Российский архив. Том XI

Оглавление

Из Воспоминаний Э. В. Экка

Из воспоминаний Э. В. Экка / Публ. [вступ. ст. и примеч.] Ю. В. Алехина // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2001. — [Т. XI]. — С. 443—449.



Объемистый машинописный экземпляр, извлеченный их хранения знаменитого “Пражского архива” (ГАРФ. Ф. 5881. Оп. 1. Ед. хр. 197. Л. 32—34), “Воспоминания о службе в лейб-гвардии Семеновском полку; о русско-турецкой войне 1877—1878 гг., русско-японской войне 1904—1905 гг. и о Первой мировой войне. (Автор не установлен)”.



В ходе определенной исследовательской работы мною была проведена научная атрибуция документа, позволившая не только установить подлинное имя мемуариста, но и выявить ключевые моменты его обширной биографии (см. также персоналию в кн.: Н. Рутыч. Биографический справочник высших чинов Добровольческой армии и Вооруженных сил Юга России. “Российский Архив”. М. 1997. С. 285—286).



Эдуард Владимирович Экк родился в апреле 1851 г. в Петербурге в семье профессора Медико-хирургической академии, который 35 лет возглавлял клинику по внутренним болезням. Военную службу начал в Семеновском полку 10 сентября 1868 г., а уже в 1877 г. закончил Академию Генерального штаба и принял участие в русско-турецкой войне 1877—1878 гг. После войны, по соглашению русского посла в Константинополе с военным министром Д. А. Милютиным, Экк был прикомандирован к генеральному консульству в Филиппополе в качестве русского военного агента с конфиденциальным заданием в Восточной Румелии, ставшей автономной областью Османской империи по решению Берлинского конгресса 1878 г. Здесь, в Южной Болгарии, и произошла встреча Э. В. Экка с матерью великого русского полководца, полного генерала Михаила Дмитриевича Скобелева (1843—1882).



Впоследствии генерал Экк участвовал в русско-японской и Первой мировой войнах, состоял в резерве при Временном правительстве, участвовал в Белом движении на Юге России. Эмигрировал в Константинополь, а затем в Югославию, где и оставался до конца жизни.



В изгнании Экк пользовался непререкаемым авторитетом. Он заведовал 4 отделом Русского Общевоинского Союза, председательствовал в Совете объединенных офицерских организаций. Как старейшего и наиболее уважаемого русского офицера (которому, кстати, командующий Юго-Западным фронтом А. А. Брусилов признался в январе 1917 г., что не может назначить его командующим армией ввиду “немецкой фамилии и вероисповедания”) Экка чтили и югославские власти — недаром сам военный министр присутствовал на скромных эмигрантских похоронах в Белграде в начале апреля 1937 г. Долго помнилась фраза, сказанная Эдуардом Владимировичем на собственном юбилее в 1929 г: “Трем императорам служил; уверен, что буду служить и четвертом”.



В воспоминаниях, которым Экк посвятил последние годы жизни, он оставил небольшой, но емкий рассказ об одном из самых трагических и загадочных происшествий последней четверти XIX в. — убийстве Ольги Николаевны Скобелевой (1823—1880).



Уголовный характер этого преступления был очевиден с самого начала, и Экк не сообщает здесь ничего нового. Но заметной особенностью его мемуарного стиля являются детали, смысл которых в большей степени зависит от четкого ощущения связи времен, нежели от несовершенства человеческой памяти. Это драгоценное качество позволяет нам сегодня увидеть яркую картинку прошлого с его декорациями и действующими лицами. Чего стоит, например, своеобразный психологический образ одного из убийц, вовсе не погибшего со всей шайкой в перестрелке, как было принято считать в советской историографии.



Однако, с самого начала трудно было поверить и в то, что “тайна Узатиса”, отважного и лично преданного генералу Скобелеву человека, исчерпывалась каким-то примитивным чувством наживы и зверским инстинктом. Следовательно, он был орудием или жертвой врага... Внимательное знакомство с воспоминаниями Экка доказывает, что “приведенные соображения, переносящие дело на политическую почву, представляются довольно правдоподобными и естественными” (“Неделя”. № 30. 27 июля 1880 г.). Слишком дерзкую и грандиозную роль взял на себя генерал Скобелев. В конце концов, он и сам погиб в Москве при невыясненных до конца обстоятельствах в Москве.



На месте убийства О. Н. Скобелевой городской комитет Филиппополя поставил памятник, о судьбе которого нам ничего неизвестно. Но в Спасском-Заборове, имении М. Д. Скобелева в Рязанской губ., справа от разграбленной гробницы “белого генерала” и полуразрушенной церкви сохранилась ее могила.



***



Летом 1880 г. произошло еще одно частное событие, огорчившее всех и особенно больно поразившее нас, военных. Выехавшая в Чирпан мать М. Д. Скобелева была зверски убита верстах в четырех от Филлипополя1.



Ольга Александровна* Скобелева объехала Болгарию, посетила Софию, где в Народном собрании ее встретили бурными овациями. Из Софии, посещая по пути главнейшие города и села, она прибыла в Филиппополь, где и прогостила довольно долгое время. Она всюду открывала отделения общества Св. Пантелеймона наподобие Красного Креста и, в то же время, под шумок пропагандировала идею об избрании ее сына, знаменитого генерала Михаила Дмитриевича Скобелева в князья Болгарии2.



Пребывание в Филиппополе было большим ресурсом для нас: Церетелева, Извольского3 и меня. По своим связям среди петербургского общества, по родству с Адлербергами4, она близко знала всю жизнь высших сфер и тогдашних государственных деятелей. Обладая живым умом и языком, как бритва, она с неистощимым юмором рассказывала закулисную сторону жизни тогдашнего общества, не исключая своих дочерей, не щадя никого — один лишь Миша, как она называла своего сына, был для нее кумиром, и для него она была готова на все жертвы. С ней была ее девушка, никогда с ней не разлучавшаяся, и состоявший в запасе старший унтер-офицер Суздальского полка Иванов, кавалер знаков отличия Военного ордена 4-й, 3-й и 2-й степеней. У нее постоянно бывал капитан Узатис5, командир учебной саперной роты, во время войны 1877—1878 годов поступивший из отставки охотником в один из полков 16-й пехотной дивизии, которой командовал М. Д. Скобелев, и бывший у него ординарцем. Перед тем Узатис, в 1876 году, был добровольцем в черногорской армии, в ее войне с Турцией, и даже среди черногорцев пользовался репутацией беззаветного храбреца. Все прибывавшие в Филиппополь черногорцы обязательно шли к нему на поклон и признавали его как бы старшим над собой. Заветным желанием Узатиса было приобрести в собственность мельницу, арендованную им в деревне Дермен-Дере, и он просил Ольгу Александровну дать ему необходимую сумму денег.



Отъезд в Чирпан, ввиду сильной жары, был назначен в 5 часов пополудни. Перед отъездом Ольга Александровна зашла ко мне, так как я лежал в сильной лихорадке, посидела со мной, напилась чаю и поехала.



Через два часа после ее отъезда, в комнату вбежал мой денщик и от волнения с трудом выговорил: прибежал раненый Иванов, он говорит, что капитан Узатис с черногорцами били генеральшу и ее девушку6.



Известие было так невероятно, что я не поверил ему, приказал помочь мне подняться с постели и сойти вниз к Иванову.



Скобелева О. Н.



Иванов действительно лежал, тяжело раненный в руку, и со слезами рассказал: “Едва мы отъехали от города версты четыре на высоте лагеря, как видим, у края шоссе стоит Узатис со своими тремя черногорцами. Генеральша приказала остановиться. Только то экипаж остановился, они подошли и вдруг все бросились: один черногорец на меня, ударил меня ножом в руку и сбросил с козел; другой убил извозчика, а сам Узатис одним ударом ножа зарезал генеральшу, другим — девушку. Воспользовавшись минутой, что они стали разбирать чемоданы, я бросился бежать и бежал досюда”7.



Не успел Иванов окончить свой рассказ, как послышался топот лошадей на быстром аллюре и, вслед затем, в дом вошел поручик Вишневский, который доложил: “С час тому назад в лагерь прибежали люди, которые передали, что на шоссе стоит экипаж, убиты две женщины и извозчик и тут же лежит взломанный чемоданчик. Мы тотчас поскакали по шоссе и в убитой узнали мать генерала Скобелева8. Капитан Ковалевский остался при покойной, а я, вернувшись в лагерь, взял трех конников, чтобы скакать в Дермен-Дере, так как есть подозрение, что убил Узатис”9.



Подтвердив последнее, я приказал Вишневскому спешить в Дермен-Дере и захватить там Узатиса и черногорцев.



Вишневский пошел рысью по городу, затем галопом к переезду через полотно железной дороги. Здесь он узнал от сторожа путей, что, примерно с час тому назад, через переезд перешли четыре человека, один на коне, трое пешком, и скоро, скоро спешили по направлению к Дермен-Дере. Вишневский, ускорив ход, быстро достиг Дермен-Дере, сам с пятью конниками свернул на мельницу, а трем конникам приказал проскакать насквозь деревни Дермен-Дере и Сотир, занять единственный выход в горы на пути в Македонию и никого не пропускать до приезда к ним его, Вишневского10.



На мельнице Вишневский застал только что прибежавших черногорцев Андрея и Илью и фельдфебеля учебной саперной роты македонца Барчика11.



Все трое только что начали снимать промокшее от пота платье и обувь и без сопротивления дали себя арестовать, уверяя, что они ни в чем не виноваты.



Конники показали: едва мы успели занять выход, как показался капитан Узатис в черной кожаной куртке. На окрик “стой, кто идет” Узатис спросил: “Разве вы меня не знаете? — Знаем, да не велено пропускать, потому что ты убил майку Скобелева”. Тогда Узатис достал из-за пояса револьвер и, выстрелом в рот, убил себя наповал12.



Впоследствии оказалось, что только уже на мельнице Андрей признался Узатису, что он не убил Иванова, а только ранил и что Иванов убежал. После этого признания Узатис, видя безвыходность своего положения, решил бежать в Македонию.



Благодаря расторопности наших офицеров убийство, совершенное около 6 часов вечера, было сразу раскрыто, и к 11 часам вечера главный виновник покончил с собой, а три его соучастника арестованы и переданы болгарским властям.



Это злодеяние произвело на нас удручающее впечатление. Одновременно с донесением в Петербург, мы отправили сочувственную телеграмму генералу Скобелеву, находившемуся в Бали и занятому приготовлениями к экспедиции в Ахал-Теке. В ответ получили лишь лаконическую телеграмму: “Кто убийца, как наказан?”13.



В заключение скажу несколько слов об одном из соучастников, черногорце Андрее. За войну 1876 года с турками он получил от князя Николая один из четырех знаков отличия Военного ордена, присланных Государем князю Николаю для раздачи храбрейшим из его воинов. В Филиппополь Андрей прибыл за год перед тем и пристроился к Узатису.



Когда его привели на очную ставку с унтер-офицером Ивановым, Иванов сразу его признал и начал обличать. На все обличения Андрей не проронил ни слова и, лишь когда Иванов кончил, спокойно сказал: “Если ты говоришь, что меня знаешь, то это много чести для меня и я тебя благодарю. Но я тебя вижу в первый раз”.



И на допросе у следователя он оставался совершенно равнодушен, все отрицал и даже как бы подшучивал над стараниями его обличителей. И только на третьем допросе, на котором присутствовали Церетелев и я, продолжавший все отрицать Андрей вдруг обернулся к нам с вопросом: “Позволите ли Вам руку поцеловать?”. На наш ответ: “Целуй” — Андрей подошел к нам, положил к ногам свою шапочку, поцеловал нам руки и сказал, указывая на следователя: “Ему бы я никогда ничего не сказал, а Вам сознаюсь во всем. Ни один черногорец не убьет женщины, а тем более матери Скобелева. Мать Скобелева и другую женщину убил сам Узатис, а я убил извозчика и ранил Иванова и, если мне дадут офицера, то я проведу его на то место, где закопаны деньги, около 200 золотых14. Пошли мы, черногорцы, на это дело потому, что того требовал Узатис, но женщин мы никогда не убиваем. Больше мне нечего сказать”.



Все трое: Барчик, Андрей и Илья были приговорены к каторжной тюрьме без срока15.



Совесть ли его мучила или он не мог перенести неволи, но на 7-м месяце заключения богатырь Андрей скончался от чахотки.



В декабре 1880 года я был вызван в Петербург.



ПРИМЕЧАНИЯ



1 Место близ шоссе и железнодорожного переезда, в окрестностях которого произошло убийство, носило турецкое название Кемер.



2 О. Н. Скобелева была выдающейся благотворительницей и филантропкой. В войну она состояла начальницей лазаретов, а затем возглавила болгарский отдел Общества Красного Креста. Занимаясь снабжением больниц, открытием новых отделов и устройством школ, приютов, попечительских организаций и т. д., она основала в Филиппополе приют для 250 детей, чьи родители погибли от рук башибузуков и черкесов. Известно также, что Скобелева собиралась открыть в Болгарии монастырь.



Сообщение о хлопотах “под шумок” об избрании сына в князья Болгарии вряд ли имеет под собой реальные основания, хотя Скобелева действительно была, по выражению недружественной “Кельнской газеты”, “политическою агитаторшею”. “Матушка поехала в Болгарию, — в очередной раз сокрушался генерал. — Я ей, впрочем, послал на днях телеграмму, чтобы она вернулась. Чего она там лазает по парламентам — только раздражает моих врагов...” (Б. Костин. Скобелев. М. 1990. С. 157).



3 Церетелев (Цертелев) Алексей Николаевич (1848—1883), князь, дипломат. Родственник О. Н. Скобелевой. Во время войны 1877—1878 гг. был секретарем российского посольства в Константинополе, затем воевал вольноопределяющимся в Кубанской бригаде, заслужив знаки отличия Военного ордена всех 4-х степеней (ордена Св. Георгия). По окончании войны стал первым генеральным консулом России в Восточной Румелии.



Извольский Александр Петрович (1856—1919), гофмейстер, дипломат и государственный деятель. С 1875 г. числился по ведомству Министерства иностранных дел, отстаивая интересы России на Балканах (с этим направлением, между прочим, он был связан и семейными узами, будучи женат на дочери отставного российского посла в Константинополе Маргарите Карловне Толь); министр иностранных дел (1906—1910), посол в Париже (1910—1917).



4 О. Н. Скобелева была одной из четырех дочерей подмосковного помещика Полтавцева. Ее старшая сестра Екатерина Николаевна (1822—1910) была замужем за графом Александром Владимировичем Адлербергом (1818—1888), близким другом Императора Александра II. А. В. Адлерберг занимал пост министра Двора и уделов (1872—1881) и был одним из самых влиятельных людей в Российской Империи.



5 Узатис Алексей Алексеевич (1851—?), уроженец Остзейского края. Он был старшим из трех братьев немецко-греческой семьи, проживавшей до войны в Нижнем Новгороде; здесь отец Узатиса управлял сормовским пароходным заводом, принадлежавшим дяде его матери — миллионеру Бернадаки. После окончания инженерного училища прапорщик А. Узатис около двух лет служил в саперных частях, а в 1874 г. вышел в отставку. В 1876 г. он добровольно участвовал в войне черногорцев с турками, причем “отличался мужеством и получил орден Данила” из рук самого Черногорского князя Николая. Во время осады Плевны (в конце лета 1877 г.) Узатис пришел в отряд Скобелева, где смело воевал, как и позднее — в 63 Углицком полку. “За мужество и доблесть” он получил “ордена св. Георгия 4-го класса и Св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом”, а также золотую саблю с надписью “за храбрость”. В июле 1879 г. А. Узатис “был откомандирован в румелийскую милицию” (Всемирная Иллюстрация. № 603. 26 июля 1880 г. С. 79, 82—83).



Летом 1880 г. генерал М. Д. Скобелев, считавший храбрость безусловно “лучшим достоинством человека”, был далеко от своего бывшего любимца и не мог смирять его буйного нрава. А сам А. Узатис, как бы потерявший осторожность в лучах скобелевской славы, все более и более отличался распущенностью, корыстолюбием, сладострастием.



6 Судя по отрывочным сведениям, попавшим в русскую периодическую печать (через “Новороссийский телеграф”), это была Екатерина Андреевна Колбина, 22 лет. Родственники ее проживали в Кишиневе; она состояла при Скобелевой швеей. По одной из версий, Алексей Узатис просил у Ольги Николаевны разрешения жениться на этой девушке, но получил отказ.



7 Унтер-офицер Иванов, который в первоначальных сообщениях почему-то назывался болгарским офицером Иованчо, был единственным свидетелем убийства. Это важное обстоятельство, вкупе с чудесным спасением Иванова, вызвало сильное подозрение русских и их союзников в искренности потерпевшего. Высказывалась даже мысль, что он — один из исполнителей “ловко задуманного плана”, жертвой которого стал А. Узатис. “Не следует забывать, — писал журнал “Всемирная Иллюстрация” (№ 603 от 26 июля 1880 г., с. 82), — что дипломатии некоторых держав относятся враждебно к пребыванию русских офицеров в рядах болгарской и румелийской армии и что генерал Штрекер разделяет это мнение”.



Но “турецкой службы пруссак” Штрекер-паша, назначенный в Румелии, “после левантинско-французского авантюриста Виталиса”, начальником “тамошней военной силы”, знал своего офицера Узатиса уже определялась его режиссурой. А генерал Штрекер на своем месте был чрезвычайно активен — он быстро заменил в штабе милиции и жандармерии всех русских и болгарских офицеров исключительно немцами” и раздул его штаты до размеров, совершенно не соответствующих “ничтожной цифре военных сил Румелии” (“Неделя” № 30. 27 июля 1880 г., стб. 947). После совершившейся трагедии Штрекер стал откровенно запутывать и без того малопрофессиональное следствие, сообщать вездесущим корреспондентам всякие небылицы и, наконец, твердить о выдворении всех русских из Болгарии. Такую враждебную позицию занимала и “Кельнская газета”, цинично заявившая, что из Болгарии вообще “надо убрать сволочь в русском мундире и отправить в Сибирь” (на что, кстати, “Новое Время”, приведшее в № 1577 от 20 июля 1880 г. эти слова, резонно заметило немецкой газете, что “выходка ее корреспондента против русских офицеров не только груба, но и гнусна и подла”).



8 Газета “Новое Время” (№ 1577. 20 июля 1880 г.), со ссылкой на венскую газету “Politische Correspondenz”, сообщала: “На месте преступления, в Кемере, капитан Экк со своими спутниками нашел опрокинутую карету и трупы г-жи Скобелевой, ее горничной и кучера. Бывшие при них вещи лежали разбросанными по дороге. Все три трупа были перенесены в находившуюся вблизи казарму и, на следующий день, перевезены в дом русского посольства в Филиппополе, где труп г-жи Скобелевой с большим старанием был набальзамирован”.



Бальзамирование тела убитой и перевезение его в Петербург, а впоследствии и захоронение в рязанском имении Скобелевых Спасское-Заборово были сделаны по распоряжению графа А. В. Адлерберга.



9 В числе убийц Скобелевой в прессе поначалу упоминались: некий русский капитан Усов, хорваты, турки, братья Узатисы. Отдельно называлось имя “поручика румелийской милиции Николая Узатиса”, которого писатель Б. Костин до сих пор считает главным виновником злодеяния. Очевидно, это убеждение идет от оперативных печатных материалов типа статьи “Убийство г-жи Скобелевой” в “Новом времени” (№ 1572 от 15 июля 1880 г.), где Н. Узатис прямо идентифицировался с личностью убийцы. При этом вовсе не бралось в расчет, что летом 1880 г. младший Узатис был уже “статским”, ибо он, по сообщениям печати (см., напр.: “Неделя” № 28. 13 июля 1880 г.) “вылетел” из армии “за какое-то грязное дело”. Тогда Николай жил и работал на мельнице, арендованной Алексеем.



Путаница с двумя Узатисами возникла не случайно, она базировалась, в основном, на демонстративно близких отношениях между братьями и их совместных военных подвигах (см., в частности: Вас. Ив. Немирович-Данченко. Год войны. (Дневник военного корреспондента). 1877—1878. Т. 1. Изд. П. П. Сойкина. СПб., б. г., с. 282). Но числились за ними и другие “подвиги”, вроде совместного воровства, в конце русско-турецкой войны, пяти крупных бриллиантов, украшавших шпагу М. Д. Скобелева, которой он очень дорожил. К криминальной истории родственных отношений относится и общий кутеж братьев в Филиппополе, во время которого Алексей, с пьяных глаз приревновав Николая к своей женщине, бросился на него с ножом и даже легко ранил брата.



10 В Родопских горах, лежащих на пути из Южной Болгарии в Македонию, в войну 1877—1878 гг. проходили боевые действия, причем с русской стороны там выступал Передовой отряд генерала И. В. Гурко, у которого князь Церетелев был одно время адъютантом. Летом 1880 г. эти горы служили прибежищем для множества башибузуков и прочих бандитских элементов.



11 Черногорцы Илья и Андрей имели “лет 30 от роду” и были людьми “атлетического роста и сурового вида”. За год до убийства они приехали в Румелию, работали там полевыми сторожами, а затем поступили в услужение к А. Узатису, жили и работали на его мельнице. Македонец Стефан Барчик, “молодой человек лет 20”, ранее храбро сражавшийся вместе с русскими в Сербии и Болгарии и заслуживший три боевые медали, был не только подчиненным, но и подручным А. Узатиса (“Неделя” № 45. 9 ноября 1880 г., стб. 1452).



12 Тело самоубийцы, как это ни странно, “исчезло из глаз следователей, принявшихся за следствие без участия русского консула князя Цертелева, который находился в отлучке из Филиппополя” (“Неделя” № 30. 27 июля 1880 г.). До сего дня дожила туманная формула, что тело А. Узатиса “зарыто цыганами на живодерне” (“Новое Время” № 1577. 20 июля 1880 г.).



13 Весть об убийстве матери была тяжелым ударом для Скобелева, тем более, что несколько месяцев назад он потерял отца. Несмотря на активную подготовку к завоеванию Ахалтекинского оазиса в Туркмении (с финальным штурмом крепости Геок-Тепе) он “просился на похороны”. Царь, естественно, не удовлетворил эту просьбу. “Он хорошо понял, — писал полководец графу А. В. Адлербергу, — что мне нельзя было отлучиться, мне же теперь стыдно, что скорбь, хоть на минуту, могла во мне заглушить чувство долга. Увы, случившееся не поправишь”. (Н. Н. Кнорринг. Генерал Михаил Дмитриевич Скобелев. Исторический этюд. // Белый генерал. М. 1992. С. 174).



14 Вопрос о деньгах и драгоценностях, бывших при Скобелевой в момент убийства, так и остался непроясненным. В разных источниках назывались суммы порядка 25 000—1 000 000 рублей. А бриллиантов, например, как утверждало “Новое Время” (№ 1572. 15 июля 1880 г.) со ссылкой на “Daily News”, украли на 8 000 фунтов стерлингов.



Тайник, указанный Андреем, был следователями вскрыт. Но там А. Узатис спрятал только долю черногорцев в золотых монетах. Остальные ценности и все бумажные деньги исчезли бесследно.



15 В начале ноября 1880 г. в филиппопольском уголовном суде под председательством болгарина Федора Власакова завершился процесс по делу об убийстве Скобелевой. С. Барчик, наряду с покойным А. Узатисом, был признан зачинщиком преступления и приговорен к двенадцатилстним каторжным работам. Андрея и Илью по требованию прокурора, как непосредственных исполнителей злодеяния, приговорили к смертной казни через повешение. Обвиняемый в соучастии и недоносительстве Н. Узатис (который, между прочим, на суде выступал с орденами на груди за войну 1877—1878 гг.) получил 18 месяцев каторжных работ, причем из полученного срока ему вычли время предварительного заключения.



Суд, учитывая раскаяние и помощь следствию Андрея, “постановил ходатайствовать перед султаном, сюзереном Восточной Румелии о замене Андрею смертной казни другим наказанием”. Из зала суда осужденные вышли в ручных кандалах, за исключением Н. Узатиса, который “благодарил суд за оказанное ему снисхождение” (“Неделя” № 45. 9 ноября 1880 г., стб. 1452—1453).



Публикация Ю. В. АЛЕХИНА