Сегодня и вчера

Титлинов Б. В. Правительство Императрицы Анны Иоанновны в его отношениях к делам Православной церкви. — Вильна, 1905. С. 31

Духовное сословие не избегло общей участи в это темное время; более того: оно возбудило особенное подозрение правительства и принесло множество жертв на алтарь этой подозрительности. Обстоятельства сложились неблагоприятно для церкви. При вступлении Анны Иоанновны на трон империи, верховная власть в лице духовенства нашла опору для своего самодержавия; церковь не поддержала верховников, а один из ее представителей, Феофан Прокопович, немало способствовал падению их замысла. Это обстоятельство, по-видимому, должно было повести к доверчивым отношениям государства к церкви; однако, случилось иначе. С самого начала нового правления возникает запутанное дело о присягах. По сведениям, дошедшим до правительства, более 5000 лиц из среды духовного сословия в одних С.-Петербургской и Новгородской епархиях не принесли верноподданнической присяги. Действительною причиною этого было вовсе не сознательное противление власти, не протест против нового царствования, а обстоятельства характера неполитического. Но факт неприсягания бросил неизгладимую тень на все духовенство, возбудившее подозрительное внимание к себе. Другие условия времени способны были только поддержать правительственное настроение.

В аннинское царствование роковую роль для церкви сыграла личность того самого Феофана Прокоповича, архиеп. новгородского, поведение которого при воцарении Анны Иоанновны должно бы, кажется, быть залогом доверия между верховною властью и церковным правительством. Начало 30 х годов было для него временем торжества после унижения, временем расплаты со своими противниками. Правая рука Преобразователя в деле церковных, преобразований, искренний сторонник его идей, автор духовного регламента, Феофан Прокопович после смерти Великого государя попал в осадное положение. Время Екатерины I и Петра II было временем реакции в пользу русской старины в церковной сфере. Тогда мечтали — и не без вероятия — о восстановлении патриаршества. Принципиальные и личные недоброжелатели Феофана подняли голову и оттеснили на задний план новгородского архиерея, заставили его защищаться от нападений и бороться за свое существование. При Анне настала его пора заставить трепетать своих врагов. Как Бирон был временщиком и всемогущим фаворитом у ступени трона, так и Феофан в делах церковных был таким же временщиком, пользуясь личным расположением императрицы. Шесть первых лет аннинского правления по справедливости можно назвать для церкви именем «феофановщины», именем страшным не менее «бироновщины». Феофан устранял своих прежних врагов, боролся с новыми с помощью того же оружия, которым подавляло правительство признаки недовольства — Тайной Канцелярии. Друг Остермана, Черкасского, Ушакова и, пожалуй, даже Бирона, архиеп. новгородский имел теперь в своем распоряжении все правительственные средства и пользовался ими для своих личных целей.

Феофану нельзя было пред лицом власти выступать с мотивами личной безопасности; чтобы привлечь на свою сторону правительство и заставить его действовать согласно своим интересам и целям, он должен был представлять ему дело в таком виде, что недоброжелатели его в тоже время и политически опасные лица. Так и поступал Прокопович. Когда ему было нужно, он всегда умел указать антиправительственное настроение неприятных ему людей, умел всегда представить дело под политической окраской и, стало быть, получить в свое распоряжение страшное учреждение генерала Ушакова. Образ действий Феофана не мог не отразиться на общем направлении отношений церкви и государства. Чем дальше шло время, тем более обострялась и подозрительность власти к духовному сословию под влиянием Феофановских внушений. Постоянно фигурировавшее на арене Тайной Канцелярии духовенство, не покидавшее мрачных глубин тюрем и застенок, навсегда в глазах правительства подорвало доверие к церкви. Напуганные призраками заговоров, о которых говорил Феофан, министры сделались сначала покорными орудиями его целей, а потом и после его смерти не ослабляли своей подозрительности. Факты прошлого Петровского царствования, когда церковная сфера была очагом оппозиции, явной и тайной, мероприятиям Преобразователя, должны были, несомненно, также оказывать свое влияние на правительственное настроение. Духовное сословие должно было казаться особенно страшным, как политическая сила, при небезызвестном недовольстве народа. Ведь церковь так близко стоит к народным массам; последние ненавидят иностранцев и втайне ропщут на непопулярное правительство. Что если они получат опору и руководителей в духовенстве? Угроза такой опасности неизбежно предносилась взору. Ждать в духовенстве искренней преданности уже было нельзя теперь совершенно; тяжелая рука Ушакова и других следователей навсегда искоренила бы ее и там, где она была прежде. Невольно оставалось действовать страхом до конца и идти кровавой дорогой.