О красном терроре на Печоре
25.11.2009
«Установлены следующие факты из действий большевиков в районе Ижмы, при посещении его 3-го апреля,** т. е. через два дня после ухода большевиков.
1) Расстрелы и убийства могут быть подразделены на три категории: первая – месть и устрашение, активный расстрел, пытки и издевательства; вторая – расстрел по обвинению в чем-нибудь производился ночами; третья – убийство тайком, без шума, когда первые два повода отсутствуют, а люди казались опасными. Среди жертв первой категории много родственников наших партизан. Из числа их жена убитого в бою под Ижмой прапорщика Хозяинова, расстреляна после того, как ее восьмилетняя дочь убита 8-ю штыковыми ударами. Вторая группа наиболее многочисленна. Обвинение – обычно в контрреволюции. К третьему способу прибегали особенно в конце, перед уходом, очевидно боясь со стороны населения взрыва отчаяния; так была убита группа солдат, вернувшаяся из немецкого плена и отказавшаяся поступить на службу красных. Всех их скопилось в Ижме до 50 человек, по уходе красных остался один. Едва ли красные увели с собою хоть кого-нибудь, вероятнее, все убиты или брошены в прорубь. Число убитых установить было невозможно, да едва ли и будет когда-либо, так как бросание в прорубь практиковалось параллельно с убийством. Лично я видел более 50 трупов, из них до 25 в одной общей могиле, разрытой жителями, остальных, просто брошенных на и вокруг кладбища. Узнать никого нельзя; кто не обезображен, тот поеден собаками.
2) Отношение большевиков к царившему среди населения голоду самое хладнокровное. Все съедобное вначале отбиралось у населения оптом. В дальнейшем остатки разыскивались по инициативе отдельных красноармейцев. Случаи угроз, побоев и насилия при этом неисчислимы. Хотя население не имело возможности ни защищаться, ни даже протестовать, набеги производились чаще ночами, что особенно отразилось на детях (видел сошедшего с ума 14-летнего мальчика). Коров в деревне осталось ничтожное количество. Молоко от них систематически отбиралось красными до последней минуты. Вдомах, где не осталось ни одной целой вещи, стояли недопитые бутылки молока, которые я видел 3 апреля. Жители в последнее время питались собачиной, редко кониной. Солома почти вся съедена еще в начале марта. Красные в то же время имели хлеб (от 1 1/4 фунта в начале до 1/2 в конце), мясо в изобилии, т. к. резали скот, не считаясь ни с чем; и рыбу, которую привозили с Печоры, пока не были заняты Кычкар и Кожва. От голода особенно пострадало село Мохча, где умерло к 1 апреля до 100 чел., и где должен был умереть еще не один десяток почерневших и опухших людей, для которых освобождение опоздало. Немногим лучше было положение семей – сторонников красных, покинувших район вместе с большевиками.
3) Весь район, богатейшая часть Печорского уезда, подвергся полному и совершенному разграблению и погрому. Взято все, что имело какую-нибудь ценность. Вся домашняя утварь, вся одежда, кроме той, что на людях, все меха и, конечно, все деньги и ценности, которые систематически разыскивались в домах. (В Ижме уцелел один самовар, хозяин которого догадался выломать кран). В большинстве сколько-нибудь богатых домов вся обстановка разгромлена. Я видел дом, в котором ни одной ножки стульев, столов, кроватей не оставлено целой. Из всех шкафов, комодов все увезено чисто. Лошади угнаны почти все. В селе Ижме осталось 5 лошадей. Обоз большевиков состоял из 1500 подвод, растянувшихся на 30 верст. Говорилось, что на дом будет оставлено по одной корове, но на деле много домов без скота, а уцелевшая скотина еле держится на ногах, т.к. за сеном для скота ездить было не на чем – все лошади работали на большевиков. Часть населения, семьи и родственники красных, добровольно ушли, боясь мести; многие были уведены насильно, как, например, фельдшерский персонал. Врач оставлен лишь потому, что болел сыпным тифом. Уведены почти все девушки, до того распределенные между красными.
Большевики изображали себя футуристами. Раскрашенные физиономии, женские наряды, всякие пестрые ленты, нашитые в большом количестве на одежде, и другие юродства были обычны и имели особенно отвратительный вид среди шатающегося от голода населения и непогребенных трупов, население почти не выходило из домов. В сумерки стреляли без предупреждения по каждому прохожему, по каждому освещенному окну. Терроризированное население встретило белых колокольным звоном, а затем разошлось по домам и снова впало в глубокую апатию».
Примечания:
* Романов Борис Вадимович (1883 – после 1919) – помощник начальника Архангельской губернии. Эмигрировал до прихода большевиков.
** 3 апреля 1919.
Цитируется по: Дойков, Юрий. Красный террор. Россия. Украина. 1917–1924. Архангельск, 2008 – с.201-203.
О красном терроре на Печоре
«Установлены следующие факты из действий большевиков в районе Ижмы, при посещении его 3-го апреля,** т. е. через два дня после ухода большевиков.
1) Расстрелы и убийства могут быть подразделены на три категории: первая – месть и устрашение, активный расстрел, пытки и издевательства; вторая – расстрел по обвинению в чем-нибудь производился ночами; третья – убийство тайком, без шума, когда первые два повода отсутствуют, а люди казались опасными. Среди жертв первой категории много родственников наших партизан. Из числа их жена убитого в бою под Ижмой прапорщика Хозяинова, расстреляна после того, как ее восьмилетняя дочь убита 8-ю штыковыми ударами. Вторая группа наиболее многочисленна. Обвинение – обычно в контрреволюции. К третьему способу прибегали особенно в конце, перед уходом, очевидно боясь со стороны населения взрыва отчаяния; так была убита группа солдат, вернувшаяся из немецкого плена и отказавшаяся поступить на службу красных. Всех их скопилось в Ижме до 50 человек, по уходе красных остался один. Едва ли красные увели с собою хоть кого-нибудь, вероятнее, все убиты или брошены в прорубь. Число убитых установить было невозможно, да едва ли и будет когда-либо, так как бросание в прорубь практиковалось параллельно с убийством. Лично я видел более 50 трупов, из них до 25 в одной общей могиле, разрытой жителями, остальных, просто брошенных на и вокруг кладбища. Узнать никого нельзя; кто не обезображен, тот поеден собаками.
2) Отношение большевиков к царившему среди населения голоду самое хладнокровное. Все съедобное вначале отбиралось у населения оптом. В дальнейшем остатки разыскивались по инициативе отдельных красноармейцев. Случаи угроз, побоев и насилия при этом неисчислимы. Хотя население не имело возможности ни защищаться, ни даже протестовать, набеги производились чаще ночами, что особенно отразилось на детях (видел сошедшего с ума 14-летнего мальчика). Коров в деревне осталось ничтожное количество. Молоко от них систематически отбиралось красными до последней минуты. Вдомах, где не осталось ни одной целой вещи, стояли недопитые бутылки молока, которые я видел 3 апреля. Жители в последнее время питались собачиной, редко кониной. Солома почти вся съедена еще в начале марта. Красные в то же время имели хлеб (от 1 1/4 фунта в начале до 1/2 в конце), мясо в изобилии, т. к. резали скот, не считаясь ни с чем; и рыбу, которую привозили с Печоры, пока не были заняты Кычкар и Кожва. От голода особенно пострадало село Мохча, где умерло к 1 апреля до 100 чел., и где должен был умереть еще не один десяток почерневших и опухших людей, для которых освобождение опоздало. Немногим лучше было положение семей – сторонников красных, покинувших район вместе с большевиками.
3) Весь район, богатейшая часть Печорского уезда, подвергся полному и совершенному разграблению и погрому. Взято все, что имело какую-нибудь ценность. Вся домашняя утварь, вся одежда, кроме той, что на людях, все меха и, конечно, все деньги и ценности, которые систематически разыскивались в домах. (В Ижме уцелел один самовар, хозяин которого догадался выломать кран). В большинстве сколько-нибудь богатых домов вся обстановка разгромлена. Я видел дом, в котором ни одной ножки стульев, столов, кроватей не оставлено целой. Из всех шкафов, комодов все увезено чисто. Лошади угнаны почти все. В селе Ижме осталось 5 лошадей. Обоз большевиков состоял из 1500 подвод, растянувшихся на 30 верст. Говорилось, что на дом будет оставлено по одной корове, но на деле много домов без скота, а уцелевшая скотина еле держится на ногах, т.к. за сеном для скота ездить было не на чем – все лошади работали на большевиков. Часть населения, семьи и родственники красных, добровольно ушли, боясь мести; многие были уведены насильно, как, например, фельдшерский персонал. Врач оставлен лишь потому, что болел сыпным тифом. Уведены почти все девушки, до того распределенные между красными.
Большевики изображали себя футуристами. Раскрашенные физиономии, женские наряды, всякие пестрые ленты, нашитые в большом количестве на одежде, и другие юродства были обычны и имели особенно отвратительный вид среди шатающегося от голода населения и непогребенных трупов, население почти не выходило из домов. В сумерки стреляли без предупреждения по каждому прохожему, по каждому освещенному окну. Терроризированное население встретило белых колокольным звоном, а затем разошлось по домам и снова впало в глубокую апатию».
Примечания:
* Романов Борис Вадимович (1883 – после 1919) – помощник начальника Архангельской губернии. Эмигрировал до прихода большевиков.
** 3 апреля 1919.
Цитируется по: Дойков, Юрий. Красный террор. Россия. Украина. 1917–1924. Архангельск, 2008 – с.201-203.