Сегодня и вчера

Таганцев Н. С. Пережитое. Учреждение Государственной Думы в 1905-1906 гг. —Петроград, 1919. С. 34.

Вот уже двенадцать лет протекло после этого незабвенного в истории России дня, а облитая золотым сиянием апрельского солнца картина, ярко к отчетливо воспроизводится в моей памяти. Не скрою, с радостным чувством стоял я тогда в первых рядах членов Государственного Совета; учащенно билось сердар под напором могучих ожиданий начинающегося нового строя государственной жизни. Думалось, что повернулась страница бытописания родины, что увенчались алмазным венцом мечты и чаяния представителей минувших поколений, принесших кровавые гекатомбы — жизни, здоровья, свободы за дорогое счастье родной земли. Все было окрашено розовыми цветами надежды; все было согрето теплыми животворными лучами веры; все было охвачено и воскрылено струями всепрощающей и всепроникающей любви. Думалось ли, что придется дожить и воочию увидеть эту родину разоренною, искалеченною, униженною, отброшенною на много столетий назад. Ведь при виде гниющего. покрытого струпьями тела ее, только верная заветам Спасителя церковь может еще молитвенно возносить к престолу благого Вседержителя: «Отче, прости им, не ведят что, что творят», а мы леденеющими устами можем разве повторять слова, поэта Тютчева: «может быть, не все потеряно, но все изломано, перепорчено, подорвано в своей силе надолго. Разум подавленный, как ты мстишь за себя!»

Но возвращусь в царство грез и миражей прошлого.

Мы стояли на правой стороне от трона, Дума — на левой. Среди думцев ближе к трону были правые и кадеты, впрочем, без всякой партийной группировки, а затем по середине и до конца думской группы — октябристы и немного социалистов впереди их. Мы были, конечно, в парадных мундирах, а выборные члены Государственного Совета во фраках. На нашей стороне на краю, ближе к трону, были выбранные в Совет члены от духовенства, и в числе их два митрополита, петербургский и московский, в роскошных цветных мантиях; два усопших иерарха, резко противоположных друг другу. Антоний петербургский был в моих глазах истинным, желанным типом святителя церкви Христовой — глубоко верующий, проникновенный, простой, согревающий сердечным участием каждого приносящего кнему свои сомнения и печали, как было лично и со мною: Владимир, тогда московский, после киевский митрополит, погибший насильственной смертью, типа чуждых нам по духу кардиналов церкви Запада: суровый, властолюбивый, жестко взыскательный к подчиненному духовенству и бессердечный по отношению к пастве. Таков был внешний распорядок нашей стороны в тронной зале. Напротив того, на думской стороне только меньшая половина была во фраках, прочие — частью в сюртуках и в национальных костюмах; крестьяне были в поддевках, а относительно немногие представители социал-демократов- и скрытые социал-революционеры (анархисты тогда еще не зародились) в косоворотках, и притом с очевидною целью демонстрации, ситцевых, нечистых; брюки, конечно, в сапоги; одним словом, нарочито в таком одеянии, в каком ни один рабочий или мастеровой не пойдет (да и тогда бы не пошел) в праздник в гости.

Около трона с нашей стороны находились члены царствующего дома; впереди стояли обе императрицы. На стороне Думы около трона стояли министры и чины свиты и двора.

По приходе Государя в залу начался краткий молебен. Потом Государь поднялся на трон, принял от Министра Двора какую то бумагу (очевидно, речь) и, сойдя со ступенек несколько шагов вперед, обратясь к нам, несколько в сторону Думы, стал говорить. Был он видимо взволнован, но глядел ясно и открыто перед собою; говорил он, преимущественно относясь к Государственной Думе; голос сначала дрожал, но скоро он овладел собою и окончил свое короткое приветствие вполне отчетливо с надлежащей интонацией.