Сегодня и вчера

Сожжение упырей в с. Нагуевичах // Киевская старина. Год девятый. Том XXIX. Апрель-Июнь. — Киев, 1890. — С. 108.

Суеверный страх перед упырями бесспорно принадлежал к таким темным силам, и вот в самый разгар эпидемии страх этот доводит народ до ужасной расправы— сожжения нескольких человек.

Об этом факте мы встретили в печати только одно упоминание, находящееся в записках иеромонаха Илии-Эмилиана Коссака, василианина, иианечатанных в «Слове» 1880 г., № 106. И. Э. Коссак происходил из мещанской семьи города Дрогобыча, отстоящего верст на 10 от Нагуевич, и летом 1831 г. возвращался из Вены, где только что кончил курс богословия. Вот его рассказ, в котором я позволил себе только исправить язык. «Выезжая из Нагуевич, большого казенного села, я увидел большое пожарище, покрытое пеплом. Желая узнать причину этого необыкновенного явления, я спросил человека, отворявшего мне ворота вблизи его хаты, что значит такое громадное пожарище среди села на выгоне. На это он совершенно хладнокровно ответил мне:

— Туткы упырив палылы.
— Яких упырив? спрашиваю.
— А идо людей пидтыналы.
— Колы?
— А в холеру.

Услышав это, я еще раз взглянул на пожарище. Мороз подрал у меня по коже, но не показывая вида, говорю ему далее:

— Що вы, чоловиче кажете? Чи то може буты?
— А таки було.
— Та як вы моглы пизнаты, хто упыр?
— А був тут у сели, — рассказывает с наивным суеверием человек,—такый хлопець; той ходыв вид хаты до хаты та по волоссю на грудях пизнавав упырив. Тых зараз бралы и тут на пастивныку терновым огнем палылы.

Дальше я расспрашивал, не запрещал ли им кто-нибудь этого богомерзкого дела, старшина или священник?

— Та ни, — отвечал мужик, — пип сам помер на холеру (это был о. Витошинский), а вийт хоть бы був и хотив забороныты, то громада була бы не послухала.
— А тым, що пидпалювалы,—спрашиваю,—ничого за то не було?
— Та як бы не було? Зараз зъихала з Самбора комысия, та килькадесять хлопцив забрала до криминалу, бож то не мало людей и то добрых господарив, на стосах попалылы.

Поблагодарив его за пропуск, я пустился дальше в путь, размышляя с неизреченным ужасом о том, что я узнал. В ближайшем селе — Ясенице Сольной, я опять расспрашивал встречного человека о том, что слышно, не сожигали ли и у них упырей.

— А як же,—ответил тот,—палылы, та тилько не у нас, а по другых селах, от в Нагуевичах, Тустановичах и иншых.

Между прочим узнал я от него, что мужики из Нагуевич хотели еще сжечь и «найстаршого упыря», о котором им рассказывал мальчик, что «вин дуже червоный и живе в Дрогобычи в манастыри», но никак не могли его захватить.

Погруженный в печальные мысли о несчастном суеверии народа, я уже поздно ночью приехал в Дрогобыч и направился ночевать в василианский монастырь. Монастырская дверь была еще не закрыта, и я застал о. ректора Качановского еще занятым вечернею молитвою. Он искренно обрадовался мне и принял меня очень радушно, как своего прежнего ученика из «немецких» школ. Я немедленно рассказал ему про все виденное и слышанное по пути, и он со слезами на глазах подтвердил мне, что все это, к сожалению, действительная правда, и что этим «найстаршим упырем» был не кто другой, как он сам, и что он, зная наверно на какую смерть осудила его темнота мужиков, долгое время не мог ни на шаг выйти из стен монастыря».