

Проезжали чрез Ярославль ремонтеры, — небольшой казачий отряд. Нужно им было ехать в город Кострому; но у Яковлевской (подгородной) слободы, каким-то образом, но ошибке или вследствие того, что не была забыта лишняя чарка горелки, они свернули в сторону, заблудились на проселочной дороге, почему и решились переночевать в селе Вятском. Так по крайней мере они думали, рассчитывая на хлебосольство Вятчан, и... и жестоко ошиблись.

Нужно заметить, что все ремонтеры, как истые хохлы, говорили по-русски очень плоховато. Первый попавшийся им навстречу мужик навострил уши, услыхав Малороссийские звуки, и не очень дружелюбно посмотрел на незнакомцев, которые объяснили ему, что вот, так и так, заблудились, ехать поздно, наступает ночь: желают разместиться но квартирам.

Крестьянин отвечал, что без начальства этого сделать нельзя: велит оно впустить в избы—впустят, а не прикажет — двери на крючок.

А кто здесь начальство? Веди нас к нему! Живо! Марш! ― кричали хохлы, без милосердия ломая Русскую речь.

—«Начальство, примерно, старшина; а сидит он теперь в Волостном Правлении...»

Но прежде, чем отправиться в Правление, казаки заблагорассудили сами поискать себе квартир. Нигде не пустили, мужик сказал правду.

—«Да вы кто такие?» допрашивали казаков, осматривая с головы до ног.

—«Мы Русские».

«То-то! ... Вишь толкуете не по-нашенски... А все-таки мы вас не пустим к себе, коли начальство не прикажет».

Волей-неволей, бедные хохлы, проклиная упрямых Москалей, должны были отправиться в Волостное Правление. На грех, в то время старшина жестоко подгулял. Услыхав Малороссийский говор, он мгновенно решил, что перед ним стоят Французы, хотя и маракующие по-русски, но все-таки не настолько хорошо, чтобы их, злодеев, нельзя было узнать.

«Православные! закричал вдруг старшина: — ведь это Хранцузы!»

«Хранцузы! Хранцузы пришли!»― повторила в один голос толпа, и бросилась бежать врассыпную.

Пьяный старшина не струсил; он решился доказать свою храбрость пред неприятелем и, важно подбоченясь, вопил во все горло:

«Хранцузы проклятые! Нет вам квартир, не дам! Убирайтесь отсюда, пока целы!»

Бесполезно уверяли хохлы, что он врет с пьяных глаз, что они не «Хранцузы» и угрожали за упрямство пощупать его ребра нагайками: старшина был непреклонен. Видя, что толку от пьяного не доберешься, ремонтеры признали, наконец, за лучшее сесть на коней и искать убежища на ночь в другом селении, более трезвом и гостеприимном, чем село Вятское.

Знаете, это село большое, с двумя церквами. Молва, что приехали злодеи Французы, быстро разнеслась по всем улицам. На обеих колокольнях ударили в набат. Народ вооружился поспешно, кто чем мог: топорами, вилами, палками, косами. Кузнецы схватили свои молоты. Как теперь вижу, один витязь в армяке, схватил тяпку (что капусту рубят), и закричал: «Не робейте, православные! К вам подмога идет. Я — подмога. Не робейте!»

«Чего робеть»? ― гудела в ответ толпа. «Бейте их, бейте проклятых басурманов! Значит, они уж взяли и Ярославль, коли сюда забрались...»

Некоторые из толпы, желая захватить живьем мнимых Французов, кинулись, между прочим, на одного казака, который, вследствие болезни, не мог сидеть на коне и ехал в телеге, отставши несколько от своих товарищей.

«Рубите ему голову! валяйте косарем!» кричали одни, более прочих кровожадные.

«Зачем убивать? И так сам по себе скорехонько издохнет!» кричали мягкосердечные: — «Да и косарь-то тупой, не отрубишь...»

«Отпилить можно башку. Ничего!... Авось отвалится....»

Старший в отряде, опомнившись от ужасного изумления, закричал крестьянами что если они сейчас не разойдутся по домам, или тронуть хоть пальцем его людей, будет плохо: велит колоть и стрелять, многие лягут на месте мертвыми....

«Палите, Хранцузы, не боимся!» кричал народ, все ближе и ближе подступая к казакам. Громче всех раздавался голос пьяного старшины, который ободрял крестьян, как теперь слышу, следующим образом: — «Ну, что-ж, ребята? Десяток наших убьют, сотня придет; сотню убьют, тысяча на подмогу подоспеет.... А уж к ним-то подмоги не будет, врут!»

Зазвенел вдруг колокольчик. Это ехал господин Ярославский капитан-исправник. Услыхав необыкновенный шум и несколько выстрелов, сделанных, к счастью, мимо, только для острастки народа, капитан-исправник спросил: в чем дело? Ему отвечали, что в село Вятское забрались Французы, притворяются Русскими, но что народ узнал-де ихнюю хитрость и желает, расправиться с ними по-свойски, своим самосудом, не утруждая высшего начальства, т. е. его благородие. А сражение-де сей час начнется, потому — невтерпеж, заколыхалось-де Русское сердце, закипела кровь Русская молодецкая.

Капитан-исправник, выслушав ремонтёров, вздумал было объяснить народу его ошибку, и прикрикнул:

«Ах вы.... дети! По домам!»

Никто не пошевелился. Исправник тогда кротким вдруг сделался: знать, увидал по мужицким глазам, что в этих глазах огонек сверкает, такой злой нехороший огонек; потому и смягчение оказал к .... детям,— назвал их братцами.

«Это, братцы, не Французы. Это — наши казаки с Дону-реки пришли сюда и заблудились. Не нужно их обижать, а следует отогреть, накормить, да водочки малую толику поднести; ведь они за нашу землю, за царя нашего Александра Павловича стоят, уверяю вас, ребята!»

«Не верим! Измена! Врешь ты, ваше благородие»! вскрикнул старшина. — «Зачем ты мир обманываешь, на Французскую сторону тянешь?»

«Да! да! измена!» грянула толпа, подступая к исправнической бричке, где его благородие сидел ни жив, ни мертв. Кучер его тоже струхнул порядком, да, к счастью, успел скоро догадаться: ударил по тройке... и поминай как звали! Укатил стрелой из Вятского.

Не знаю, чем кончилось бы это приключение (надо полагать, не добром), если бы не вышел к народу, с св. крестом в руках, мой отец, священник одной из Вятских церквей, уважаемый и любимый крестьянами. Но и ему, несмотря на любовь и уважение, пришлось выслушать жестокую брань, когда он, со слезами на глазах, стал уверять свою разъяренную паству, что ею творится «не добро зело», что ею прольется братская неповинная кровь...

«Э! да и поп-то у нас тоже изменщик? Бейте и его, коли он стоит за еретиков Хранцузов!» ― пронеслось в толпе.

Тогда мой отец спросил:

«А как вы думаете, православные: есть у еретиков кресты на шее? Молятся они нашему Богу, али нет?»

«Нет, какие у них кресты! Коли есть, так, значить, это и в самом деле не Хранцузы. Пусть покажут»....

На всех казаках, действительно, нашлись кресты и образки. Мой батюшка восторжествовал и душевно умилился, а православные только руками развели: эк-дескать мы опростоволосились! И хотели было позвать к себе казаков в гости; но те, обиженные, сказали спасибо попу, обругали неподобно мужиков и уехали из Вятского. Остановились они в ближайшей деревеньке, где их впустили переночевать без всяких хлопот.

Утром, когда старшина отрезвился, вспомнилось ему вчерашнее событие, в котором главная вина была на его стороне. И, опасаясь дурных последствий за свою ошибку, поспешил он догнать казаков и принес им повинную. Но это стоило ему не дешево: заплатил хохлам 500 рублей ассигнациями и, сверх того, дал им проводника до города Костромы.