Сидорова М. В. Несколько документов о проблеме Кавказа // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2003. — С. 374—375. — [Т. XII].
На рубеже XVIII—XIX вв. Кавказ объединял территории Закавказья и Северного Кавказа. Его населяли многочисленные народы, отличавшиеся друг от друга по языку, культуре, религии, уровню экономического развития. В политическом отношении — это было множество мелких феодальных государственных объединений, которые постоянно воевали друг с другом.
Распространение русского влияния на Кавказе происходило постепенно. Начало гражданского устройства было положено еще в 1785 г., когда из Астраханской области и Кутаисской губернии образовалось Кавказское наместничество.
В начале XIX в. в состав России вошли Грузия, Кубинское и Галышское ханства, Баку, Дербент, Дагестан. В результате русско-персидской войны (1826—1828), развязанной Персией, и русско-турецкой (1828—1829) по Туркманчайскому миру и Адрианопольскому мирному договору к России отошли Нахичеванское и Эриванское ханства (Вост. Армения), Ахалцыхская область и Черноморское побережье Кавказа (за исключением Батума). С этого момента кавказский вопрос превратился в проблему внутренней политики государства. Россия отказалась от русификации, терпимо относилась к религии и культурным традициям закавказских народов. В большинстве случаев подчинение России носило лишь номинальный характер, царизм не спешил распространять на Северный Кавказ свою военную и гражданскую администрацию. Тем не менее, в 20-е годы XIX в. на Кавказе усилились антирусские и антифеодальные выступления, которые приобретали характер разрозненных восстаний. Главными причинами их служило недовольство местного населения требованием царской администрации платить подати и налоги, различные повинности при строительстве дорог и укреплений. Большое значение в этих выступлениях играло духовенство, часто восстания имели религиозную окраску. Раздавались призывы к борьбе с “неверными”. Основными районами восстаний были Чечня и Дагестан. Имамом Дагестана в 1834 г. был провозглашен Шамиль.
В 1840 г. была проведена реформа местного управления (в составе России были образованы Грузино-Имеретинская и Каспийская области; Мингрелия и Абхазия остались в руках их владельцев). В том же году было разработано положение по управлению Закавказским краем.
“Главное управление Закавказского края составляют: наместник Его Императорского Величества и состоящие под непосредственным Его начальством: наместник гражданского управления и Совет Главного управления. В лице наместника сосредотачивается высшее местное управление всеми гражданскими, военными и пограничными делами сего края. В своих действиях он подчинен непосредственно Верховной власти”. (ПСЗ, № 13368 от апреля 1840 г.).
В 1842—1843 гг. были разработаны более подробные положения о наместнике и начальнике гражданского управления. Окончательно наместничество оформилось к 1844 г. Первым наместником стал М. С. Воронцов. Наместничество просуществовало почти 40 лет и было упразднено в 1882 г. (последний наместник — вел. кн. Михаил Николаевич). В 1883 г. было утверждено “Учреждение управлением Кавказского края” во главе с главноначальствующим гражданской частью на Кавказе, который одновременно являлся командующим войском Кавказского военного округа и войсковым наказным атаманом Кавказских казачьих войск. Правда, от этих переименований на Кавказе мало что изменилось, кавказская проблема была и остается одной из самых острых проблем современности.
Предлагаемые документы относятся ко времени существования Кавказского наместничества. Они хранятся в ГАРФ, в фондах Рукописного отделения библиотеки Зимнего Дворца. При передаче текста подчеркнутые места выделены курсивом
Логическим завершением данной публикации являются воспоминания Н. А. Бигаева (? —1951) “Последние наместники Кавказа в свете личных воспоминаний (1902—1917)”. Аатор — офицер российской армии, полковник, осетин по национальности. Состоял в конвое Кавкаского наместника, в 1915 г. назначен начальником конвоя вел. кн. Николая Николаевича. Активный участник Белого движения. В эмиграции возглавлял Русский Обще-Воинский Союз в Чехословакии. Умер в Мюнхене 25 марта 1951 г. Воспоминания хранятся в ГАРФ в составе фондов Русского заграничного исторического архива в Праге (РЗИА).
Николай I. Памятная записка А. И. Нейдгарту1 / [Публ. и примеч. М. В. Сидоровой] // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2003. — С. 375—379. — [Т. XII].
I
Обязанности Главного начальника Кавказского края делятся на три главные подразделения:
1. По степени важности, военное, в высшем смысле.
2. Гражданское управление краем; самое трудное.
3. Дипломатические сношения.
1. По военной части
Не хочу никаких завоеваний и мысль об оных считаю преступною.
Хочу упрочения нашего владычества краем, где признаю его покуда крайне шатким и неверным.
Стоит взглянуть на карту, чтоб убедиться, что доколь соединяет Россию с Закавказьем один узкий перешеек, местами не шире двух или трех сажен, до того мы не можем отвечать за спокойствие и прочность нашего владычества. Из сего следует, что необходимо покорение враждебного нам населения Кавказа.
Но это покорение следует исполнить не одним оружием, напротив того действовать осторожно неторопливо, и так чтоб куда достигнем, от толь не возвращаться не став твердой ногой. Генерал Нейдгарт читал мою Записку прошлого года, с тех пор малое изменилось в нашем положении. Несчастная экспедиция Генерала Граббе2 в Чечне, вновь доказала, что пользы нам немного от подобных попыток, тогда как при неудачах вред чувствителен, потерями офицеров и людей, тем более, что их трудно заменять. Напротив того, занятие Лабы, начатое занятие Сунджи и Ассы, обещают очевидные пользы, равно как занятие берегов Койсу. Словом, постепенное, но верное занятие нужных точек и оттеснение Горцев в самые ущелия гор, обещают нам, хотя и не скоро, но совершенное их покорение. Не упоминаю здесь об Черномории и Береговой линии, ибо все сказано об них в прежней записке. Занятие Гостогая и Варениковой пристани нас много подвинуло к желаемой цели и служит новым поводом утверждать, что сей способ действий, ежели он продолжительнее, то неоспоримо вернее.
Генерал Нейдгарт непременно должен иметь ввиду, что 14-я дивизия должна быть возвращена к своему корпусу при первой возможности, и что все меры должны быть употреблены, чтоб ускорить сие возвращение. Подвигаясь ближе к горам, мы сокращаем нашу линию, и тем самым число свободных войск должно увеличиваться и наконец войти в настоящий размер. Определив цель и главное основание военных действий, остается прибавить, что желательно, чтоб войска 19-й дивизии, кроме Апшеронского полка, не были б употребляемы без крайней нужды в горах, но оставались свободными вместе с Гренадерскою бригадою в виде резерва и употреблялись на одни потребности внутри края, для постройки дорог и укреплений.
Генерал Нейдгарт, действует как Корпусной Командир, но, не входя в подробности, представляет их дивизионными и бригадным начальникам, оставляя за собой один главный надзор или Инспекторскую часть; он не начальствует лично в экспедициях; но руководствует главным их направлением к общей цели. Устройство и благосостояние войск лежит на его непосредственной ответственности.
Постепенное возведение полковых и баталионных штабов и гошпиталей должно безостановочно начаться и деятельно производиться данными способами.
Не менее важный предмет составляет необходимое достижение возможности заменить регулярные войска местными ополчениями, приведя наконец к тому, чтоб регулярные войска оставались соединенными как бы во второй линии или резерве.
Образовать ополчения, дав им постоянное устройство, полагаю будет довольно легко, начало сему есть.
Прочее все заключается или в общих постановлениях, или упомянуто в моей прежней записке.
2. Гражданское управление
Географическое положение, разнородность всего населения, религий, обычаев и разновременное покорение, делают сию часть обязанностей Главного Начальника труднейшею и важнейшею. К сожалению сознаться должно, что сия часть от недостатка ли знания края, от отвлечения ли другими предметами, или от небрежения бывших начальников, находилась в самом жалком положении, нельзя сказать, чтоб и последнее устройство края было б удобнее придумано, или хорошо исполнено, в том и другом произошли грубейшие ошибки, от неосновательности лица, которому дело поручено было, и на правдивость которого никак не должно было полагаться. Ошибки сии повлекли бы неминуемо к общему восстанию, ибо всякому терпению есть мера, и побудила меня послать Военного Министра3 лично все осмотреть и донести мне, с обычною его откровенностью, то что найдет. На его донесении основываясь, готовится новое исправленное Положение; оно дано будет в руководство Генералу Нейдгарту для постепенного и осторожного введения. В сих бумагах находится столь ясное изложение точки зрения, с которой взирать должно на дела наши на Кавказе, что я не могу ничего к оному прибавить. Остается желать, чтоб Генерал Нейдгарт проникнулся сими убеждениями, которыми я руководствовался при частых моих суждениях с Военным Министром и с ним.
Николай I
Но необходимо Генералу Нейдгарту убедиться, что он блюститель высшего порядка, и потому не вмешиваться ему в подробности т. е. дневного течения дел; но, руководствуя общим ходом управления, употреблять время на подробное изучение края в высшем смысле для тех улучшений, которые одно время указать может.
Доступный для всех, он ласковым, справедливым и строгим соблюдением порядка должен вселять во всех, доверенность, уважение и любовь к себе, ему должно действовать на умы разнообразного населения; для того в особенности ласкать различное духовенство, влияние которого столь сильно.
На воспитание Генерал Нейдгарт должен обратить особое внимание. Возможное соединение в одних школах воспитанников из всех народов весьма желательно, и потому полезно елико можно увеличить число народных и уездных училищ; но воспитание в самом крае никак не должно превышать обыкновенных Гимназических степеней ибо все высшее образование для способнейших должно непременно быть в России, т. е. в общем корыте Империи; даровать же его за Кавказом было б действовать вопреки коренным правилам здравой политики. Женский институт получил уже хорошее основание и должен быть поставлен на степень равную со всеми прочими Губернскими Институтами.
Поощрять коммерческие сношения с Россиею и доводить о всем полезном в сем деле до моего сведения, непременно входит в обязанность Генерала Нейдгарта, так как и все касающееся до промышленности края. Что касается до внешней торговли ему следует смотреть на оную не как частному Начальнику одной области Империи, но как высшему Сановнику, которому нужды Государства и положение его известны, и потому не увлекаться частными выгодами края, вопреки общим пользам Империи.
Наконец, ему следует всячески стараться, не обременяя край, изыскивать средства покрыть, хотя со временем, издержки на управление и на содержание войск, способами местными, стараясь получить доход от предметов, которые или дурно управляются или скрываются в пользу частных злоупотреблений, или пользуясь богатствами доселе еще не разработанными.
3. Дипломатические сношения
В этом должность Главного Начальника хотя и важна, но всех легче в исполнении ибо основана на положительных данных.
Данные сии суть:
1. Сохранять доброе согласие с соседями, держась слепо трактатов.
2. Давать защиту соседним подвластным, когда случай, приведя их в край наш, подверг обидам наших властей или подданных.
3. При требовании выдачи преступников, немедля их выдавать, требуя в замен того же и от соседей.
4. Отношениям с соседними властями давать всегда самый дружеский вид.
5. Быть в постоянных сношениях с нашими миссиями и агентами для избежания всяких недоразумений.
6. В непредвиденных случаях доносить мне и ожидать моего разрешения.
Общее заключение
Главный Начальник есть мое доверенное лицо; он пользуется обширною властию и мне одному дает отчет в своих действиях. Но в обычном течении дел он слепо следует по наставлению, которым снабжен и подает пример строгого исполнения постановлений.
Для помощи ему по Гражданским делам дан Главноуправляющий по Гражданской части, или Генерал-Губернатор4. Необходимо чтоб Генерал Нейдгарт оказывал ему должное уважение, дабы не ронять значения сего лица в крае.
Во всех случаях где Генерал Нейдгарт считает сие нужным, он обращается прямо ко мне, и от меня одного получает разрешения; но сего полномочия не употребляет во зло и не обременяет меня не дельными представлениями о предметах, которые сам разрешить может.
Развязанный таким образом в своих действиях и свободный от мелочнаго управления, он имеет время напрягать все свои силы и способности, дабы все направлять к общей моей цели, помня, что ежели моя доверенность и к нему велика, столь важна и его ответственность пред Богом и Государем.
ПРИМЕЧАНИЯ
ГАРФ. Ф. 728. Оп. 1. Д. 1942. Автограф. Приложена записка рукой А. И. Нейдгардта:“Памятная записка, писанная собственноручно Его Императорским Величеством и лично мне отданная Государем Императором в Царском Селе ноября 1-го дня 1842 года. Генерал-адъютант Нейдгардт.”
1 Нейдгарт Александр Иванович (1784—1854), генерал от инфантерии, командир Отдельного Кавказского корпуса и главноуправляющий Закавказским краем (1842—1844), член Военного Совета (с 1845), начальник штаба Гвардейского корпуса и генерал-квартирмейстер Главного штаба (1830—1833).
2 Граббе Павел Христофорович (1787—1875), граф, генерал-лейтенант, командующий войсками Кавказской линии и Черноморским Казачьим войском (с 1838), атаман Войска донского (с 1865), член Государственного Совета (с 1866).
3 Чернышев Александр Иванович (1786—1857), светлейший князь, генерал от кавалерии, сенатор (с 1827), военный министр (1832—1852), председатель Государственного Совета и Комитета министров (1848—1856).
4 Должности военного и гражданского губернаторов при А. И. Нейдгарте были соединены.
Воронцов М. С. Письмо Великому князю Константину Николаевичу, 8 февраля 1852 г. Тифлис // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2003. — С. 379—380. — [Т. XII].
II
ПИСЬМО М. С. ВОРОНЦОВА1 ВЕЛИКОМУ КНЯЗЮ КОНСТАНТИНУ НИКОЛАЕВИЧУ2
Ваше Императорское Высочество.
Чувствую себя виноватым пред Вашим Императорскми Высочеством в том, что получив столь лестное для меня приказание Ваше сообщать о том, что делается у нас на Кавказе, я замедлил исполнением оного. Причиной тому было что скоро после возвращения моего в Тифлис в ноябре, я был около двух месяцев более или менее нездоров разными недугами, непозволяющими мне даже вполне, как я бы того желал, заниматься многочисленными, кроме текущих, делами по внутреннему управлению края, всегда запущенными в течении 7-ми месячной походной жизни и для исправления которых мне в течении года остается только то время, когда я в Тифлисе.
Прося всепокорнейше за таковое хотя неумышленное упущение милостивого снисхождения Вашего, я беру смелость присем во исполнение воли Вашего Императорского Высочества почтительнейше Вам представить две записки, с объяснением в одной по военной части, а в другой по гражданской всего того, что в течении последнего полугодия случилось сделать в разных местах края, а по самому управлению что сделано и что начато делать.
Военные действия, по милости Божией, всегда были успешны и все предприятия большие или малые со стороны неприятеля, по приказанию Шамиля3 ни в каком месте ни в одном отношении не удались. Главные статьи в это время были со стороны правого фланга; твердое основание наше на реке Белой, дающее нам всегда легкий и свободный приступ в земли враждующих еще Закубанских народов и особенно сильнейшего из всех племени Абазехов. По окончании сего укрепления мы начали строить мост на Белой с тет де поном* и эта необходимая работа будет окончена в течение весны, а еще в начале прошедшего года для сообщения с новым укреплением окончательно выстроен мост на Лабе у станции Тенгинской. В Дагестане были две сильные попытки Шамиля взбунтовать против нас Табасаран и Кайтаг и попытки сии хорошими распоряжениями и твердостью князя Аргутинского Долгорукого4 были сильно наказаны.
Наконец в Чечне князь Барятинский5 блистательно начал ежегодную зимнюю экспедицию внезапным занятием и истреблением главного селения Большой Чечни Автура и потом истреблением большой части остающихся препятствий для входа и покорения ущелий на горной Чечни. Войска Кавказского корпуса везде показали обычную их неустрашимость и знание военного дела. Кровавый подвиг генерала Суслова6 нам причинил довольно значительный урон, но это было необходимо и малейшая нерешительность в атаке крепкой позиции наиба Бук Магомета имела бы для нас самые неприятные последствия. Во всех других местах потеря наша почти ничтожна в рассуждении численности; но судьбами Всевышнего определено было нам оплакивать двух из отличнейших воинов Кавказского корпуса, двух настоящих героев7, коих служба несколько лет беспрестанно ознаменована в пользу Государя и Российской славы и много еще обещала для будущности.
В продолжение исполнения воли Вашего Императорского Высочества, столь для нас лестной, по окончании зимней экспедиции в Чечне, то есть в начале марта, я буду иметь честь донести Вам о результатах самой экспедиции и о всем том, что может быть в это время произойдет и что мне покажется достойным быть доведенным до сведения Вашего.
С глубоким высокопочитанием и преданностью имею честь быть Вашего Императорского Высочества
Покорнейший слуга К(нязь) М. Воронцов
8 февраля 1852 г., Тифлис
Помета: Получено в Венеции 6 № / 18 марта 1852.
Обзор военных происшествий на Кавказе с августа 1851 по февраль 1852 года // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2003. — С. 381—387. — [Т. XII].
III
Великий князь Константин Николаевич
На Черноморской береговой линии произведены были удачно и благоразумно неоднократные увеличения отрядов в земли Натухайцев; особенно в ноябре и декабре истреблено большое число аулов и запасы непокорных жителей. Натухайцы, устрашенные этим наказанием, видимо, склоняются к мирным с нами сношениям.
На других пунктах этой линии все было спокойно.
На Черноморской Кордонной линии к особенно важным результатам, достигнутым нами с этой стороны, должно отнести покорность Хамышейского и Чеченского народов, принесших присягу на верноподданство Государю Императору в ноябре и декабре месяце, при содействии отрядов наших, благовременно направленных в их земли.
На правом фланге Кавказской линии. Возведение нового форта на р. Белой сильно поколебало все соседние непокорные племена, которые убедились, что мы имеем возможность наказывать их во всякое время года и что они поставлены в зависимость от нас даже относительно средств к своему существованию; эти последствия действительно вскоре обнаружились.
При увеличении отряда нашего в ноябре месяце в Майкопское ущелье, к верховьям р. Белой, ближние Абадзехские племена, находившихся в сборе, выслали старшин своих навстречу войскам нашим, уверяя в готовности своей к покорности и явно отреклись от Магомет Амина8, который должен был укрыться в отдаленные леса, с опасностью собственной жизни. Общая наклонность к покорности закубанских племен уже отчасти подтвердилась на деле выходом к нам Темиргаевских аулов, коих примеру последовали и некоторые другие селения.
В Центре линии спокойствие ничем не нарушалось.
Во Владикавказском округе. Твердое положение наше на Сунже и постоянно удачные дела, энергически и благоразумно веденные бывшим начальником Верхне Сунженской линии доблестным генералом Слепцовым, вытеснили неприязненное население с плоскости малой Чечни в ущелья гор. Нужно было отыскать его и там и, прорубив просеки в главнейших ущельях, доказать ему, что оно не может быть ничуть в безопасности от нашего оружия. В этих видах отряд наш двинулся в декабре к верховьям р. Белой и приступил к рубке леса. 10-го декабря он имел блистательное дело с неприятелем: сильная позиция у Нурикаевских хуторов была взята штурмом и Чеченцы понесли огромную потерю; но к несчастью успех этот стоил нам известного своими доблестными качествами и заслугами генерала Слепцова, сраженного пулей в грудь. Принявший по его смерти начальство барон Вревский9, успешно продолжил работы и перейдя на р. Валерик, окончил новую просеку соединяющую Гехинское и Шалажинское ущелья.
На левом фланге Кавказской линии. Замечательным и всяческим событием было прибытие в кр(епость) Воздвиженскую известного Гаджи-Мурата10, который оставил ряды поборников Шамиля, явился к нам с покорностью. Шамиль лишился таким образом самого смелого, искусного и влиятельного помощника и предводителя партий; это произвело везде в горах самое невыгодное для него впечатление. В исходе декабря командование левым флангом поручено генерал-майору князю Барятинскому, а с начала января собранный отряд в Б(ольшой) Чечне производит успешно вырубку просек от Аргуна к Автуру и к предгорьям Черных гор. Смелым и хорошо рассчитанным набегом, генерал-майор князь Барятинский овладел двумя самыми населенными и крепкими аулами: — Автуром и Гелдигеном и предал их пламени. Шамиль, прибывший лично в Чечню, не только не мог спасти своих приверженцев от гибели, но должен был опасаться за собственное свое убежище, когда войска наши, при возвращении приняли направление на Ведень, для рекогносцировки дороги, ведущей туда по ущелью р. Хулхулу, по которой прошли около 5-ти верст. Шамиль укрепил сильную позицию у Андийских хуторов, на фланге обратного пути следования отряда и сам прибыл туда со сборищем и лично участвовал в этом жарком бою. Но командовавший левой цепью флигель-адъютант полковник князь Воронцов быстрой и отвлеченной атакой овладел этой позицией и горцы потерпели здесь совершенное поражение. Войска возвратились в лагерь, истребив на пути большое количество запасов, собранных жителями для зимних действий.
Пользуясь упадком духа и расстройством неприятеля вследствие этих ударов, начальник чеченского отряда придпринял новый ряд набегов, увенчавшихся полным успехом. Таким образом колонна высланная из лагеря, под командой генерал-майора барона Меллер-Закомельского11, двинувшись к предгорьям между Аргуном и Режалкой, истребила пять аулов — Чингорой, Юсуп, Центерой, Рджалий и Сангерей; несколько дней спустя, избрав предметом действий Нагорную Малую Чечню, главные силы чеченского отряда произвели новый набег в двух колоннах, из коих одна, под начальством генерал-майора барона Вревского, истребила непокорные селения в верховьях Рошни; а другая, коей командовал лично генерал-майор князь Барятинский, внезапно явилась в ущелье р. Гойты и нанесла там неприятелю сильное поражение. К сожалению в последнем деле убит храбрый генерал-майор Круковский, наказной атаман Кавказского линейного казачьего войска. Впрочем потери наши во всех описанных делах незначительны, в сравнении с той, которую потерпел неприятель и с важностью результатов.
В Прикаспийском крае. Со времени поражений скопищ Шамиля летом на Турчидаге и неудачной попытки взволновать Табасарань, все было спокойно до последнего времени; но в настоящем январе месяце Шамиль покушался встревожить Кайтах, для чего и послал туда партию, состоявшую из абреков укрывавшихся в Нагорном Дагестане.
Успев проникнуть тайно в Нагорный Кайтах, партия эта утвердилась в с. Шеляги. Генерал-адъютант князь Аргутинский, для подавления в самом начале этих беспокойств, немедленно сосредоточил отряд и быстро двинул его против возмутителей, — под начальством генерал-майора Суслова.
Видя безуспешность убеждения и мер кротости, генерал-майор Суслов приступил к силе оружия и несмотря на малочисленность войск: (4 батальона пехоты, 2-х сотен казаков и 8 сотен милиции при 6 орудиях) с большой решительностью штурмовал с. Шеляги, один из самых крепких по местности аулов Дагестана, сильно укрепленный искусствеными средствами. Хотя неприятель защищался отчаянно, но аул был взят, истреблен до основания и под развалинами его погибла почти вся неприятельская партия и принявшие их сторону Кайтахцы. В наших руках остались предводитель партии Буг Магомет, пожалованная ему Шамилем секира, 6-ть бычков и более 200 лошадей. Этим решительным ударом спокойствие в крае было совершенно восстановлено.
На Лезгинской кордонной линии, в числе прочих мер обороны, построено новое укрепление в с. Элису, для обеспечения правого фланга этой линии от прорыва партий. Кроме мелких разбойничьих происшествий в этом крае тишина ничем не нарушалась.
Перечень главнейшим предположениям, приведенным в исполнение, равно и тем, для коих испрашивались разрешения в последние месяцы, по управлению Кавказом и Закавказским краем.
Для доставления форштату, состоящему при крепости Закаталы, Джаро-белоканского округа, более средств к развитию своего благосостояния и торговой деятельности, получено Высочайшее соизволение на возведение оного на степень города.
Утверждены именные посемейные списки княжеских и дворянских родов в Грузии Имеретии и Гурии, равно как и правила для дворянских выборов.
Введно в Шемахинском уезде положение о взаимных отношениях Беков и живущих на их землях поселян, и разрешено ввести это положение в уездах: Нухинском и Ленкоранском Шемахинской губернии. Вместе с тем делаются соображения о распространении оного на Карабах и Бакинский уезд.
По быстроте впадающей в Куру близ Гори р. Лияхвы и значительным, часто внезапным возвышениям своих вод от дождей и таяния снегов, сообщение чрезвычайно затрудняется и что еще прискорбнее, ежегодно происходит значительное количество несчастных случаев. Для отвращения этого составлено предположение, которое удостоилось Высочайшего одобрения и приводится в исполнение: сооружение двух мостов через Куру, один против самого города Гори, другой выше впадения Куры в Лияхву. На работу эту разрешен отпуск 123.740 рублей взаимообразно на 37 лет из кредитных установлений; она отдана на коммерческом праве и должна быть совершена в течении 3-х лет. Этим упрочится сообщение с одним из важнейших торговых пунктов Закавказского края Редуткале, и также с Карталинией и Имеретией.
Для сокращения пути перегоняемых в огромном количестве через Тифлис на летнее кочевье стад устроен мост на деревянной арке по системе Ньюкастельского инженера Грина. Постройка эта отдана была частной компании с представлением взымать плату по установленной таксе с проезжающих на 25-ть лет по окончании моста. Один Тифлисский гражданин купил оный и подарил в собственность городу, и таким образом, без всяких издержек, приобретен прекрасный и полезнейший способ сообщения. Во Владикавказском округе выстроен мост Лесинский, чрез р. Лесу, близ станции Тенгинской чрез Лабу, и строится мост чрез р. Белую.
По совершении измерения Куры и удостоверении в возможности уничтожения Карчей от м. Зердобы до Мингечаурской переправы, Высочайше одобрено предположение об устройстве пароходства по этой реке, для перевозки провианта и составления цепи сообщений Закавказья с Нижним Новгородом и Московой по Каспийскому морю и по Волге. Распоряжение сделано о заказе парохода.
Рассматривается предположение об устройстве пароходства по Риону.
По приведении к окончанию нового здания с помещением в оном театра в Тифлисе открыты: представления на русском, грузинском языках и Итальянская опера.
Совершена работа для отвращения опасения от ежегодных наводнений, коим подвергаются владельцы домов по направлению Салалакского оврага в Тифлисе.
Рассматриваются различные предположения относительно устройства укрепленного мола в Дербенте, а между тем устраивается бухта и пристань для судов.
Для обеспечения судоходства от несчастных случаев кораблекрушения, у западных берегов Каспийского моря устроены два маяка, один в Петровском укреплении, другой в Дербенте.
Назначена комиссия для расмотрения мер к улучшению хозяйства в городах Закавказского края и введении, сколько возможно, уравнительности в отбывании квартирной повинности.
Представлено донесение комиссии, на которую возложен пересмотр карантинного устава.
Учреждена в Закавказском приказе общественного призрения сберегательная касса, для приема сумм на сохранение с приращением процентов от 50 коп. до 750 руб.
Получено Высочайшее разрешение на введение новой податной системы в Шемахинской губернии заменением всех, доселе взимаемых, податей произведениями, — денежными окладами, по предварительному рассмотрению и соображении комиссии, для того назначенной.
Новая податная система, устраняя неуравнительность, неопределенность и многие беспорядки, неизбежные с прежним порядком сборов, предоставит поселянам полную свободу располагать плодами трудов своих, прооизведенная же сообразно системе этой, отмена Мизанного сбора, или подати с шелка при его продаже, будет содействовать развитию и распространению шелководства, составляющего одну из главнейших отраслей промышленности Закавказских жителей.
Находящиеся в Тифлисе туземные ремесленники, с давних времен составляют, по роду занятий каждого, особые цехи, называемые Амкар, живущие же здесь ремесленники из русских и иностранцев, не поступая в туземные цехи, не имеют надлежащего присмотра и устройства. Составляется проект положения об управлении над таковыми ремесленниками.
Обратив внимание, что Тифлисское городовое общественное управление с самого учреждения его, т. е. с 1840 года, помещается неудобно в здании, нанимаемом у частных лиц, а для здешнего купечества равно и цеха ремесленников нет здания, где бы они могли совещаться между собой по делам, относящимся до торговли и до усовершенствования разного рода ремесел, сделано распоряжение о постройке для городового управления и биржи особого здания.
В виде опыта, на пять лет, Государь Император разрешить соизволил беспошлинный перевоз Российских произведений из Черноморских в Балтийские порты.
Позволение купцам, в случае неимения денег на платеж пошлин, за производимые в Редуткале и Тифлисе товары оставлять на складочный срок в залог таможням часть товара, неподверженного порче, распространено на торгующих в городах Северовосточного берега Черного моря.
Распространено на лежащую по сухопутной границе Закавказского края Джагисманскую каратинно-таможенную заставу, представленное Александропольскому и Нахичеванскому карантинно-таможенным правлениям право пропуска и очистки пошлиной некоторых Европейских и колониальных товаров. Привоз и Редуткальскую таможню и Николаевскую таможенную заставу турецких произведений разрешен с платежом одной только пяти процентной пошлины; как между тем в тарифе, Высочайше утвержденном в 1850 году, не сделано изъятие для этих портов, и определено на равных с другими Черноморскими портами, взымать с разных турецких товаров пошлину с веса или счета.
По возникшему недоразумению в исполнении этих двух разноречивых постановлений сделано сношение с министерством финансов для разъяснения этого вопроса.
Для отвращения разных неудобств, по продаже конфискованных товаров в карантинно-таможенных правлениях и Заставах, которые находятся по большей части в местах мало населенных и коих жители, по бедности, не могут при аукционных продажах возвышать цены до действительной стоимости товаров, причем также бывают стычки с хозяевами товаров, покупающими их за бесценок, сделано распоряжение, чтобы за конфискованные в пограничных таможнях товары, высылаемы были в Тифлисскую таможню для продажи с аукциона.
В 19 день ноября 1851 года испрошено Высочайшее соизволение, чтобы оборотные свидетельства на запрещенные к отпуску за границу товары, перевозимые по Каспийскому морю из какого-либо Российского порта в другой же Российский порт, могли быть представляемы в течение одного года, со дня отплытия с теми товарами судов, из отпускного порта.
Для установления единообразия в конфискации в здешнем крае тайно провозимого контрабандного чая, испрашивается разрешение, чтобы законфискованный чай был бы по-всеместно продаваем с публичного торга или повсеместно истребляем.
Высочайше разрешено привести в исполение предположение касательно исправления живописи в Тифлисском кафедральном Сионском соборе.
Устроен в Тифлисе чугунный литейный завод и делаются соображения об устройстве суконной фабрики. Деятельно и успешно продолжаются разыскания и разработка каменного угля; сверх других источников открыт уголь превосходного качества в Дербентской губернии в Ганасаргинском ущелье и, как местные обстоятельства несколько препятствуют учреждению там правильной разработки этого минерала, сделано распоряжение к заинтересованию полудиких обитателей этого ущелья покупкой у них угля; — дело это продолжается с успехом, ровно как и разработка торфа в Дагестане и в окрестностях Ставрополя; устройства медеплавильных заводов в губерниях Тифлисской и Эриванской, отданных частным промышленникам; усердно продолжается устройство серебросвинцового завода в Алагирском ущелье, близ Владикавказа, куда переселены большое количество чернорабочих и заводских людей с их семейством из Алтайских, Уральских и Луганских заводов. Открыты россыпи золота по р. Акстаф, залегающие у Делижанской станции Эриванской губернии на 4 версты длиной при 70 саж(еней) ширины, разработка коих представлена частной компании под руководством опытного горного инженера.
Составлена комиссия для рассмотрения предположения о переобразовании судоустройства в здешнем крае; применение законов Царя Вахтанга12 к разным юридическим вопросам; и некоторых изменений в порядке судопроизводства и движении дел, по протестам прокуроров.
Для предотвращения опасности, совершенного от неправильной рубки истребления в Боржомском ущельи спорных между казной и князьями Аваловыми прекрасных лесов, испрошено Высочайшее соизволение на прекращение мировой сделкой иска казны с назначением взамен князьям Аваловым потомственного пенсиона по 5 т. р. в год и принимаются меры к ведению систематической рубки и сохранения этих лесов.
Испрошено Высочайшее соизволение на передачу в казну церковных имуществ и делаются соображения о принятии и управлении оными.
При Кавказском учебном округе учрежден цензурный комитет.
В Тифлисе учреждена публичная библиотека.
Открыт отдел географического общества.
Учреждена в Абхазии Архиерейская кафедра.
Устроена Грузинская типография, исторгнуты из забытая и напечатаны многие ценные манускрипты, и приступлено к изданию периодического журнала на грузинском языке под заглавием “Заря.”
Принимаются меры споспешествования развитию магнитных и метеорологичеких наблюдений и обсерватория перенесена в особо для того выстроенный дом.
Сидорова М. В. Примечания [к публикациям: Воронцов М. С — Великому князю Константину Николаевичу, 8 февраля 1852 г. Тифлис; Обзор военных происшествий на Кавказе с августа 1851 по февраль 1852 года] // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2003. — С. 387. — [Т. XII].
ГАРФ. Ф. 722. Оп. 1. Д. 430. Л. 10—26.
1 Воронцов Михаил Семенович (1782—1856), князь, генерал-фельдмаршал, новороссийский генерал-губернатор и наместник Бессарабской области (1823—1844), наместник Кавказа и главнокомандующий Отдельным Кавказским корпусом (1844—1854).
2 Константин Николаевич (1827—1892),
вел. кн., в сент. 1850 г. стал членом Государственного Совета, в 1853—1881 гг. возглавлял Морское ведомство, в 1862—1863 гг. наместник Царства Польского, в 1865 г. назначен председателем Государственного Совета.
3 Шамиль (1797—1871), руководил движением горцев Дагестана и Чечени против России под знаменем мюридизма, 26 августа 1859 г. сдался в плен в Гунибе на почетных условиях, жил в Калуге, умер в Медине.
4 Аргутинский-Долгорукий Моисей Захарович (1798—1855), генерал-адъютант, командующий войсками в Южном Дагестане, Кубанском и Дербентском уездах, с 1847 г. Дербентский военный губернатор, командующий войсками и управляющий гражданской частью в Прикаспийском крае.
5 Барятинский Александр Иванович (1814—1879), князь, генерал-фельдмаршал, участник борьбы с горцами на Кавказе в 1830-х гг., в 1836—1845 гг. состоял при вел. кн. Александре Николаевиче, в 1856—1862 гг. командующий войсками и наместник Кавказа, с 1862 г. в отставке.
6 Суслов Александр Алексеевич (1807—1877), генерал-лейтенанат, с 1842 г. служил на Кавказе, командир Гребненского казчьего полка, в 1847 г. назначен начальником Сунженской линии, в 1852 г. начальник Эриванского отряда, участник осады Карса.
7 Имеются в виду: генерал-майор Слепцов Николай Павлович (1815—1851) — с 1840 г. воевал на Кавказе в Нижегородском драгунском полку, с 1845 г. командир 1-го Сунженского казачьего полка, убит в Абессинском ущелье и генерал-майор Круковский Феликс Антонович (Станиславович) (1804—1852) — в 1821 г. служил в Подольском кирасирском полку, в 1839 г. командир Горско-линейного казачьего полка на Кавказе, затем — Хоперского линейного казачьего полка.
8 Мухаммед Эмин (Магомет Амин) (1818—1863), один из руководителей движения горцев Западного Кавказа в 40—50-х гг. XIX в., доверенное лицо Шамиля, с 1848 г. наиб Западного Кавказа.
9 Вревский Ипполит Александрович (? —1858), барон, генерал-лейтенант, командир Кавказской гренадерской дивизии (с 1850 г.), начальник Владикавказского военного округа (1858).
10 Хаджи-Мурат (кон. 90-х гг. XVIII в. 1852), один из руководителей горцев, сподвижник Шамиля, в 1834 г. правил Аварским ханством, с 1843 г., когда Авария была включена в состав имамата Шамиля, стал наибом аварских племен, в 1851 г. порвал с Шамилем, бежал в Чечню, перешел на сторону русских, в апреле 1852 г. бежал в горы, во время перестрелки убит.
11 Меллер-Закомельский Николай Иванович (1813—1887), генерал от инфантерии, служил в л.-гв. Семеновском полку, в 1842 г. командирован на Кавказ, участвовал в экспедиции П. Х. Граббе, 1855—1862 — командир л.-гв. Литовского полка.
12 Вахтанг VI (1675—1737), царь Картли (1703—1724), писатель и законодатель.
Муравьев Н. Н. 1 Письмо Ермолову А. П.2 , 28 февраля 1855 г. Из крепости Грозной // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2003. — С. 388—391. — Из содерж.: Святополк-Мирский Д. И. Выписка из письма Д. И. Святополк-Мирского от 13-го марта 1855 г.. — С. 389—391. — [Т. XII].
IV
от 28 февраля 1855 г.
В углу двора обширного и пышного дворца, в коем сегодня ночую, стоит уединенная, скромная землянка Ваша, как укоризна нынешнему времени. Из землянки Вашей, при малых средствах, исходила сила, положившая основание крепости Грозной и покорению Чечни. Ныне средства утроились, учетверились, и все мало, да мало! — Деятельность Вашего времени заменилась бездействием; тратящаяся ныне огромная сумма не могла заменить бескорыстного усердия, внушаемого Вами подчиненным Вашим, для достижения предназначаемой цели. Казна сия обратила грозные крепости Ваши в города, куда роскошь и удобства жизни привлекли людей странних; все переженилось, обстроилось, с настойчивостью и убеждением в правоте своей требует войск для защиты войск, обратившихся в горожан, и простота землянки Вашей не поражает ослабевших воинов Кавказа, в коих хотя не исчез дух, но силы стали немощны.
Такое состояние дела, конечно, подало повод и к частным злоупотреблениям начальников, и хотя солдата не грабят, но пользуются трудами его как работой тяглого крестьянина, состояние, которое солдат предпочитает военной службе.
Посудите, какое мое положение исправить в короткое время беспорядки, вкоренившиеся многими годами беспечного управления; а в последнее время и совершенным отсутствием всякой власти управления.
Труд великий, коего поздних последствий я не увижу, и который доставит мне только нарекание целого населения; но Вы, зная меня, убедитесь, что это меня не остановит, если не достигну конца, то по крайней мере дам направление сему важному делу, поглощающему и силы и казну России.
В землянку Вашу послал бы их учиться, но академия эта свыше их понятия.
Не скажу, чтобы не было покорности, напротив того, здесь все покорны, но покорность эта не приводит к изучению и исполнению своих обязанностей, а только к исполнению того, что прикажут.
Надобно пока и этим довольствоваться, с надеждой на время, которое выкажет сотрудников, ибо дарований здесь встречаем больше, чем в России, но все погрязло в лени и усыплении.
От многих слышал я справедливые суждения, что Ваша Грозная крепость служила основанием к покорению Чечни, и в самом деле, ныне видим множество огромных мирных аулов, приселяющихся под самые стены строящихся нами укреплений. Чеченцы эти ходят с нами в экспедиции и без пощады дерутся против непокорных родственников. Уже здесь учреждено 5 наибств, есть пристава и суд, установленные в подражание Вашего Кабардинского суда.
Я был в Нальчике, где устав Ваш и прокламации служат единственным руководством для дел, встречающихся не только между Кабардинцами, но даже между племенами живущими в горах. Край этот, чрез который в 1816 году еще нельзя было проехать без сильного конвоя и пушек, ныне покоен, благодаря началу Вами положенному, и я надеюсь, что народы сии не пошевелятся при теперешних военных обстоятельствах и не прельстятся воззванием, разве, что увидят среди себя иностранное войско, чему не предвижу возможности, даже на правом фланге нашем, который я частью объехал, не касаясь Черноморья.
Заключаю письмо сие похвалой сына Вашего, который служит хорошо, деятельно и поручения ему даваемые исполняет с точностью и отчетливо. Он мне полезен, и теперь находится, по поручению, в Кизляре.
Послезавтра надеяюсь возвратиться в Владикавказ, где думаю провести несколько дней, до переезда моего чрез горы.
Приложение:
Выписка из письма Д. И. Святополк-Мирского3 от 13-го марта 1855 г.
Новый наш главнокомандующий, на пути следования своего в край вверенного Царской милостью его управлению, написал из крепости Грозной бывшему начальнику своему, Алексею Петровичу Ермолову, письмо, в котором он излагает мнение свое о положении этого края и мысли которые должны служить началом его управлению.
Генерал Муравьев дозволил снять с этого письма копии, не скрывая желания чтобы оно получило всеобщую гласность. По этому я полагаю, что оно известно уже и Вам, и что едкие выражения оного отозвались в Вашем русском сердце скорбным сочувствием к тем сотням тысяч русских сердец, которые бьются на Кавказе, полные любви и преданности к Царю и Отечеству.
Эти строки, написанные человеком в положении генерала Муравьева и адресованные к Алексею Петровичу Ермолову, будут иметь огромный отголосок в России и не могут не поколебать того мнения, которое Россия до сих пор имела о Кавказском войске. Кавказ от России далеко, а сочетание двух имен Ермолова и Муравьева внушает русскому доверие. Но один русский, думающий о судьбах своей родины, прочитав эти строки, задает себе страшный вопрос: не на краю ли гибели эта родина, когда те из ее сыновей, которых он привык считать самыми деятельными и сильными, стали немощны силами, и погрязли в лени и усыплении.
Но неужели мы, кавказские служивые, должны безропотно покориться этому приговору, и со стыдом преклонить перед ними головы? Нет — наша совесть слишком чиста для такого унижения! Не стали немощными и бессильными те войска, которые победили многочисленных врагов под Баш-Кидыкляром и Кюрюк-Дарой и на Чолоке! Мы не обманывали России в течение четверти века, — она смело может гордиться нами, и сказать, что нет армии на свете, которая бы переносила столько лишений и трудов, сколько Кавказская, — нет армии, в которой бы чувство самопожертвования было более развито. Здесь каждый фронтовой офицер, каждый солдат убежден, что не сегодня так завтра, не завтра так послезавтра он будет убит или изувечен...— а много ли в России Кавказских ветеранов? Их там почти нет, кости их разбросаны по целому Кавказу.
Солдат Кавказский работает много, и отстоит от военного образования, но он не тягловой крестьянин, потому что он трудится не для частных лиц, а для общей пользы. Вместо денежного капитала употребляется капитал его сил и способностей; он расходует силы эти и пот свой для сбережения Государственной казны. Если это дурно, не мы в этом виноваты.
Что же касается до вопроса землянок и дворцов, то не нам темным людям его разрешать. Помню только, что когда меня учили истории, я видел в ней, что завоевания, и особенно упрочивание оных, не делались всегда силой одного оружия, а что постройка великолепных зданий и распространение цивилизации часто к этому способствовали. Это зависит от принятой системы, которую мы не решаем. Мы бы желали только, чтобы не было резких переворотов, нельзя же по произволу, в один миг, переделывать людей из Афинян в Спартанцев, или из Спартанцев в Афинян. Это дело многих лет, более обстоятельств, чем людей, и оно принадлежит к общей системе Государства.
Кавказская война не есть война обыкновенная, Кавказское войско не есть войско, делающее кампанию: это скорее воинственный народ, создаваемый Россией и противопоставленный воинственным народам Кавказа, для защиты России. Такое положение дел не заведено никем, оно создалось силой обстоятельств, после многих неудачных попыток усмирения здешнего края. Избежать этого положения, не покорив Кавказа, — невозможно, — разве завести, по примеру средних веков, воинственный орден монахов, отрешившихся от всего земного, кроме боя и молитвы. Но возможно ли это?
Не нам также решить вопрос, почему Кавказ еще не покорен; потому ли, что теперь не живем в землянках, имеем законных жен и некоторые удобства жизни, — или потому, что его не умели покорить несколько десятков лет тому назад, когда целые народонаселения разбегались от одного гула пушечных выстрелов, когда не было ни какой связи между кавказскими племенами и обществами, и когда не было мюридизма4, — начало и отчасти развитие которого относится также ко времени землянок.
Из всего вышесказанного не следует заключать, что, по моему мнению, все на Кавказе совершенно хорошо. Где же нет дурных людей и злоупотреблений? Где же люди понимают вполне и исполняют в совершенстве свой долг? Мы все убеждены, что здесь многое остается сделать, многое исправить и завести, — и всегда желали более совокупной и последовательной системы ведения войны, более разборчивого распределения Царских наград. И потому, когда мы убедились, что силы князя Воронцова ему изменили и что он уже не в состоянии управлять нашим краем в эти трудные времена, — скорбя о горькой участи заслуженного старца, одного из знаменитейших представителей русской славы, — мы стали желать и ждать с нетерпением нового энергического начальника. Люди желающие добра, желают всегда сильной власти.
Назначение генерала Муравьева мы встретили с восторгом, — не потому, чтобы он уже ознаменовал себя великими делами на военном или на гражданском поприще, а потому, что он умел как-то возбудить великие надежды, которые и мы разделяем. Но мы ожидали, что генерал Муравьев едет сюда с чувством уважения к Кавказскому войску, — уважения, которого мы вправе требовать по нашим заслугам и по чувствам нас одушевляющим. В добром деле здесь почти все сотрудники. Мы с истинной скромностью, свойственной людям, испытавшим свои силы, ожидали, что нам укажут наши ошибки и недостатки, пособят нам их исправить, и усовершенствоваться по мере сил наших и способностей, но мы не ожидали оскорбления. Заботливого, хотя сурового отца, а не насмешливого порицателя ожидали мы от Царской милости; письмо, написанное новым Главнокомандующим в Грозной и распространенное по Кавказу и России, изумило нас и огорчило.
Но недолго будет наше уныние; нам чуждо чувство подлого унижения мы покорны, — но покорны Царской воле и закону, а не бранному слову. Мы подымаем брошенную нам перчатку перед судом России и потомства, пусть нами руководят мудрые начертания! Пусть нам гениальная рука укажет путь! Мы готовы, — готовы на все, что возможно человеку, на всякие жертвы и лишения. Сколько бы ни было сих жертв и страданий частных, во всяком случае, это исполинское соревнование поведет к благу и славе нашего отечества. Нам остается вознести ко Всевышнему усердные мольбы, чтобы потомство сказало, что вождь был достоин армии, как армия будет достойна вождя.
ПРИМЕЧАНИЯ
ГАРФ. Ф. 647. Оп. 1. Д. 45. Рукописная копия.
1 Муравьев (Карский) Николай Николаевич (1794—1866), генерал от инфантерии, командир 5-го пехотного корпуса (с 1835), в отставке (1837—1847), член Военного Совета и командир Гренадерского корпуса, наместник Кавказа и главнокомандующий Отдельным Кавказским корпусом (1854—1856), член Государственного Совета (с 1856).
2 Ермолов Алексей Петрович (1777—1861), генерал от артиллерии, командир Отдельного Кавказского корпуса и главнокомандующий в Грузии (1816—1827), член Государственного Совета (с 1830).
3 Святополк-Мирский Дмитрий Иванович (1825—1899), князь, генерал от инфантерии, службу начал в 1841 г. на Кавказе, с 1857—1859 гг. командовал Кабардинским полком, впоследствии начальник Терской области, кутаисский генерал-губернатор, в 1876 г. назначен помощником наместника Кавказа вел. кн. Михаила Николаевича, с 1880 г. член государственного Совет. С 1882 г. исполняющий обязанности временного харьковского генерал-губернатора.
4 Мюридизм — национально-освободительное движение горцев Северного Кавказа в 20—60-х гг. XIX в., сочетал в себе религиозное учение с политическими действиями, выражавшимися в активном участии в “священной” войне против “неверных” за торжество ислама.
Отчет Великого князя Михаила Николаевича1 о деятельности Кавказского наместничества (1855—1880) // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2003. — С. 391—402. — [Т. XII].
V
В истекший двадцатипятилетний период Царствования Вашего Императорского Величества, славный столькими знаменательными успехами в деле обновления общего строя русской государственной жизни, — и по отношению к гражданскому устройству и развитию Кавказского края достигнуты весьма существенные результаты.
Результаты эти могут быть выражены нижеследующими сравнительными сопоставлениями и выводами.
I. Расширение пределов гражданского управления в крае
В 1855 году в гражданском управлении находилось немногим более половины пространства Кавказского наместничества, с населением до 2 1/2 мил(лион) душ. Остальная территория частью состояла в военном управлении, будучи заселена казаками или туземными горскими племенами, часть же находилось вне ведения русской правительственной власти, так как обитающие в ней воинственные горские населения с упорной энергией продолжали еще отстаивать свою независимость в первые же годы Царствования Вашего Императорского Величества, многолетняя Кавказская война, стоившая государству столько крови и материальных средств, — война, которой, казалось, не предвиделось благополучного исхода, — окончена в значительнейшей и важнейшей части театра, именно: в 1859 году покорены горские племена Дагестана и Чечни, спустя пять лет затем, в 1864 году совершилось и окончательное умиротворение Кавказа подчинением непокорных населений Кубанского края и Черноморского побережья.
Успешный ход мирного развития гражданственности в частях края, как состоявших прежде в военном управлении, так и покорившихся в 1859 и 1864 годах, дал возможность значительнейшую часть общего пространства этих местностей не только первой, но и второй категории, подчинить действию общего гражданского управления. Таким образом, в 1867 году поступило в гражданское управление восточное побережье Черного моря, с образованием из него особого Черноморского округа, в 1871 году объединено на началах общей гражданской администрации управление областями Терскою и Кубанскою.
Вследствии сего территория, состоящая в гражданском управлении, составляет ныне вместо половины — девять десятых всего пространства в его границах, существовавших до последней войны, с населением в 4 767 000 душ, — больше против населения, прежде состоявшего в гражданском управлении, на 80%.
II. Административное устройство
В 1855 году, в гражданском управлении находились губернии: Ставропольская, на Северном Кавказе; Тифлисская, Шемахинская, Эриванская и Кутаисская, в Закавказье; коме того, в Закавказье-же находилось владение Мингрельское, состоявшее под управлением особого наследственного владетеля, управлявшего им на исключительном праве. В 1857 году, со смертью бывшего владетеля, князя Давида Дадиани2, за малолетством наследника3 его, образовано управление из правительственных чиновников, а в 1867 году, вследствие отказа князя Николая Дадиани от своих владетельных прав, Мингрелия включена в состав Кутаисской губернии, на общих основаниях. В 1868 году, для удобства управления, образована новая, Елизаветпольская губерния из частей Бакинской (прежней Шемахинской) и Тифлисской губернии и одного участка губернии Эриванской. В это же время состоялось Высочайшее Вашим Величеством утверждение штатов административных учреждений Закавказского края, по которым преобразованы как центральные, так и местные управления края.
Такого рода преобразования совершились на началах устранения излишних посредствующих инстанций, уменьшения по всем учреждениям числа должностных лиц, с соразмерным возвышением окладов содержания, укрепления единоличности власти губернской и уездной и применения к краю общих узаконений Империи во всех случаях, когда отступление от оных не оказывается, по местным условиям, совершенно необходимым. Губернаторской власти предоставлено то значение и тот простор, которое вызываются требованиями сохранения за ней в глазах населения должного почета и влияния на все органы местного управления, но, вместе с тем, она освобождена от заведования чисто специальными делами, не входящими в разряд дел административно-полицейских, и ей дано право наблюдения за действиями всех правительственныхи агентов и учреждений, в пределах губернии находящихся.
Организацией Главного Управления достигнуты следующие цели:
1 Наместник Кавказский освобожден от огромного числа второстепенных дел, отвлекавших его от более важных существенных вопросов;
2 каждая отрасль управления вверена высшему чиновнику, предоставляющему достаточные гарантии опытности, нравственнего и умственного авторитета и
3 распорядительная и исполнительная деятельность Главного Управления отделена от совещательной деятельности Совета, круг ведомства которого определен положительным указанием свойств дел, обязательно подлежащих внесению на его обсуждение.
III. Судебная часть
В 1855 году, все части Кавказского и Закавказского края, состоявшие в гражданском управлении, подчинялись общему, существовавшему в то время в Империи, порядку судопроизводства причем, коренные, известные всем, недостатки, присущие этому порядку, приобрели здесь, в крае, еще более невыгодное значение вследствие меньшей, нежели в Империи, гражданской развитости населения и большей отчужденности его от судебных деятелей — по причине различия языка и особенностей местных нравов и обычаев. В местностях края, состоявших не в исключительном ведении гражданского управления, неблагоприятное положение населения в отношении удовлетворения интересов правосудия, обусловливалось, кроме того, совместным или соседственным проживанием на одних и тех же территориях населений, подчиненных различным порядкам судопроизводства; так, в Терской и Кубанской областях казачье население и по делам, не имеющим отношения с военной службой, — ведалось в военно-судебных учреждениях; горцы имели свои особые порядки и свои органы суда и расправы, не представлявшие ничего общего с судебными учреждениями, действовавшими в отношении собственно гражданского населения. Такое существование различных порядков суда одновременно в одних и тех же территориях, естественно, не могло не представлять невыгоды в отношении дел, по которым приходили в столкновение интересы населения различных категорий. Все это обусловливало для здешнего края еще очевиднее, чем для других частей Империи, важность и необходимость изменить существовавшие судебные порядки. В этих видах, не долго спустя после издания уставов 20 ноября 1864 года, именно 19 февраля 1868 года, с соизволения Вашего Величества, последовало введение порядка судопроизводства, основанного на заключающихся в этих уставах началах, во всех местностях, состоявших в то время в гражданском управлении. В 1871 году тот же поряок, с некоторыми необходимыми изменениями, введен в действие и по областям Терской и Кубанской, одновременно с объединением административного управления сих частей. Кроме того, введены также новые судебные учреждения и в местностях, находящихся в военном управлении, собственно для проживающих там лиц гражданского ведомства, именно: в 1869 — в Закатальском округе, в 1876 году — в Дагестанской области, а с 1-го января прошлого 1879 года в областях Карской и Батумской, затем, в конце истекшего года, сделано, в установленном порядке, представление об открытии новых судебных установлений и в Сухумском военном отделе для всего населения оного, в том числе и туземного. С осуществлением этого предположения новые судебные порядки будут применяться на всем пространстве Кавказского наместничества в отношении всех населений оного, за исключением туземных жителей Дагестана и Закатальского округа, где действуют особые, основанные преимущественно на местных обычаях, порядки суда и расправы. Хотя результаты деятельности новых судебных установлений и нельзя признать вполне удовлетворяющими потребностям и желаниям местных населений и остается еще много ожидать от дальнейшего практического применения начал, положенных в основу этой деятельности, но, тем не менее, самое дело судебной реформы можно считать постановленным на правильную дорогу и, во всяком случае, и в настоящем положении его, оно во всех отношениях представляет заметное улучшение в отправлении правосудия, сравнительно с прежним порядком.
VI. Устройство городов и селений
В 1855 году, всех городов в пределах Кавказского наместничества было 35, в коих числилось в то время в общем итоге 350 т(ысяч) душ; общий же итог доходов их весьма не многих превышал 500 т(ысяч) руб. С того времени, в старых, бывших до последней войны, пределах Кавказского наместничества, возникло еще 10 новых городов; общая численность населения во всех 45-ти городах простирается до 550 т(ысяч) душ обоего пола, т. е. городское население возросло на 60%. Сумма доходов этих городов составляет ныне 1642000 р., т. е. доходы городов в 25-тилетие увеличились слишком в три раза. Хотя города эти, не исключая и Тифлиса, нельзя и ныне считать достигшими достаточной степени благоустройства, — что много зависит от действующих в оных исторических и бытовых причин, — тем не менее, сравнительно с эпохой 1855 года, они, несомненно, весьма далеко подвинулись вперед, как в отношении внешнего благоустройства, так и относительно накопления в них капиталов и возвышения уровня общественной образованности. По степени благоустройства и развития городов признано возможным ввести городовое положение 1870 г. в городах Северного Кавказа: и из Закавказских в Тифлисе, Кутаисе, Баку, Эривани, Гори и Ахалцихе.
В отношении устройства сельского населения приняты в общих чертах те же самые начала, которые положены в основу организации сельского управления во внутренних губерниях Империи по положению 19 февраля 1861 года. На этих началах введено сельское управление повсеместно в селениях Ставропольской губернии, в христианских и мусульманских обществах Закавказья, в казачьих станицах, слободках при штаб-квартирах и горских аулах.
VII. Пути сообщения
Возможно большое развитие легчайших и удобнейших средств сообщения Кавказа с внутренними областями Империи и различных частей его между собой составляет, несомненно, самый жизненный вопрос его материального развития и духовного преуспеяния и слияния с Империей.
В 1855 году способы сообщения Кавказа с Империей были крайне ограниченны и неудовлетворительны; сухим путем Закавказье связывалось с Россию, так же как и ныне, посредством Военно-Грузинской дороги, но дорога эта не представляла в то время ничего похожего на то прекрасное, во всех отношениях, сооружение, которым оно сделалось впоследствии, в управлении предместника моего, фельдмаршала князя Барятинского. Морское же сообщение, по неимению ни портов, ни частных пароходных компаний, было также крайне затруднительно; в то время со стороны Черного моря, для сообщения берега с центром Закавказья, не было ни правильного пароходного движения, ни шоссейного, а тем более железнодорожного пути, и сообщение производилось по крайне неудовлетворительной грунтовой Военно-Имеретинской дороге; срочное сообщение по Каспийскому морю поддерживалось исключительно несколькими казенными пароходами. Внутренние пути находились также в крайне неудовлетворительном состоянии. Как на Северном Кавказе, так и в Закавказье не было ни одной шоссейной дороги.
В настоящее время, хотя количество и состояние путей все еще далеко нельзя назвать удовлетворяющим вполне потребностям развития края, тем не менее, в течение двадцати пяти лет достигнут в этом отношении успех немаловажный. Для соединения Закавказья с Россией сооружены уже две железнодорожные линии: Ростово-Владикавказская и Поти-Тифлисская, имеющие, конечно, серьезное значение и как линии внутренних сообщений; сверх того существуют в крае две небольшие ветви, исключительно внутренние — Кутаисская и Балаханская. Все означенные линии и ветви железных дорог в общий сложности, имеют протяжение 894 версты. 19 января минувшего 1879 года Вашему Величеству благоугодно было утвердить предположения о сети Кавказских железных дорог; в силу таковых предположений, между прочим, пять линий, а именно: Тифлисо-Бакинская, Владикавказо-Петровская, линия прямого сообщения чрез главный хребет к Тифлису, линия Тифлисо-Карская и Батумская ветвь, в общей сложности составляющие протяжение, приблизительно, 1500 верст признаны особенно важными и подлежащими сооружению в возможно непродолжительное время. Из сих линий Бакинская в октябре прошлого года, окончательно разрешена уже к постройке. Для сооружения вообще железных путей в крае произведены изыскания, сверх поименованных линий, также и на другие предполагаемые дороги, всего по 14-ти направлениям, протяжением более чем на 2 т(ысячи) верст. Шоссейных дорог построено всего 1018 верст; из них кроме Военно-Грузинской дороги, есть еще и другие, более или менее замечательные по искусству и трудности сооружения; сверх этих дорог, построено несколько шоссированных дорог натуральным трудом жителей для местных хозяйственных потребностей. Независимо от того, есть дороги, как, например, в Дагестане, хотя и не шоссированные, но, тем не менее, требовавшие огромного труда для своего сооружения, и, по свойству местностей, в коих проложены, представляющиеся весьма капитальными. Таких дорог проложено 1590 верст.
Из способствующих удобству сообщений портовых сооружений одно (на Каспийском море, в г. Петровске) окончено, а другое, более обширное по размерам (Потийское, на Черном море), еще сооружается и будет окончено в более или менее недалеком будущем. Приобретением удобного Батумского порта и предположенным в скором времени соединением его с Поти-Тифлисской линией будет положено прочное основание облегчению сообщений Кавказа с внутренними областями со стороны Черноморского бассейна.
Средства морского сообщения Кавказа с Империей по обоим морям весьма значительно усилились против бывших в 1855 году, что, между прочим, в значительной степени, следует приписать развитию деятельности “Русского общества пароходства и торговли” — на Черном и общества “Кавказ и Меркурий” — на Каспийском морях.
В 1855 году во всем Кавказском наместничестве не было ни одной телеграфной линии; ныне Кавказ не только связан с Россией телеграфом по нескольким направлениям, но и все значительные пункты оного соединены между собой; в настоящее время существует всего в наместничестве 85 разлитых линий протяжением на 9 т(ысяч) верст; на них проводов до 15 т(ысяч) верст. Сверх того, проложен один подводный кабель, протяжением в 332,5 верст.
VIII. Духовная часть
Положение православного духовенства в крае, особенно в Закавказье, как в отношении материального его обеспечения, так и в смысле нравственного просветительного влияния на население оставляет желать весьма и весьма многого; но в этом отношении, против эпохи 1855 года, достигнуты все-таки некоторые благоприятные результаты. Материальные средства духовенства несколько улучшены: в Тифлисской губернии — назначением на содержание его особого денежного пособия из местных доходов, в размере 66 т(ысяч) руб.; равным образом, испрашивается таковое же пособие и для духовных причтов Кутаисской губернии, в размере 111 т(ысяч) руб. Кроме того, производится духовенству обеих названных епархий 126 т(ысяч) руб., в вознаграждение за доходы с отошедших в казну имений, принадлежавших церквям и монастырям тех епархий. Причтам казачьих войск отведены в пользование достаточные наделы земли. В Черноморском округе сельское духовенство содержится на жаловании от правительства. По горским христианским приходам отпускаются причтам более или менее достаточные средства из сумм существующего на Кавказе с 1864 года общества восстановления православного христианства. В Ставропольской губернии улучшение положения духовных лиц последовало вследствие нового распределения приходов и предоставления причтам средств, изысканных местным комитетом по обеспечению быта духовенства.
Относительно нравственного развития духовенства следует сказать, что хотя уровень этого развития, обусловливаемый, преимущественно, просветительным действием духовно-учебных заведений, ни в каком случае нельзя назвать удовлетворительным, но все-таки духовенство в настоящее время в общем несколько более развито умственно и нравственно, чем это было двадцать пять лет тому назад.
На одинаково невысоком уровне нравственного развития стоит и армяно-григорианское духовенсто, хотя влияние его на население проявляется несколько более заметно, преимущественно в деле распространения народного образования путем учреждения церковно-приходских школ.
Для преподания большей правильности организации мусульманско-духовной иерархии и поставления ее в положение, соответствующее правительственным интересам, введено, с начала 1873 года, особое Управление Закавказским мусульманским духовенством шиитского и суннитского толков, с назначением высшим лицам, как центральных, так и губернских и местных уездных духовных учреждений, известного содержания от казны. Мера эта, во всяком случае, имела благоприятное значение в смысле надзора за недопущением проявления и распространения в крае вредных фанатических учений.
IX. Учебная часть
К 1-му января 1856 года всех казенных, общественных и частных учебных заведений в наместничестве состояло 95 (средних 9 и начальных 86); в них числилось 5 1/2 т(ысяч) учеников. Что составляло отношение 1-го учащегося к 570-ти душам тогдашнего населения; к 1-му января 1880 года число заведений возросло до 2157-ми (средних казенных 29, средних частных 84 и начальных 2044), не считая 1152 училищ мусульманских мечетских; число учащихся возросло до 62 т(ысяч) (не считал 15 т(ысяч) учеников мечетских мусульманских школ), — что выражает отношение 1-го учащегося на 80 душ населения. В числе 62 т(ысяч) учащихся заключаются 18 т(ысяч) учеников (75% муж(чин) и 25% жен(щин)), получающих образование в средних и 44 в низших учебных заведениях.
В 17-ти пансионах при казенных учебных заведениях округа воспитывается 1409 пансионеров, из которых 803 на казенный счет, 203 своекоштных, остальные 383 — на суммы общественные и экономические учебных заведений.
Педагогический персонал состоял к 1-му января 1856 года из 375, а в настоящее время состоит из 3735-ти служащих (3265 муж(чин) и 470 жен(щин)).
Бюджет округа в 1856 году простирался до 193-х т(ысяч) р(ублей), в настоящее время он составляет по казенному ассигнованию 600 т(ысяч) р(ублей); вместе же с другими поступлениями: от сословий, обществ и частных лиц, платою за право учения, стипендиями и проч. простирается до 1 2 000 000 рублей.
В 1855 году во всех женских учебных заведениях (Закавказский институт, пять заведений благотворительного общества Св. Нины и одно Св. Александра в Ставрополе) воспитывалось всего около 409-ти девиц; теперь же число заведений возросло до 491; в них учениц всего 13 т(ысяч) (в средних 5 т(ысяч) и в начальных 8 т(ысяч)).
В 1864 году Великой Княгиней Ольгой Федоровной4 открыто было в Тифлисе, в значительной части на личные свои средства, женское училище 1-го разряда, переименованное впоследствии в женскую гимназию имени Великой Княгини, а спустя некоторое время, открыта Великой Княгиней же и женская прогимназия в Тифлисе; оба эти заведения, доступные для девиц всех званий и состояний, сделались образцом и для других, однородных с ними, заведений в крае. В настоящее время, число женских учебных заведений, с курсом гимназий и прогимназий, простирается до 16-ти.
По особой важности дела начального образования в крае учреждены в губерниях, для надзора за правильным ходом этого дела, особые дирекции начальных училищ. Для подготовления же учителей образованы уже три учительские семинарии — одна из них с мусульманским отделением — и предполагается в непродолжительном времени открыть еще две инородческие семинарии в Закавказском крае.
Дело развития образования в наместничестве имеет, между прочим, и важное политическое значение; оно должно быть направляемо так, чтобы образование служило не только для поднятия уровня духовного развития народных масс, но и как орудие политического объединения здешней окраины с государством.
В этих видах, Вашему Величеству благоугодно было одобрить, в прошлом году, предположения, чтобы к развитию учебного дела в крае были прилагаемы все старания и преимущественно обращаемы на него, равно как и на улучшение сообщений в крае и на меры к скорейшему поземельному устройству населения, — все свободные финансовые средства.
X. Культурное состояние края
Культурное состояние Кавказского наместничества, т. е. сельскохозяйственное и промышленное его развитие, конечно, никак нельзя назвать достигшим уже результатов удовлетворительных и соответствующих тем благоприятным природным условиям, которые, давая основание рассчитывать на возможность такого развития в широком смысле, придают ценное значение самому обладанию нашему Кавказом. Такое явление объясняется многими историческими и бытовыми причинами, действовавшими и, частью продолжающими еще действовать в крае, именно — отсутствием еще, до недавнего времени, общественной и частной безопасности, недостатком удобных путей сообщения, неопределенностью и, следовательно, необеспеченностью поземельных прав, низким уровнем народного образования и проч.
Тем не менее, по мере устранения или ослабления этих препятствующих условий, культурное развитие края подвигалось, более или менее, вперед, и в настоящее время состояние края, в этом отношении, нет сомнения, несравненно более благоприятно, нежели это было в начале последнего двадцатипятилетнего периода. Многие отрасли народного хозяйства или возникли вновь, или получили гораздо большее, против прежнего, развитие; к первым принадлежат: табаководство, разведение хлопка, культура марены; из вторых можно указать на виноделие, производящее в последние годы до 9-ти мил(лионов) ведер вина в год, и в связи с ним виноградное винокурение, дающее местному Закавказскому бюджету до 420-ти т(ысяч) руб(лей). Обыкновенное земледелие, т. е. посев хлебов, из года в год, расширяется и достигло такого развития, что, за исключением неблагоприятных годов, как население края, так и войска, в нем расположенные, могут обеспечиваться в продовольствии своем хлебом исключительно местного урожая. Существенным условием усиленного развития земледелия и вообще сельскохозяйственной культуры здесь в крае служит рационально устроенное и достаточное орошение земель. Вопрос этот, по своей важности, составляет издавна предмет правительственной заботы и, прежде всего, требует выработки юридических оснований для правильного разрешения оного. Эта последняя задача ныне уже близка к осуществлению в порядке законодательном. Из произведенных в двадцатипятилетний период ирригационных работ обращают на себя внимание, по значительности своей и важности достигнутых результатов: 1. Мариинский Караязский канал (из Куры) Общества восстановления православного христианства, посредством которого ближайшая к Тифлису, совершенно бесплодная, Караязская степь обращена в одну из плодоноснейших местностей Кавказа: 2. Араздаянский канал (из Аракса) в Эриванской губернии, принадлежащий частным предпринимателям и орошающий пространство в 10 т(ысяч) дес(ясин) и 3. Сулакский канал (протяжением около 88 верст) на Кумыкской плоскости, орошающий более 100 т(ысяч) дес(сятин), при устройстве которого воспользовались, в значительной его части, руслом старинной, заброшенной канавы.
Успехи горной промышленности в крае ознаменовались окончательным водворением производств соляного, медного и нефтяного, приобревших уже вполне государственное значение. При дальнейшем развитии железных дорог и вообще путей сообщения, нет сомнения, что добыча и разработка в крае и других минеральных богатств, в особенности каменного угля, не замедлят развиться. Между всеми промыслами первенство принадлежит добыванию меди и нефти. Выплавка меди в 1855 г. простиралась до 7 т(ысяч) пуд(ов); в 1861 г. достигла 18 т(ысяч); к 1880 году 70 т(ысяч) пуд(ов). Общее число медных заводов возрасло до 15-ти. Один из главных заводов в Закавказье, устроенный на началах, вполне удовлетворяющих современным требованиям горной науки, с затратой значительных капиталов, развил свое производство на столько, что занял почетное место на ряду с самыми производительными заводами в Империи.
Главным средоточием нефтяной промышленности на Кавказе представляются Балаханская и Сабунчинская площади на Апшеронском полуострове, в 12-ти верстах от Каспийского моря, и г. Баку. До 1873 г. казенные нефтяные источники отдавались в откупное содержание, но в феврале 1873 года, последовало Высочайшее Вашего Величества повеление об отдаче их в частные руки. Мера эта, кроме того, что принесла казне единовременный доход до 3-х мил(лионов) руб(лей), составила в развитии производства чрезвычайное событие, значение которого ясно обнаруживается из следующих данных: а) производительность нефти в последние шесть лет возрасла в 14 раз, именно: добыча ее с 1,5 мил. пуд. в 1872 году возвысилась до 20 мил. пуд. в 1878 году; б) фотогеновое производство за этот период времени увеличилось в 15 раз, именно: в 50-ти заводах в 1872 году выделано было 400 т(ысяч) пуд(ов), а в 193-х заводах в 878 г. свыше 6-ти мил(лионов) пуд(ов) фотогена и в) цена его за это время с 45 коп(еек) понизилась до 3-х коп(еек) за фунт. Затем на быстрое возрастание нефтяной производительности оказало сильное влияние введение частными промышленниками для добычи нефти буровых работ. На Апшеронском полуострове существует уже 300 буровых скважин, а добыча нефти прежним, несовершенным, способом из колодцев — совершенно прекратилась. Количество нефти, производимое одной скважиной, изменяется от 400 до 30 т(ысяч) пуд(ов) в сутки; были скважины, изливавшие нефть фонтанами до пяти саж. вышиной и выбрасывавшие ее более 100 т(ысяч) пудов в сутки. Явление это свидетельствует о феноменальном изобилии нефти в недрах эксплуатируемых местностей. Перевозка упомянутого количества нефти производилась первоначально на арбах жителями окрестных к промыслу селений, причем провозная плата, в общей сложности, достигала до 800 т(ысяч) руб(лей) в год; затем приступлено было некоторыми промышленниками к проложению нефтепроводных труб и, наконец, в последнее время построена и открыта Балаханская ветвь железной дороги. Кавказская нефтяная промышленность, достигнув столь значительного развития, вызвала основание, кроме фотогеновых заводов, еще заводов для приготовления смазочных масл и серной кислоты, бондарных заведений, механических фабрик, сплавных судов и проч. Все это вместе, доставляя значительные заработки рабочим, подняло благосостояние окрестных селений. Поступая на рынки Империи, кавказский фотоген сохраняет внутри государства сумму в 20 мил(онов) руб(лей), тратившуюся на покупку американского фотогена. Применение остатков нефти к отоплению пароходов, кроме своей прямой выгоды, служит еще и к сохранению столь важных для государственного хозяйства лесов. Проведение железной дороги от Баку до Тифлиса явится новым могущественным средством для дальнейшего развития нефтяной промышленности в Закавказье и в особенности в главнейшем ее центре — Апшеронском полуострове, произведения которого почти полгода, за прекращением навигации, остаются в настоящее время без сбыта. Наконец, принимая в соображение, что, по произведенным исследованиям, количество земель на Кавказе, на которых возможно получение нефти, определяется в 30 т(ысяч) квад(ратных) верст, нельзя не прийдти к заключению, что со временем, по устройству путей для сбыта нефтяных продуктов как на внутренние, так и на заграничные рынки, Кавказское нефтяное производство сделается одним из весьма крупных источников государственного дохода.
Вообще по положению, в котором ныне находится горный промысел на Кавказе, и по произведенным многочисленным геологическим изысканиям, следует заключать, что Кавказ щедро наделен разнообразными минеральными богатствами и что главнейшие из них составляют, кроме нефти и меди, — соль, железо, марганец, каменный уголь, квасцы, цинк и серебро, что же касается до нахождения золота, то до сих пор подтверждается его присутствие в различных местностях, но россыпей, стоющих разработки, пока, не открыто.
С целью лучшего устройства Кавказских (Пятигорских) минеральных вод, столь замечательных по целебным свойствам своим, произведены в недавнее время подробные исследования этих вод, чрез приглашенного для этого иностранного специалиста, и, на основании данных им указаний, составляется общий план переустройства означенных вод. Из большого числа других разнообразных минеральных источников на Кавказе, в последние годы устроены весьма удовлетворительно минеральные воды Боржомские и устраиваются замечательные также воды Абастуманские, находящиеся в Ахалцихском уезде, Тифлисской губернии.
XI. Финансовая часть
Финансовая часть по Северному Кавказу находится в подчинении Министерству Финансов и все доходы этой части края поступают в кассы Государственного казначейства непосредственно по финансовым сметам министерства; по Закавказскому же краю, с Высочайшего Вашего Величества соизволения, последовавшего в 1858 году, счеты доходов и расходов ведутся по своей особой смете, и доходы Закавказья предоставлено обращать исключительно на собственные потребности края.
В 1855 году, по Закавказскому краю поступило доходов до 3-х мил(лионов) руб(лей). В 1877 г. поступление их возрасло до 9-ти мил(лионов) руб(лей). Таким образом, в двадцатипятилетний период доходы края возросли в три раза. Независимо от этого, по особой земской смете края поступает и обращается в потребности края около 2 1/2 мил(лионов) руб(лей) ежегодно. В 1855 году поступление это не превышало 624 т(ысяч) руб(лей).
С 1855 по 1878 год действительно поступило доходов, в общий сложности, до 124-х мил(лионов) руб(лей); из того израсходовано на потребности края 116 1/2 мил(лионов) руб(лей); затем остальные 7 1/2 мил(лионов) руб(лей) поступили в ресурсы Гсударственного казначейства. Главные источники возвышения доходов обусловливаются поднятием уровня производительных сил края, без возвышения окладных норм податного обложения.
Торговое движение, как по внутренней, так и по внешней торговле, весьма заметно и с каждым годом оживляется и расширяется. В 1853 году, перед началом Восточной войны, таможенный доход по краю составлял 434 000 р(ублей); вывоз же товаров из края простирался на сумму до 1 346 000 р(ублей); в 1876 же году, перед последней войной, поступление таможенных доходов возросло до 1 470 000 р(ублей), вывезено же товаров из одних портов Черного моря до 9-ти мил(лионов) руб(лей); таким образом, таможенные доходы возросли в три с половиной раза; ценность же вывоза — в семь раз. Цифра таможенного дохода, в смысле культурного развития края, имеет еще тем большее значение, что рядом с возрастанием привоза иностранных товаров, который она собой выражает, идет со времени сооружения железных дорог, соединивших внутренние рынки с бассейнами Черного и Азовского морей, постоянное возрастание количества привозимых в Закавказье русских товаров. Цифра этого последнего привоза чрез одни Черноморские порты, не считая привоза сухопутного и чрез порты Каспийского моря, составляла в 1876 году до 12 мил(лионов) руб(ублей).
В деле финансового устройства края, подобно как и по всем прочим частям местного управления, все мероприятия направляемы были к тому, чтобы достигнуть возможно большого единения с Империей. Исходя из этих начал, в крае постепенно введены следующие, действующие в Империи, постановления, до финансовой части относящиеся: новые кассовые правила — в 1868 г.; общий европейский тариф по внешней торговле — в 1870 г.; питейный и табачный акцизные уставы — в 1873 г.; акцизный соляной устав и положение о пошлинах за право торговли и других промыслов — в 1876 г.
Из числа мероприятий, касающихся торговли, следует указать, между прочим, на установление с 1863 года свободного транзитного движения чрез Закавказский край по линиям из Поти к Тавризу на Джульфы и из Поти же к Решту чрез Баку. Мера эта, хотя не принесла государственной казне никакого дохода путем непосредственного обложения провозимых товаров, но, естественно, не могла не содействовать, в известной степени, возвышению народного благосостояния, а следовательно — не повлиять на увеличение источников государственного дохода.
Выводя общее заключение из всего, повергнутого в настоящем кратком очерке, на Высочайшее Ваше Императорское Величества воззрение, нельзя не признать, что в двадцатипятилетний период Царствования Вашего Величества Кавказский край весьма земетно двинулся вперед как в отношении экономического и вообще гражданского его развития и преуспеяния, так и в смысле упрочения в нем правительственной власти, и хотя еще много требуется заботы и целый ряд последовательных мер для того, чтобы срастить Кавказ с Россией в смысле экономичесокго и духовного единения, тем не менее сопоставление настоящего с недавним еще прошлым может служить залогом того, что, быть может, и не очень далекое будущее увидит Кавказ не только по факту, но и по естетственному тяготению всех его духовных и материальных сил неразрывной частью общего государственного организма, увидит его не предметом затруднений и жертв для России, а источником новой силы и вознаграждения ее за те жертвы, которые были принесены ей для обладания им.
19-го февраля 1880 г. С. Петербург
ПРИМЕЧАНИЯ
ГАРФ. Ф. 678. Оп. 1. Д. 687.
1 Михаил Николаевич (1832—1909), вел. кн., сын Николая I, член Комитета министров, с 1863 г. наместник Кавказа и командующий Кавказской армией, председатель Государственного Совета, генерал-фельдмаршал.
2 Дадиан Давид Леванович (1812—1853), князь, из рода Чиковани, владетель Мингрелии (1840—1853), генерал-майор.
3 Дадиан-Мингрельский Николай Давидович (1847—1903), последний владетельный князь Мингрелии (1853—1866). После смерти отца остался на попечении матери, княгини Екатерины Александровны (урожд. Чавчавадзе), по высочайшему повелению назначенной до его совершеннолетия, правительнецей Мингрелии. Получил образование под руководством К. А. Бороздина. Назначен флигель-адьютантом и зачислен в л.-гв. Кавказский эскадрон Его Величества конвоя (1856). В 1868 отказался от прав владетельного князя, получив в вознаграждение право именоваться светлейшим князем Мингрельским. С 1875 г. в отряде генерал-адьютанта И. В. Гурко.
4 Ольга Федоровна (урожд. принцесса Цецилия Баденская) (1839—1891), вел. кн., жена вел. кн. Михаила Николаевича.
Бигаев Н. А. Последние наместники Кавказа (в свете личных воспоминаний) (1902—1917) // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2003. — С. 402—449. — [Т. XII].
VI
От автора
Мне поставлена задача — дать характеристику той части жизнедеятельности последних наместников Кавказа графа Воронцова-Дашкова1 и Великого Князя Николая Николаевича2 и отчасти их непосредственного предшественника главноначальствующего князя Голицына3, которая остается покрытой полной неизвестностью для печати и широких слоев общества.
Взявшись за разрешение этой весьма щекотливой и трудной, в условиях эмиграции задачи, автор считает необходимым предупредить, что все, что будет сказано в настоящей работе, — есть результат личных наблюдений и воспоминаний автора, имевшего, по характеру своей службы*, случай почти ежедневно видеть указанных выше начальников Края в разнообразной обстановке их жизни и деятельности.
Автору приходится пользоваться исключительно услугами архива своей памяти. Поэтому, ручаясь за достоверность излагаемого, он, однако, не ручается за точность дат.
действительности, представляющие известный интерес, в виду того, что я не могу вспомнить фамилий некоторых действующих лиц героев, виновников этих моментов.
Прага 1928 г.
I. Главноначальствующий на Кавказе и Командующий войсками Кавказского военного округа ген(ерал)-адъют(ант) Князь Голицын
Мой приезд в Тифлис во второй половине августа месяца 1902 года ознаменовался известным покушением на жизнь Главноначальствующего на Кавказе кн. Голицына.
Насколько я помню, некоторые характерные черты этого покушения остались совершенно неизвестными. О них никто не писал и писать не мог. Поэтому я попытаюсь в общих чертах их восстановить.
Князь Голицын с женою возвращался с обычной прогулки из ботанического сада. На Коджорском шоссе, близ Тифлиса, экипаж Главноначальствующего был остановлен тремя “просителями” с протянутым прошением в руках. Просители, в скромных крестьянских одеждах, не внушали подозрения. Голицын взял прошение. Тем временем один из нападавших стал перед лошадьми, а двое других заскочили с двух сторон экипажа. Ординарец-казак, сидевший на козлах, и кучер сообразили недоброе. Первый соскочил с козел, но упал, а второй дал кнута. В этот промежуток времени два ставших у подножек экипажа злоумышленника стали наносить острыми кинжалами раны в голову князя. Голицын и его жена не растерялись. Они палкой и зонтиком ловко отбивали удары. Прежде, чем казак успел оправиться, а кучер дать полный ход, нападавшие успели, однако, нанести тяжелую рану своей жертве в голову.
Нападавшие бросились бежать, а князь, обливаясь кровью, прискакал во дворец.
Через час злоумышленники были захвачены стражниками и казаками конвоя, выскочившими по тревоге, имея в ружейных чехлах палки вместо ружей. Это странное обстоятельство в жизни войсковой части, когда палка для видимости должна была изображать винтовку, имеет свое объяснение в следующем: около того времени по Кавказскому военному округу последовал приказ, в силу которого ротные, сотенные и эскадронные командиры и пр., у которых пропадала винтовка, отрешались от должностей.
Конвой — спешить на помощь, казакам ничего не оставалось, как скакать без ружей, а некоторые с палками в чехлах.
Стражники подоспели раньше и, захватив злоумышленников живыми, убили их, несмотря на то, что один из них умолял дать ему возможность попрощаться с матерью-старухой.
с кн. Голицына и водрузить ее на Эриванской площади.
Убитые армяне были туго затянуты длинными полотенцами, чтобы “легче было бежать”, — как мне объяснили. После постигшей дашнакцутюн неудачи в открытом “бою” армяне, как гласила молва, хотели взорвать Тифлисский дворец и таким путем покончить с кн. Голицыным.
Инженерному ведомству пришлось устроить кругом дворца подземные ходы и постоянно их наблюдать, чтобы предупредить подвод под дворец мин.
Покушение на жизнь Голицына было вызвано, как известно, “близорукой политикой последнего на Кавказе вообще и в отношении армянского народа в частности и в особенности”.
Однако такая общая трактовка вопроса, без объяснений причин, мне кажется не совсем правильной. А между тем широкие слои русского общества именно питаются этой общей, уму и сердцу ничего не говорящей, постановкой политики Голицына в плоскость подчеркнуто недоброжелательного отношения и личных антипатий к армянскому народу, как к таковому.
Я не буду входить в гущу этого интересного и до сих пор честно и правдиво не освещенного вопроса, скажу только, что кн. Голицын виноват постольку, поскольку вообще виновата политика России в отношении Кавказа и многочисленных народов, его населяющих. И только.
Голицын, так же как его предшественники, вносил мир и согласие между основными тремя народностями Закавказья, постоянно враждовавшими между собою. Армяно-татарские “резни” известны миру. Еще до наложения рук на церковное и школьное имущество и доход Армении в 1897 и 1902 гг. казачьи части по распоряжению кн. Голицына несли охранительную (летние жилища — пастбища Эйлат) службу, чтобы не допускать армяно-татарских столкновений и т. д. Словом, Кавказское начальство всегда стремилось охранять мирный труд кавказского населения, способствовать поднятию его благосостояния.
В девяностых годах мы замечаем громадный рост культурно-экономической производительности края. На почве этого благосостояния и в связи с общим революционным движением внутри России в русской Армении зарождается острое националистическое чувство, вылившееся в определенную программу-минимум: — добиться для Армении республиканского строя в Российской федерации, — как этапа к возрождению Великой Армении.
Осуществление этой задачи взяла на себя партия сепаратистов армян “дашнакцутюн”, комплектовавшаяся из революционной интеллигенции.
Острие национальной борьбы дашнаков сначала было направлено против Турции, где эта борьба текла в русле освобождения армян от власти турок. Когда же дашнаки свою революционную деятельность перенесли в пределы русской Армении, и в партийную их казну потекли широкой рекой средства из церковных, школьных и др. источников, кн. Голицын распорядился в грубой, свойственной его натуре форме конфисковать эти источники.
Армянский народ поднял шум на весь мир. Наша радикальная печать в свою очередь старалась сгустить краски. В итоге — родилась печать “реакционной, антигосударственной и т. д. политики Голицына на Кавказе”.
Во второй половине 1904 года (в начале июля) кн. Голицын уехал в Россию и больше не возвращался. А в начале* 1905 года на Кавказе было восстановлено Наместничество. Первым Наместником был назначен граф Воронцов-Дашков, прибывший в Тифлис и вступивший в управление Наместничеством 5 мая того же года.
Прежде чем обратиться к жизнедеятельности графа Воронцова-Дашкова, необходимо сказать несколько слов о кн. Голицыне для его личной характеристики.
Начну с поступления моего младшим офицером в Конвой, тогда именовавшегося “Конвоем Командующего войсками Кавказского военного Округа”.
Прежде чем зачислить меня в Конвой согласно ходатайства его командира, кн. Голицын приказал меня ему представить. На приеме он меня спросил “знаю ли я строевую службу достаточно твердо”? Получив удовлетворяющий его ответ, он поставил мне другой вопрос: “а каков ваш (т. е. мой) клинок шашки”? — Я молниеносно выхватил из ножен знаменитый волчок (“заколдованный Терс-маймун” со стилизованным бегущим волком) и показал князю. Похвалив за оружие, князь Голицын приказал мне представиться княгине, его супруге, в ее приемный день.
Когда я прошел весь этот показ, тогда только состоялся приказ о моем назначении в Конвой.
Надо заметить, что Голицын не любил многолюдных штатов. Состав Конвоя очерчивался тремя офицерами и 200 казаками. Личная его “свита” состояла: из одного адъютанта — ротмистра Романовского7 (впоследствии батумский губернатор), одного штаб-офицера для поручений (подполковник Тарановский) и одного чиновника (Н. М. Проконе8), — вот и все.
Особенно интересны были дни приема представляющихся и просителей. В эти дни недели (среда) к 2? час. дня собирались: в белом зале (Георгиевском) все начальники управлений и учреждений, находившихся в гор. Тифлисе, и представляющиеся чины армии, и пр. Одновременно в другом зале, так называемом портретном, — строились просители, преимущественно из “народа”.
Нужно заметить, что этих последних всегда было очень мало (2—5 чел.), а иногда и совершенно не было. Объясняется это обстоятельство страхом, который наводил князь своим криком на просителей. И действительно он наводил ужас не только на просителей, но и на сановных представляющихся.
Сопровождая князя при его выходе к ожидавшим его в обоих залах, я был всегда свидетелем, как люди бледнели, как дрожали у них колена. Случалось часто, когда князь вместо намеченной очередной жертвы разноса нападал по ошибке на совершенно невинного человека.
Особенно туго приходилось докладчикам, в том числе начальнику Штаба округа Генерал-лейтенанту Белявскому9, человеку весьма несимпатичному и суровому.
После разносов и криков Кн. Голицын обыкновенно говорил нам, сопровождавшим его во внутренние покои офицерам, что “по человеческой психологии и логике надо нагонять холод и страх на людей и что в этом кроется залог преуспеяния”.
Вне рамок службы Голицын был добродушным русским “боярином”, большим хлебосолом и приятным собеседником. Когда у него бывали большие вечера, он всегда обходил лично гостей и угощал их.
Во время завтраков и обедов Князь всегда приказывал молодежи повторять вкусные блюда, чему, конечно, молодежь была очень рада. Касаясь широкого гостеприимства Голицына, надо сказать, что у него всегда был расчет по одной бутылке шампанского на человека за столом.
У князя Голицына была привычка появляться неожиданно на базарах Тифлиса и наводить порядок, а в неприемные часы он переодевался в штатское платье и отправлялся в дворцовый сад заниматься “заморскими” розами и др. цветами, которые он любил разводить и показывать гостям.
Характерно, что он не раз признавался, что единственно кого боится — это жены начальника Штаба М. И. Белявской, мужа которой он весьма часто разносил, привлекая внимание улицы своими криками на своего ближайшего помощника.
Во время русско-японской войны кн. Голицын разрешил одному офицеру (старшему) идти на войну. При этом Князь и Княгиня любовно снарядили офицера своего Конвоя, подъесаула Золотарева, вернувшегося с войны штаб-офицером и убитого вскоре татарами разбойниками не далеко от Агдама, Елизаветпольской. губ., благословив его по-родительски на ратный подвиг и снабдив богато всем необходимым офицеру на войне.
II. Наместник Кавказа и Главнокомандующий войсками Кавказского военного округа генерал-адъютант граф Воронцов-Дашков (1905—1915)
Перехожу к графу Воронцову-Дашкову. Назначение этого выдающегося государственного человека, чье имя несомненно займет лучшие страницы в летописи Кавказа, последовало в момент, когда революционные зарницы уже осветили небосклон далекой окраины России.
В мою задачу не входит освещение настроения умов того сложного предреволюционного времени. Я укажу только, что политические струны на Кавказе были натянуты до отказа. Во главе Кавказа должен был стать человек уравновешенного и недюжинного ума, человек с смелым, независимым характером и дальновидным взором, и, наконец, человек с волей и добрым сердцем, легко воспринимающим и понимающим душу Кавказа.
Таковым человеком голос закаленных (старших) воинов Кавказа назвал графа Воронцова-Дашкова, а голос этот был доведен до сведения Государя генерал-адъютантами князьями — Захарием Чавчавадзе10 и Ивант Гивичем Амилахвари11.
Граф Воронцов-Дашков с Кавказом познакомился еще во время борьбы с горцами Западного Кавказа. Его имя здесь связано со станицей Троицкой*, казаком которой он числился. Затем он состоял в должностях — адъютанта Наместника Кавказа фельдмаршала кн. Барятинского12 и Командира Конвоя (1859—1861).
Вот в эти-то юные еще года его исключительные душевные и моральные качества стали известны его соратникам и друзьям, знаменитым кавказским великанам — кн. Захарию Чавчавадзе и И. Г. Амилахвари, настоявшими перед Государем на его назначении на Кавказ.
Граф Воронцов-Дашков получил хорошее образование — он воспитанник Московского Университета и офицер Генерального Штаба.
Около 10 час. утра 5 мая 1905 года Тифлис торжественно встречал своего Наместника. Граф ехал по улицам Тифлиса на громадном белом англо-арабе с огромной свитой, сопровождаемый Конвоем. Все население его искренно и радостно приветствовало.
Командир Конвоя, подполковник Драгомиров, которому ниже отведу надлежащее место, как из ряда вон выходящему типу человека, вытащил из сорного ящика, попавшего на чердак, фотографию графа Воронцова-Дашкова, снятую в годы, когда он командовал Конвоем*. После очистки ее от сора и грязи, портрет был вложен в золоченную раму и мы ее торжественно, всем составом офицеров, преподнесли ее оригиналу, нашему Главнокомандующему и патрону.
Эффект был полный. Оказалось, что граф не имел этой фотографии, долгое время валявшейся на чердаке, среди всякого хлама и мусора. Картина — достойная внимания.
Наступили октябрьские дни первой революции. Последовал Манифест о свободах, Государственной Думе и т. д.
Тифлис превратился в митингующую толпу. Растерянность верхов была полная. Один дворец хранил полное спокойствие и выдержку. Войска оставались верными долгу и присяге. На Головинском проспекте с утра до самого вечера происходили митинги. Выкрикивались призывы к свержению престола и т. д. В эти дни помощник по полицейской части Наместника жандармский генерал Ширинкин13, человек весьма симпатичный и достойный, привел во дворец к Наместнику, прямо с митинга около 6—7 человек, из числа главных вождей революционного населения. Один из приведенных, худощавый и носатый грузин, очень молодой на вид, держал демагогическую, в повышенных тонах, речь. Размахивая перед самым носом графа Наместника грязною кистью своей руки, лихой джигит-оратор требовал свобод Кавказу и рабочему классу, угрожая народным гневом и т. д.
предков, показалось кощунством, непозволительным актом нарушения всякого приличия. Видя, что граф Наместник спокойно, ни одним мускулом лица не шевелясь, слушает дерзкого оратора, а солидная свита хранит невозмутимый вид, точно ей нет никакого дела до того, что на ее глазах творится, я, подав глазами знак выездному уряднику, здесь находившемуся, сделал энергичный шаг в сторону оратора, чтобы схватить его за шиворот и призвать к кавказскому приличию и адату, к соблюдению священного завета — преклонение и уважение перед сединою, или же убраться вон. Генерал Ширинкин схватил меня за руку и, отведя, пригрозил арестовать и проч.
Аудиенция эта, конечно, никаких положительных результатов иметь не могла. Митинги перед дворцом процветали. Свита Наместника из окна дворца на них любовалась. Выведенный из терпения этим постоянным и непрекращающимся зрелищем граф как-то приказал дежурному адъютанту кн. Гуриели14 попросить толпу разойтись.
Немощный и болезненный князь не решился идти выполнить щекотливый приказ, попросив меня за него это сделать. Огромная и накаленная толпа без всякого сопротивления спокойно разошлась, когда я обратился к ней с просьбой от имени Наместника очистить проспект. В случае, если бы митинг не разошелся, было приказано казачьей сотне атаковать толпу. Митинги больше не повторялись.
Хотя революция на Кавказе в то время протекала по руслу стихийного социального протеста, но не национального возмущения, тем не менее правая русская общественность и русские рабочие из “Союза Михаила Архангела15” усмотрели в Кавказской действительности антирусский элемент.
Русские решили устроить грандиозную манифестацию, придав ей чисто узко-национальный и патриотический характер. Манифестация была назначена на 22 октября 1905 г.
Огромная тысячная толпа, в сопровождении взвода нижегородских драгун, двинулась с Александровской площади по направлению к дворцу. Толпа шла с иконами, портретом Государя и с пением гимна и “Спаси Господи Люди Твоя”.
Граф Воронцов-Дашков, узнав об этой манифестации, приказал своему адъютанту кн. Чавчавадзе вместе со мною немедленно скакать на место сбора манифестантов и просить от его имени воздержаться от демонстрации и разойтись.
На наш призыв толпа ответила отказом, двинувшись к дворцу по намеченному маршруту. Около общественного Собрания, вблизи дворца, по толпе раздались провокаторские выстрелы. Получилось нечто ужасное. Начался разгром Собрания, расстрел невинных людей. Особенные в этом отношении зверства проявили казаки 2 Полтавского полка и запасные Тифлисского пехотного полка. Те и другие были мобилизованы летом 1905 г. по случаю народных волнений, охвативших всю Россию. Казак конвоя Клад самолично расстрелял 14 человек, спрятавшихся во время общей паники в машинном отделении общественного Собрания.
На мой вопрос: за что такое безумство он совершил над невинными людьми, казак Клад ответил: “они, эти революционеры, убили моего друга казака Михнева и др. станичников, тоже невинных людей. Убитые мною — революционеры потому, что у них были красные банты”.
Нужно заметить, что пропаганда велась среди войсковых частей против казаков вообще и, таким образом, революционеры созданием вражды и розни в одной и той же армии сыграли на руку власти, которая легко парализовала вспышки в войсковых частях, призывая для усмирения “армейской” части казаков и наоборот.
Казак Михнев (кубанец), о котором я упомянул выше, был убит террористической группой грузинской социал-демократии при следующих обстоятельствах: 24 августа 1905 г. я получил приказание* назначить двух расторопных казаков для отвозки по военно-грузинской дороге орденов Наместника, пожалованных ему Шахом. Последний в это время проезжал через Минеральные Воды, где в то время пребывал на даче граф Воронцов-Дашков, который должен был встретить Шаха.
В тот же день поздно вечером назначенные мною казаки Михнев и Ширяев двинулись в путь на перекладных, вооруженные берданками**. На 14-ой версте от Тифлиса на казаков было совершено нападение четырех грузин злоумышленников, открывших одновременно огонь из глубокого кустарника. Первым же залпом был убит наповал казак Михнев. Ширяев не растерялся. Быстро соскочив с перекладной, он залег за кучу щебня и стал отстреливаться. Одного разбойника он убил, а другому размозжил ногу. После этого нападавшие разбежались.
Ширяев, сдав перекладную с трупом казака в духан, сам добежал до Мцхетского вокзала и оттуда дал знать о случившемся. Сейчас же я по тревоге выехал с сотней казаков на место происшествия, где захватил раненного Ширяевым имеретина, а у полотна дороги нашел труп убитого им же человека. Из документов, найденных при них, выяснилось, что они люди социал-демократической партии, напавшие на казаков с целью захватить ордена, осыпанные драгоценными камнями, или же по ошибке принявшие перекладную казаков за почту.
Поразительно, что Ширяев, которого я вернул из Мцхета на рассвете, указал точно откуда в него стреляли. В указанных им местах оказались гильзы и другие следы от нападавших. Генерал Драгомиров, которому сын сообщил о Высочайшей резолюции на рапорт об этом происшествии “молодец”, между прочим, сказал: “на черта ему “молодец”, Ширяеву надо дать георгиевский крест”.
Ширяев был действительно необыкновенной храбрости и находчивости казак. Когда получилось известие об убийстве одного из казаков, без указания его фамилии, весь Конвой назвал убитым Михнева. “Ширяева никакая пуля и бомба не возьмут”, — говорили казаки.
Когда казак Клад расстреливал свои 14 жертв, другой казак Конвоя Колбаса спасал женщин и детей, вытаскивая их из огненного ада. Одна из спасенных, красавица-курсистка, выражала после свое возмущение поведением казаков, ее же спасших.
Казаки мстили и за “30 августа” 1905 года, когда одновременно во все казачьи части, расположенные в Тифлисе, были брошены “Авгальские бомбы” страшной разрушительной силы. От одной бомбы, брошенной к подъезду Конвоя, был убит один казак и тяжело ранено 19.
Лично я со взводом казаков совершенно случайно избег этой бомбы, свернув по дороге в Конвой в другую улицу, по которой я никогда не ездил.
Вообще казаки безжалостно в таких случаях избивали “кудлатых”, как они выражались. Человек с большой шевелюрой волос, “кудлатый” по их убеждению был социалистом, следовательно “врагом народа” и порядка, подлежащий уничтожению.
Из войсковых частей Тифлисского гарнизона особенно революционно были настроены саперные батальоны и всякого рода отдельные команды. Прочие части не были тронуты революционными идеями. Однако внутренняя охрана дворца была возложена исключительно на казаков Конвоя и на пластунов.
Граф Наместник на постоянные настойчивые просьбы начальников частей — разрешить силою оружия обуздать революционные проявления, тормозившие правильное течение жизни, всегда отвечал одно и то же: “больше спокойствия и хладнокровия”.
Это “философское” поведение графа выводило из терпения офицерство, громко выражавшее свое крайнее неудовольствие поведением своего Главнокомандующего и некоторых высших начальников, которых молодежь заподозрила в “революционности и трусости”.
Наместник часто созывал совещания старших начальников. На этих совещаниях я присутствовал за командира Конвоя, т. к. последний был глухой. И нужно сказать, что граф и его помощник по военной части генерал-лейтенант Малама16, бывший до этого Кубанским атаманом, на этих совещаниях поражали своим здравым, хладнокровным спокойствием и оценкой обстановки и момента.
Граф Наместник, которого я ежедневно в те дни наблюдал, среди общей растерянности мужественно и спокойно относился к событиям, не выходя из обычных рамок повседневной, раз установленной жизни и порядка. Это обстоятельство умиряло пыл ретивых, внося всюду уверенность в свои силы и спокойствие.
Когда же обстановка требовала решительных действий, то он ни перед чем не останавливался. Раз по телефону дали знать во дворец, что первый Кавказский Саперный батальон идет с оружием громить дворец.
Главнокомандующий через дежурного адъютанта отдает приказ Командиру Конвоя Драгомирову остановить сапер силами Конвоя. Последний, оставаясь во дворце и любуясь с окна на улицу, в свою очередь, приказал мне в конном строю атаковать саперный батальон. На это я ответил, что буду действовать по обстановке, т. к. за успех задачи и за жизнь казаков отвечаю я. На это я получил вторичный приказ — “атаковать в конном строю взбунтовавшийся батальон на Головинском проспекте”!
Выслав разъезды по всем улицам, я решил не прибегать к конной атаке, а внезапно охватить батальон с двух засад огнем, а затем полусотней в конном строю рассеять остатки. На наше счастье батальон и не думал идти на дворец, а Драгомиров, наблюдавший с окна за моими действиями, пригрозил мне судом за неисполнение приказа начальника в “боевой обстановке”.
В те же революционные дни поднялась армяно-татарская традиционная резня. Татары ордами шли на армянские села, вооруженные допотопным оружием. Армяне их встречали организованно и маузерами. Вмешательство властей и мирные переговоры ни к чему не привели. Тогда было решено вооружить армянские села берданками из артиллерийских складов. Уже шла во дворце разверстка ружей под руководством директора Канцелярии Петерсона17. Мне показалось, что здесь что-то совершается нехорошее. Если вооружать, думаю я, то вооружить обе режущиеся стороны. Пусть себе режутся, — если им это так нравится. Эту мысль я тут же громко высказал.
Ружья не были выданы армянам, раздумали, а были даны социал-демократической партии под расписку Рамишвили. Эта партия взяла на свою ответственность усмирить армян и татар и по ликвидации резни вернуть оружие. На это распоряжение Тифлисский гарнизон ответил митингом, на котором было постановлено — “отобрать силою оружие от социалистов”.
Когда накануне митинга подполковнику Драгомирову доложили о том, что на этот митинг протеста против распоряжения Главнокомандующего приглашают представителей Конвоя, он позвал на совещание сначала вахмистров, потом младшего офицера, а потом напоследок пригласил и меня.
Сообщив мне суть дела, Драгомиров заявил: “мы должны принять участие на митинге; не можем же мы идти против целого гарнизона”. Затем он спросил: — как я смотрю на этот вопрос? Я был крайне смущен и удивлен его взглядом на вопрос такой важности и не без волнения заявил буквально: “митинг устраивается против Наместника. Конвой по присяге есть ближайший страж Его Сиятельства и защитник его жизни, а следовательно и его доброго имени. Наш долг умереть за своего Главнокомандующего. Пусть через наши трупы переступает “революционный гарнизон” во дворец. Если завтра будут судить наши казаки своего Главнокомандующего, то послезавтра они будут судить Вас и меня. Не к лицу Конвою митинговать”.
Драгомиров согласился со мною, заявив, что на митинг казаков не пошлет. Однако своего слова он не сдержал. Два казака-делегата были на митинг посланы.
Результаты митинга сказались на другой же день; мимо Конвоя на двух фаэтонах под охраной социал-демократической молодежи провозили домой несколько армян. Охрана была вооружена казенными берданками. Несколько казаков выскочило и отобрало берданки, при чем одного сопротивлявшегося грузина убили, а другому разбили прикладом голову.
Это случилось после обеда у самого дворца. Взволнованный Наместник позвал подполковника Драгомирова узнать в чем дело и кто убил невинного человека. Драгомиров, не подозревая, что виновниками являются его казаки и прежде всего он сам, ничего не мог объяснить.
Послали за мною. Я уже знал фамилии убийц и причину, о которой я сейчас же сам догадался. Граф, приняв меня, спросил: “кто убил и за что”. Так как Драгомиров отрицал вину казаков, то я ответил: “Вероятно убили наши казаки. Гарнизон взволнован выдачей социал-демократической партии берданок”. Наместник глубоко вздохнул, ничего не сказав. В этот момент вошел генерал Ширинкин и доложил фамилии казаков-убийц. Но истинную причину ни он, ни граф Наместник не узнали. Нельзя было предавать своего командира, виновника происшедшего и фактически выступившего против своего Главнокомандующего.
Но нет худа без добра. Этот случай дал нам козырь держать в руках Драгомирова и смягчать его ужасные тиранические действия в отношении всех чинов Конвоя.
Конечно, выдача оружия революционерам в эпоху революционного процесса, не остроумно и легкомысленно. Но графа в данном случае подвели советчики. С другой стороны социал-демократическая партия старалась, как могла, служить интересам мира между двумя враждовавшими народами, и кое-каких результатов достигла.
Берданки, конечно, не были возвращены по принадлежности. Вернулось только часть их.
Особенно воинственно был настроен против крамольников-кавказцев блестящий начальник Штаба округа генерал Грязное18. Он слишком открыто рисовался идеей “сметать без остатка села и дома бунтовщиков, вешать рабочих”. На самом же деле генерал Грязное был человек весьма гуманный и доброго склада характера. За внешнее проявление воинственного настроения Грязнов и поплатился жизнью. Он был убит брошенной в него бомбой*. Убийство уважаемого генерала взволновало весь гарнизон. Состоялся многолюдный офицерский “митинг” в Штабе округа. На этом собрании был избран новый комитет, в состав которого входило по одному представителю от каждой отдельной войсковой части. Комитет сыграл благотворную роль в смысле объединенных действий частей гарнизона и регулировании помощи гражданской власти при принятии мер воздействия посредством вызова войск.
Не будь опять-таки налицо монолитного спокойствия и философского хладнокровия графа Наместника, которого все любили и уважали (исключая крайних русских черносотенцев, впоследствии оказавшихся в стане большевиков) в Тифлисе произошли бы большие, чреватые кровью беспорядки. Так был возмущен убийством генерала Грязнова гарнизон.
Тогдашние черносотенцы русские, а теперь усердные “советчики” травили в печати графа (в “Новом Времени”19), требуя решительных мер против “Крамольного Кавказа”. Время показало, кто был прав. Правым оказался Наместник, мудрым спокойствием сравнительно легко и без излишних жертв умиротворивший взволнованный Кавказ. Любовь престарелого графа к Кавказу сделала свое хорошее дело.
Как известно Воронцов-Дашков слывет за сгущенного армянофила, а его жена графиня Елизавета Андреевна, урожденная графиня Шувалова, крещена “в армянки”. Дело дошло до того, что в заседаниях Совета Министров* от 30 июля и 4 августа 1915 г. под председательством Горемыкина20 и с участием военного министра ген. Поливанова21, Сазонова22 и др. обвинили графа Главнокомандующего чуть ли не в государственной измене. Ему ставили в вину молниеносное движение Кавказской армии вглубь турецкой Армении, считая это победоносное шествие Кавказской армии вредным, преступным для интересов России и общей экономии ведения войны. Министры указывали (а ген. Поливанов подтверждал), что граф Воронцов де интересуется только армянским вопросом, — воссозданием Великой Армении, и что ему чужды интересы общие.
Дело дошло до того, что на почтенном Совещании министров, и при том секретном, было произнесено имя жены Наместника в роли “Главнокомандующей” Кавказским фронтом.
Оказывается не всегда хорошо и выгодно побеждать. В 1915 году наши армии на Западном фронте, разбитые, отступали, а Кавказская армия победоносно вторгалась все глубже и глубже в неприятельские земли и именно в том направлении, где местное население было на нашей стороне. В мою тему на входят вопросы стратегии, поэтому я не буду останавливаться на действиях Графа Главнокомандующего, который, кстати будет сказано, в это время совершенно не касался армии, ибо был тяжело болен, лежал в постели, не показываясь наружу из дворца Великого Князя Георгия Михайловича в Боржоме. Скажу только, что мне стыдно за Россию, что она имела военного министра генерала Генерального Штаба Поливанова; стыдно за Совет министров, который в такой серьезный момент руководствовался в своих суждениях сплетнями досужих кумушек и врагов русской государственности и русских интересов на Кавказе. Однако, я хочу попытаться осветить светом правды легенду об армянофильстве четы Воронцовых-Дашковых. С самого начала оговариваюсь, что ни о каком исключительном армянофильстве с их стороны речи быть не может. Граф-Наместник был одинаково расположен ко всем народам Кавказа, и если угодно, то его симпатии, по моим наблюдениям, больше склонялись на сторону тех, кто больше всего его в армянофильстве обвиняет, т. е. грузин.
Что касается графини Елизаветы Андреевны, то она действительно впоследствии открыто показывала свое особое расположение к армянскому духовенству и к армянской общественности вообще, но однако она никогда не вмешивалась в дела управления и в политику. Перелом же в ее настроении в пользу армян случился опять-таки благодаря во-первых тому, что грузинская аристократия держала себя заносчиво, считая в некоторых случаях себя чуть ли не выше “кровями” и явно это показывая графине, обладавшей своенравным и решительным характером, и во-вторых — армянское общество к ней подошло иначе, оно нашло себе в ее сердце мягкий уголок. А ведь женщина остается женщиной!
Наконец, не надо забывать того, всегда упускаемого, серьезного обстоятельства, что на Кавказе в те времена армян не любили. Справедливо это или нет — я касаться не намерен, но факта этого отрицать невозможно. И вот на общем фоне этого несимпатичного отношения населения к армянам показались теплые и робкие лучи доброжелательства к этому народу со стороны высшей власти. В доме Воронцовых армянское общество нашло радушное гостеприимство наравне с другими. Это обстоятельство, в связи с “изгнанием” армянского духа из дворца кн. Голицыных, резко бросилось в глаза обществу.
Армяне имели право быть недовольными общей политикой власти, отобравшей у них церковные и школьные имущества. Задача новой власти, в данном случае графа Воронцова-Дашкова заключалась в такое тревожное время в внесении спокойствия среди возмущенных и взволнованных армянских масс и вернуть их традиционные, веками освященные и скрепленные симпатии к России.
Граф Наместник этого достиг очень легко, вернув армянам конфискованные имущества и показав, что он как носитель почти верховной власти на Кавказе стоит на страже кровных интересов армянского народа, не расходящихся с общегосударственными.
Но из этого не следует, конечно, что граф забывал интересы грузин, нет. Человек всегда остается человеком. Нет такой души, на которую не могли бы влиять окружающие. Посмотрим, кто же состоял в ближайшей свите графа: два личных его адъютанта грузины — князь Чавчавадзе и князь Амилахвари — сыновья его друзей; офицеры для поручений: князь Цулукидзе — грузин, князь Андроников — грузин, князь Андроников Ираклий — грузин и только штаб-офицер для поручений подполковник Кетхудов — армянин. Далее — при графе состоял чиновником для поручения и князь дагестанец Асельдербек Коцаналипов, возведенный в шталмейстеры двора Его Величества. Комендантом Конвоя был автор этих строк — осетин. Прочие были русские, их было 4—5 человек.
Таким образом при дворе Наместника служил лишь один армянин, никакого влияния на графа не имевший.
В 1906/7 г. Наместник съездил в Эривань, где осмотрел войсковые части, губернские учреждения и учебные заведения. В поездке графа Воронцова-Дашкова сопровождала его жена; в числе сопровождавших был и пишущий эти строки. Поездка совершена зимой.
Экстренный поезд Наместника прибыл в Эривань около 10 ч. утра. Перед самым приходом поезда графу подали список лиц, которые подлежали приглашению на завтрак к Наместнику. В списке значился и командир 1 Полтавского полка Борчевский. Граф последнего вычеркнул, велев его не звать. На вокзале был выстроен почетный караул, а на его фланге в одну шеренгу вытянулись старшие начальники Эриванского гарнизона, в том числе полковник Борчевский, вычеркнутый из списка к завтраку.
Главнокомандующий, обходя почетный караул и начальствующих лиц, подавал руку каждому из последних, но когда он дошел до полковника Борчевского, то он демонстративно не подал ему руки. Зная характер графа, его простоту и сердечность, я был удивлен его поступку, на него совершенно не похожий и его характеру, доброму и внимательному, не соответствующий. По наведенным мною справкам оказалось, что Борчевский обворовывал полк, но так ловко, что нельзя было его упечь под суд.
Наместник дал почувствовать Борчевскому, что он не достоин высокого звания командира части Кавказской армии. На другой день утром Главнокомандующий с супругой в сопровождении свиты и Эриванского губернатора графа Тузенгаузена24 выехали в Эчмиадзин, навестить больного и престарелого Католикоса всех армян.
Первопрестольный Эчмиадзин достойно и торжественно встретил графа и графиню, завоевавших уже симпатии армянского народа. Я не буду описывать того, что в свое время было отмечено в печати. Я отмечу то, что я подметил особенного в тот день и что никогда и никем не зафиксировано.
Сам Католикос лежал больной в постели*. Прочее армянское духовенство и армянское население встретили поезд Наместника у самого въезда в Эчмиадзин. Духовенство было в облачении, а трое из них с кадилами в руках.
Когда граф и графиня сошли с экипажа, духовенство открыло шествие к Эчмиадзинскому монастырю, до которого было шагов 200—300. И вот во время этого шествия мое внимание привлекло необычайное зрелище: три священника почти все время шли задом наперед и все время кадили в сторону под руку шедших за духовенством непосредственно графа и графини. Вот тут впервые я понял точный смысл слова “кадить, покадил”.
Само собою ясно, что с места эчмиадзинцы покорили сердце графини.
После прекрасного и обильного завтрака состоялся торжественный акт в духовной Академии при Эчмиадзинском монастыре. В актовом зале был устроен “трон” под балдахином, куда был приглашен Граф Наместник. Взойдя на “трон”, Воронцов-Дашков обратился с речью, содержание которой, к сожалению, не имею, оно осталось на родине. Хорошо помню, что граф говорил общие фразы и всякие пожелания “трудолюбивому и честному армянскому народу”. Академический хор трижды и очень скверно спел “Боже, Царя Храни”, очевидно только к приезду Наместника приготовленный.
На этом акт был закончен. После этого нам были показаны достопримечательности монастыря, музей, типография и т. д. Расписавшись в почетной книге посетителей, мы отправились на место раскопок археологических древностей.
Графу и графине были поднесены какие-то подарки из армянской старины. Вообще нужно сказать, что радушию и предупредительности армян не было границ.
После Эчмиадзина мы выехали в Карс, где Главнокомандующий осматривал форты нашей первоклассной Кавказской твердыни, ныне по Брестскому миру отошедшей к Турции.
Карский гарнизон приветствовал маститого Главнокомандующего кавказским “хлебом-солью”. За обедом присутствовала со стороны хозяев только одна дама, жена начальника 1 Кавказской казачьей дивизии Кусова. Остроумный и талантливый тамада артиллерии капитан Мусхелов создал хорошее настроение, обратив на себя особое внимание как Главнокомандующего, так равно и других высших начальников. Мне говорили, что в тот день Мусхелов заработал себе чин подполковника вне очереди.
Познакомившись с жизнью крепостных частей, житьем-бытьем офицеров, квартировавших в крепостных “тюрьмах”, поражаешься подвигу, смирению и доблести русского офицера. Жизнь офицера и солдата Карской крепости воистину ничем не отличалась от “волчьей жизни”. Тем не менее эти люди не роптали на судьбу, самоотверженно отправляя службу по присяге за нищенское материальное вознаграждение.
После Карса были осмотрены Александровское укрепление и войска гарнизона в их казармах. Всюду графа встречали с “ура”, как царя. В шикарном офицерском собрании Кабардинского пехотного полка Главнокомандующему был дан обед. Здесь не было того повышенного настроения, какое создал в Карсе капитан Мусхелов.
После этой поездки, по моим наблюдениям, армянское духовенство стало в особом почете у графини Елизаветы Андреевны; оно часто появлялось на завтраках во дворце, чего раньше не наблюдалось. При духовенстве зернистая икра подавалась к столу уже в больших дозах.
С целью внесения мира между армянами и татарами, не устававшими резать друг друга, Наместник созвал “мирную армяно-татарскую конференцию” в Тифлисе. Заседания конференции происходили в белом (Георгиевском) зале дворца под председательством генерал-лейтенанта Малама. Заседания были закрытые. Я присутствовал на них в качестве дежурного офицера. Конференцию открыл большой речью сам Наместник. Его речь на всех делегатов произвела потрясающее впечатление, даже на Ахмеда Агаева, ныне одного из столпов [Ангорского] Национального собрания. Все почувствовали, что граф искренно хочет положить конец дикой взаимной расправе двух народов, долженствующих стать на путь мирного труда и преуспеяния.
Армянский народ и татары на конференцию дали лучшее, чем эти нации располагали и могли похвалиться. Армяне всегда были богаты интеллигенцией, но я никогда не ожидал, чтобы татары так достойно были представлены на конференции. Интеллектуально татары ни в каком отношении не уступали армянам. И что же — все они — питомцы русских высших учебных заведений! Как конференция ни старалась выяснить причины взаимной распри, она их указать не могла. На протяжении 10 заседаний произносились блестящие речи (ораторами обе стороны были более чем богаты), но в конечном итоге конференция практических результатов не дала. Она дала только уверенность, что Наместник искренно хочет покончить с этим позорным явлением в Кавказской жизни, — как резня невинных стариков, женщин, детей. И граф Воронцов-Дашков разумными мерами и тактом, за которыми скрывались стальные штыки Кавказских войск, сумел внести мир и согласие между враждовавшими двумя народами.
Я не могу не отметить двух обаятельных личностей — делегатов, которые в критические минуты как-то особенно умели вносить спокойствие и теплоту в разгоравшиеся страсти. Я говорю об инженере [Тагианосове], армянине, и члене бакинской городской Управы (или гласный Думы), татарине, фамилию которого не могу вспомнить. Эти две светлые личности были центром, душой Конференции, не смотря на то, что последний не достаточно даже владел русским языком, хотя это не мешало ему произносить блестящие речи.
Когда волна крестьянских восстаний прокатилась по всему Закавказью, Наместник разновременно пригласил к себе в Тифлис представителей от каждого народа, чтобы в личной, непосредственной беседе познакомиться с чаяниями каждого народа.
В этом деле графу помогал генерал-адъютант кн. Амилахвари, ездивший по всей Грузии, где, главным образом, происходили крестьянские волнения, и вносивший своим авторитетом некоторый порядок в чрезмерно бушевавшие умы населения древней Иверийской земли. Особенные в этом отношении хлопоты и беспокойство вызывали гурийцы. Возвеличенная самим великим Л. Н. Толстым Гурия, — “авангард русской революции”, не знала рамок своему размаху.
И вот кн. Амилахвари, известный и уважаемый во всех даже медвежьих углах Кавказа, что называется, “сгонял” со всех концов представителей народностей (главным образом крестьян) по очереди в Тифлисский дворец представиться Наместнику и лично высказать ему о своих нуждах и о волнующих чаяниях Кавказцев.
Тифлисский дворец, по Кавказскому обычаю, встречал делегатов хлебом-солью и бокалом вина. При этом для делегаций (а они были многолюдны) по указанию кн. Амилахвари подавались блюда и напитки по национальному вкусу. Хорошо помню, что аджарцам (их было до 50 человек, одетые в свои живописные костюмы) подали плов, лепешки и другие закуски и коньяк. Вина не было*.
Депутации выстраивались в Георгиевском зале. Здесь же группировались и высшие чины управления Наместничества. У дверей зала вытягивались парные часовые-конвойцы в красных черкесках, с закинутыми за плечи белыми башлыками.
Выход Наместника в сопровождении блестящей свиты и гиганта престарелого кн. Амилахвари. Одна внешность графа — царственная и импонирующая, уже приковывала к себе сердца делегатов. Все вместе взятое производило такое на них впечатление, что они совершенно забывали заученные заблаговременно на местах революционные фразы и отдавались во власть бесхитростных крестьянских порывов.
С места же Наместник и бесхитростные дети земли находили общий язык для правдивого, не планетарного, освещения вопросов момента. Под впечатлением обаятельной беседы с чарующим графом Наместником, делегаты приглашались через желтую гостиную в персидский зал к завтраку.
Обласканные и очарованные царственным Наместником, эти люди ехали по местам и вносили мир и спокойствие в палящие умы. Конечно, дело не ограничивалось внешними знаками восточной политики; возможные уступки и реформы делались и проводились в жизнь и благодарное население недаром выразило Воронцову-Дашкову неподдельные чувства признательности в дни празднования 50-летия в офицерских чинах Графа-Наместника весною 1908 года. На этот юбилей съехались со всех концов Кавказа. Эти торжества не могут изгладиться из памяти участников и зрителей. Тысячи людей, депутаций, адресов, подарков, угощение, расставленное не только в залах дворца, но и по аллеям дворцового сада, национальные танцы, алла-верды — все это создавало волшебную картину.
Я не могу забыть выезда Графа на парад Тифлисскому гарнизону, устроенный по этому случаю на Головинском проспекте. Красавец старик-граф был одет форму лейб-гусар, которыми он командовал. Он был верхом на своем огромном белом англо-арабе. Красный доломан и белый конь — сочетание замечательное. Юбиляра сопровождали на серых в яблоках конях два его сына-гусара и два делегата лейб-гусар, прибывших на торжества поздравить графа как бывшего командира и поднести ему золотую саблю от полка. Все четыре гусара ехали за Наместником в ряд. Невольно срывались с языка слова: “вот кому надо быть действительно царем, а не наместником”!
Такие картинки рождают много хороших чувств.
Заговорив об “алла-верды”, надо сказать о гостеприимстве графа Наместника. Я не буду касаться обычных завтраков, обедов, раутов и т. д. Скажу несколько слов о традиционных новогодних и пасхальных приемах, когда все залы дворца заполнялись гостями до отказа.
Нужно оговориться, что Наместник, гр. Воронцов-Дашков, своего жалования, если мне память не изменяет 17 тыс. (в месяц*) совершенно не расходовал на себя. Он был очень богат, а его жена еще богаче, потому он от казны на себя ничего не расходовал. Жалование Графа шло в пользу бедных.
В эти дни столы ломились от груды всякой еды. Чего, чего только не бывало тут. Западные люди с ума сходили от “такого непроизводительного расхода”. Вино и шампанское из собственных садов лились рекой. Сотни людей никогда не могли одолеть и половины поданной еды и питья.
Конечно, дело не обходилось без речей. Сама жизнь как-то установила традицию, которой твердо и неуклонно держались в эти дни; а традиция эта заключалась в том, что от имени Кавказской армии, т. е. от военной части гостей, тост говорил златоуст кн. Н. Н. Баратов25, а от имени гражданской (штатской) — городской голова города Тифлиса А. И. Хатисов, известный на Кавказе оратор и лектор. К этому как-то привыкли и всегда с нетерпением гости ожидали выступления именно этих ораторов, а не других.
Дамы в этих случаях отсутствовали. Они бывали только на разговении, на которое приглашался более тесный и близкий к семье графа круг. В пасхальный четверг во дворец приглашались воспитанницы Заведения Св. Нины, состоявшие в ведении графини Воронцовой-Дашковой, и кадеты Тифлисского корпуса. Молодежь этого дня всегда ждала с огромным интересом. Кроме угощения, для них устраивались концерты знаменитого хора Конвоя и балалаечников, а также танцы, игры и проч. увеселения.
Нужно заметить, что графиню Елизавету Андреевну все страшно боялись. Задолго до ее приезда в Тифлис докатилась до нас молва, что де “графиня — это нечто страшное, что она иностранных царственных принцесс встречает кивком головы”, часто не удостаивая их подачей руки и т. д.
И действительно, ее гордый, суровый вид наводил холод на всех и мы ее очень боялись, избегая садиться за столом поблизости к ней, или визави. Между тем она была доброй женщиной, к которой надо было уметь “примениться”. Армянское духовенство и армянские деятели это умели делать.
Правда она была своенравная и всегда резко выражала свое неудовольствие. Как-то раз, ее старший сын Илларион Илларионович, гусар Его Величества, запоздал с своим гостем, тоже гусаром, минуты на 2—3 к завтраку. Графиня при всех сделала замечание сыну, следовательно и гостю, сказав в резкой форме: “Ларя, здесь тебе не ресторан”.
Чтобы не возвращаться к графине Елизавете Андреевне еще приведу два случая для ее характеристики. Как известно, в декабре месяце 1914 года дела наши под Сарткамышем были скверны. Наша армия была почти окружена турецким “Наполеоном” Энвер-Пашой26. Создалась паника. Эту панику прежде всего создали высшие чины штаба действующей Кавказской армии. Эти господа сообщили своим семьям в Тифлис об опасности и о том, чтобы они готовились к эвакуации, т. е. к бегству на Северный Кавказ.
Тифлис затрепетал от страха. Армяне бросились восвояси. Жены штабистов упаковывали имущество, загрохотали по улицам грузовики. Словом, получился встревоженный “муравейник”. И вот среди этого муравейника Тифлисский дворец хранил полное спокойствие — ни одним штрихом не проявляя, что что-то могло случиться. Испуганное население, видя, что во дворце жизнь течет спокойно, без всяких перебоев и признаков к бегству, понемногу успокаивалось. На вопросы, обращенные к графине — “Ваше Сиятельство, графиня Елизавета Андреевна! на фронте дела плохи, не лучше ли Вам выехать отсюда заблаговременно?” — она ответила: “только трусы убегают. Вместо того, чтобы организовывать защиту родной земли, родного города, часть населения, особенно армяне, позорно бегут, не жалея на это средств. Я никуда не уеду”.
Мы видим, что графиня не пощадила “своих армян” и семей высших чиновников Штаба армии.
Грузинское население тоже заявило, что оно никуда не убежит, останется у себя дома, готовое сложить кости в родной земле.
Мне приходилось наблюдать графиню в присутствии Государя и Великих князей. Она оставалась всегда сама собой: суровой, неподдельно важной и мало доступной. Я видел ее, как она очень ловко вязала какую-то вещь в присутствии Царя, не обращая ни на кого внимания. Она была бабушкой 38 внучек и внуков, которым иногда вязала подарки.
Я выше уже упоминал, что к графине Воронцовой-Дашковой надо было уметь подойти. Мне пришлось как-то ее пригласить на призовую джигитовку и рубку казаков (строевой сотни) Конвоя Наместника, а затем на завтрак на открытом воздухе.
Часть моих гостей по окончании джигитовки “бежала”, отказавшись идти на соблазнительный завтрак на берегу живописной реки, среди цветущего весеннего поля. Они не могли преодолеть “страха”, охватывавшего их в присутствии величественной графини. Часть трусливо бежавших принадлежала, как это ни странно, к военным, после страшно сожалевшим за свое малодушие.
Наместника не было. Графиня была самая высокая по положению из гостей. Мне нужно было создать настроение, а это настроение могло исходить только от графини. И вот я в своем тосте в ее честь задел чувствительную струну ее души — гордой, независимой, всеобъемлющей, православной, русской: я упомянул о днях тифлисской паники, развив смысл, значение и величие ее поведения в эти дни неудач на фронте.
Графиня стала неузнаваемой. Она много говорила, от души смеялась, дала тон застольной беседе и веселью. Завтрак сошел блестяще. Все чувствовали себя непринужденно весело, в том числе младший ее сын флигель-адъютант А. И. Воронцов-Дашков.
Мне рассказывали как она стойко, мужественно и достойно перенесла издевательства большевиков, арестовавших ее в Ессентуках в 1918 г. и державших ее в тюрьме на арестантском пайке. И эта железная женщина никогда, насколько я знаю, не вмешивалась в служебные дела мужа. Она была строга и сурова прежде всего к себе, а потом ко всем.
Спустя немного времени после своего назначения и прибытия на Кавказ Наместник поставил на очередь два кардинальных вопроса — вопрос о введении земского самоуправления на Кавказе и об открытии высшего учебного заведения в Тифлисе.
Два этих вопроса не видели света не по вине графа Наместника. Я не буду касаться сути этих вопросов, достаточно полно очерченных в печати и знакомых широкой публике. Я отмечу только некоторые характерные черточки, которые так резко мне бросались в глаза при обсуждении этих сложных задач в условиях Кавказской многонациональной чересполосицы.
Хотя граф Воронцов-Дашков принял на свои “умные плечи” бремя управления Кавказом в буйное время революции, когда трудно было даже думать о каких бы то ни было реформах, но он тем не менее был преисполнен решимости осуществить намеченный им план коренных реформ в Кавказской жизни. И с этою целью он подбирал себе в ближайшие сотрудники людей даровитых, опытных, честных, умных, любящих Кавказ. Помощниками у него по гражданской части были сенаторы: Крымсултанов* (крымский татарин, бывший ординарец Генерального Штаба), затем Мицкевич, Ватаци и наконец, Петерсон, бывший (раньше, до 1914 г.) все время директором канцелярии Наместника. Вице-директором канцелярии по военно-народному управлению был наш Пражский профессор В. В. Стратонов27.
На многолюдных совещаниях по выработке положения о земском самоуправлении на Кавказе мне приходилось присутствовать. Причем споры принимали такой оборот и при этом между армянами и грузинами, что мне казалось, что о земском самоуправлении мечтать нам, кавказцам, не приходится вовсе, даже в отдаленном будущем.
На первый план победоносно выступал всегда национальный момент, непримиримый, жестокий и достаточно логический. Преодолеть этот момент, конечно, никто и никогда не смог бы. Но почему земское самоуправление не было тогда введено на Кавказе — мне неизвестно. К этому вопросу впоследствии вернулся и новый Наместник, Великий Князь Николай Николаевич, но об этом расскажу в своем месте.
Что касается высшего учебного заведения (Политехникума), то судьба его была формально разрешена. Была освящена даже закладка здания в Навтлуне (восточная окраина Тифлиса). Нужно сказать, что Политехникум в теории появился на свет после тяжелых родов. Центр не хотел создавать на окраине революционного очага “150 атмосфер давления” и всячески тормозил проведение этого важного для края вопроса. Наступившая мировая война и последовавшие за нею события похоронили это великое детище Воронцова-Дашкова. И в этом вопросе грузины и армяне подняли очередной великий национальный спор из-за места постройки здания Политехникума. Грузины настаивали, чтобы Политехникум строили в Сабуртало (западная окраина Тифлиса)*, а армяне т. е. городское самоуправление (вторая Управа), состоявшее в подавляющем большинстве из армян, требовали, чтобы строили в Навтлуне. Этот спор также способствовал затяжке вопроса.
Для характеристики поведения жандармской полиции в дни прохождения революционного процесса в столице Кавказа, на глазах Наместника, следует показать некоторые картинки.
В июле 1905/6 года я через начальника Тифлисского губернского жандармского Управления полковника Безгина28 получил приказание (письменное) немедленно оцепить часть одного из кварталов города Тифлиса в Артачалах, где, якобы, происходило тайное совещание вооруженных бомбами и проч. оружием революционеров. Моя задача заключалась в оцеплении по данному мне Безгиным плану улиц казаками и никого не выпускать за цепь впредь до особого распоряжения жандармской полиции; причем мне было предписано употребить оружие в случае неповиновения или малейшего сопротивления со стороны участников ли сборища, или кого-либо других.
На переменных аллюрах я, маневрируя для скрытия направления моего движения, прибыл к месту назначения и оцепил указанный мне квартал. После этого прибыла жандармская полиция во главе полковника Безгина, тщательно осмотревшая и обыскавшая все дома. Никаких следов сборища и т. п. найдено не было. Получился конфуз, надо было из положения как-то выйти. И вот Безгин приказывает: арестовать мирно стоявших на крыльце маленькой лавчонки людей и передать их в мое распоряжение для доставления их под конвоем казаков в ближайшее полицейской управление для выяснения личностей арестованных.
Приняв арестованных, я отправил их под усиленным конвоем в участок. По дороге в участок арестованные бросились в рассыпную по разным улицам и дворам. Казаки, вместо того, чтобы открыть огонь по убегающим, бросились ловить их, при чем один из казаков ружьем нанес удары двум из арестованных такой силы, что у одного пошла кровь из разбитого носа, а у другого образовался на лице большой синяк.
Все арестованные были пойманы и доставлены к месту назначения. Арестованные оказались невинными людьми, на вопрос — почему же хотели убежать, заявили, что боялись, что по дороге их казаки убьют.
После всего этого полковник Безгин на глазах огромной толпы начал кричать на меня, обвиняя меня чуть ли не в государственном преступлении за то, что мои казаки “избили невинных граждан”. Сообразив в чем дело и поняв — куда гнет трусливый полковник, ловко хотевший использовать момент, чтобы выслужиться перед толпой и революционерами, я спокойно заметил громким голосом, чтобы мои слова были услышаны всеми: “г-н полковник! по данной мне Вами письменной инструкции я обязан был употреблять оружие в случае неповиновения кого бы то ни было в оцепленной мною по Вашему плану зоне. Эти несчастные люди были арестованы Вами и Вами же вручены мне, как воинской силе для доставления их в участок под охраной соответствующего конвоя. По закону, всем здесь присутствующим хорошо известному, по бегущему арестанту полагается стрелять. Казаки не хотели воспользоваться своим правом убить убегавших, применив другие средства, чтобы не дать арестованным возможность уйти. Я думаю, что побитые арестованные благодарны казаку, который их бил, но не убил”. Не так ли, “кацо”, — обращаясь к пострадавшим, спросил их — на это они ответили, что они счастливы, что остались живыми, а побои пройдут. Затем я приказал казаку, применившему по бегущему арестанту приклад, вместо пули, доложить г-ну полковнику Безгину, почему он так поступил, а не иначе. Сейчас же последовал такой бесхитростный и характерный доклад казака-кубанца, фамилию которого я забыл, но лицо которого хорошо помню: “Ваше Высо-дие! Я гнался за тремя уходившими вместе. Мне жалко было убивать их. Я шустрей их был, нагнал их, но трех задержать не могу, тогда я двух из них ударил прикладом так, чтобы сделать метки, чтобы они не пропали. Третьего же взял сам”.
Доклад казака вызвал общее одобрение толпы, но не жандармского начальства, которое на меня пожаловалось через генерала Ширинкина Наместнику, сообщив об этом и командиру Конвоя подполковнику Драгомирову, который по состоянию своего здоровья в таких случаях никуда не выезжал.
Возмущенный такой несправедливостью Безгина, я отправился во дворец и лично доложил графу об этом событии. Улыбнувшись, Наместник нашел поступок казака остроумным и более соответствующим обоюдным интересам и арестованных, и власти, чем то полагает полковник Безгин.
Естественно, несправедливости Безгина я забыть не мог. Летом 1906 года в Тифлисского полицеймейстера подполковника Мартынова29, человека изумительной храбрости, порядочности и доблести и, скажу открыто, гордости корпуса русской жандармерии, была брошена бомба из окна второго этажа грузинской дворянской школы со стороны Лабораторной (после Петра Великого) улицы.
Мартынов был осколками разорвавшейся бомбы тяжело ранен, изуродованный на всю жизнь. Но он, как всегда в таких случаях, не растерялся. Изуродованный, обливаясь кровью и лежа на мостовой, Мартынов нашел в себе силы, чтобы открыть сейчас же огонь по бомбометателям и предупредить вторую, готовую уже к метанию, бомбу.
Поднялась тревога. Казаки Конвоя сейчас же выскочили и оцепили грузинскую гимназию*. Через 5 мин. и я прибыл на место происшествия, где застал растерявшегося генерал-губернатора Тифлисского района генерал-лейтенанта Тимофеева, человека безусловно достойного и не боявшегося смерти. Но в этот момент в его голове еще не созрел план, — что же делать. Я обратился к нему за разрешением позволить мне с конвойцами войти во внутрь школы. Генерал Тимофеев ничего мне на это не ответил. Тогда я пригласил с собою своего товарища сотника Лихачева и мы с 2—3 казаками Конвоя, выломав запертую дверь, вошли в гимназию. Я совершенно случайно избег смерти тогда от пули своих же казаков, находившихся во дворе гимназии. Шедший за мною казак нагнул мне голову, когда мы вошли в открытую, застекленную галерею, выходившую во двор. Заметив наши тени, казаки приняли нас за бомбистов и открыли огонь. Пришлось дать знать кружным путем кто мы. Мы вошли в комнату, откуда была брошена бомба. Здесь на полу стояла другая, вполне готовая к метанию, цилиндрическая бомба, графин воды, куски хлеба, шкурки и т. д. Тем временем за нами ворвались вместе с нашими казаками полицейские, жандармы, отдельные солдаты. Начался погром гимназии, особенно квартиры инспектора, находившейся в верхнем этаже и выходившей на другую, институтскую улицу.
Оказалось, что в момент метания бомбы у инспектора дворянской школы* было совещание педагогического совета. Ворвавшиеся в помещения школы казаки, полицейские и др. начали рыскать по всем комнатам, ища злодеев-бомбистов. Один из весьма мирных, богобоязливых казаков Конвоя, с ружьем на изготовку, открыл дверь в квартиру инспектора школы г-на Читадзе. В этот момент последний, стоявший, очевидно, у самой двери, инстинктивно схватил рукой за дуло винтовки намеревавшегося войти в комнату казака. Последний тоже в испуге машинально надавил спуск. Раздался выстрел и Читадзе упал мертвым, получив рану в голову.
Прочие учителя бросились прятаться, кто под тахты, кто в подвал и т. д. Одного из них полицейские нашли и с криком и шумом выволокли в коридор и здесь стали его избивать. На крики избиваемого прибежал и я. Увидев зверскую расправу, я прикрикнул на толпу, схватив казака за руку, направившую острый кинжал в живот жертвы, приемом “наотмашь”. Все вытянулись и отступили от своей жертвы на шаг в сторону. Я не успел опомниться, как меня сдавил в своих объятиях огромного роста человек, весь в крови, умоляя спасти его, невинного преподавателя грузинской школы. Многих усилий мне стоило привести этого, от страха потерявшего сознание, человека, в нормальное состояние. Оказался он социал-демократом по фамилии, как сейчас помню, Глонтий. Он указал мне, что его товарищи тоже находятся в школьном помещении. Поручив Глонтия конвою казаков, я побежал спасать других учителей. Войдя в квартиру инспектора, я наткнулся на труп Читадзе и недалеко от него весьма расстроенного, со слезами на глазах стоявшего конвойца, сообщившего мне по секрету о нечаянном убийстве этого человека. В следующей комнате на мой зов из-под тахты вылез человек и бросился на колени, умоляя пощадить его — отца девяти душ детей. Сей муж оказался учителем по фамилии “Георгадзе” или в этом роде, тоже социал-демократ. Союз Михаила Архангела не мог мне простить спасение этих социалистов, которые, быть может, и заседали для того, чтобы покончить с неуязвимым Мартыновым.
Как же вся эта история была представлена расследованием жандармской полиции? Полковник Безгин дело объяснил очень просто: инспектор Читадзе и др. бросили бомбу со второго этажа, а потом бросились на верх, на 3-й этаж, в квартиру инспектора, причем Читадзе был ранен пулей Мартынова.
Такой доклад делал в моем присутствии Наместнику полковник Безгин. Я тут же возразил, пояснив, что с сквозной раной через мозг люди не убегают, что убийца мне известен и о нем, и об обстоятельствах, это убийство сопровождающих, я доложу Его Сиятельству. Я отомстил начальнику жандармского управления.
Наместник одобрил мои действия в отношении спасения жизни учителям. Я же просил графа простить казаку, невольному убийце Читадзе, его вину.
Не могу не отметить характерную сценку из рассказанного эпизода. Я говорю характерную потому, что она представляет собою две крайности, вернее, характеристики двух полюсов русской души. Впрочем, два полюса психологии русского человека не знают границ, очерченных наукой и философией пределов. Русский человек остается и, может быть, останется навсегда, сфинксом, знаменующим или синтезирующим зло и добро в конечных их формах. Сценка происходит на моих глазах: солдат с великим остервенением принялся в квартире Читадзе разбивать прикладом ружья роскошный, очень ценный рояль. Казак напал на солдата и отобрал у него ружье, приговаривая: “земляк, побойся Бога, что ли виновата эта дорогая вещь, зачем ты ее портишь, что она тебе сделала и т. д.”
Перевальная дорога через Кавказский хребет всегда занимала внимание графа Наместника. Когда этот вопрос прошел в высших сферах и Наместник об этом получил телеграмму, во дворце по этому радостному случаю состоялся завтрак с широким кругом приглашенных. В числе гостей был и знаменитый в Тифлисе черносотенец протоиерей Городцов, состоявший в числе стаи черных ворон, критиковавших мягкую, а не кровавую, политику Воронцова.
За завтраком произносились речи, характеризовавшие великое значение перевальной дороги и подчеркивавшие громадную в этом деле заслугу Наместника.
Поднимается городской голова гор. Тифлиса А. И. Хатисов. Все с напряженным вниманием устремили взоры в сторону знаменитого оратора. Хатисов красиво начал свою речь, но потом начал путать, повторяться... “По небу в полуночи Ангелы летают”... И этот Ангел никак не мог у него перелететь через Гудтгору. Я сейчас же начал искать причину необычайного замешательства оратора; мое внимание сейчас же привлек протоиерей Городцов, который впился своими змеиными глазами в Хатисова. В этом гипнотизирующем взгляде было столько ненависти, что я не мог не обратить внимания соседей на эту сцену и на источник Хатисовской неудачи. Все были поражены этой дьявольской ненависти и презрения, исходивших из служителя церкви.
Г.г. Городцовы и Ко
всегда создавали на Кавказе сгущенную атмосферу ненависти к кавказцам; они всегда травили благожелательную кавказцам власть, духовную и светскую. Эти г.г. невзлюбили и Экзарха Грузии Питирима, который приобрел большую популярность среди всего грузинского и осетинского православных народов. Стоило ему произнести во время богослужения несколько молитв по-грузински и по-осетински, как симпатии этих народов были на его стороне. От этого Россия ничего проиграть не могла.
Питирима помнит и Кавказская армия во время великой войны, когда он во время боя под огнем, с крестом в руках, благословлял войска. А много ли было таких старших иерархов на Руси? Мы, кавказцы, не ведаем, что было с ним в дни Распутина, поэтому считаем нападки на Архиепископа Питирима, Экзарха Грузии со стороны “стаи черных ворон”, сделавшихся в 1917 г. благоверными большевиками, преступными и антигосударственными.
Выше я обещал дать характеристику подполковника Драгомирова, командира Конвоя, сына знаменитого генерала. К сожалению, он умер, поэтому мне неудобно говорить всю правду, и притом правду жестокую и, на первый взгляд, фантастическую, о покойном. Эта личность, внешне хорошо воспитанная и производившая впечатление на начальство самое благоприятное, в отношении казаков и отчасти офицеров Конвоя была тираном, восточным деспотом.
Драгомиров жил именем и авторитетом отца. Делом он совершенно не занимался, а конвой держал страхом. С казаками делалось дурно, когда он их вызывал на квартиру (в Конвой он показывался в год несколько раз). Офицеров вызывал почти ежедневно к себе предписаниями “по службе”, при чем выдерживал в прихожей по часу-два, прежде чем принять. Замечательно, что в предписаниях никогда не было обозначено полного часа, а непременно с минутами; эти вызовы часто совершались по самым пустым, выдуманным вопросам, подчас не имевшим никакого отношения к службе, и притом часто в позднюю ночь. Я очень долготерпелив, но, как старший офицер, решил положить конец его издевательствам, доходившим до геркулесовых столпов.
Получив предписание, я точно являлся к сроку. Если Драгомиров меня не принимал в течение 10 мин. я уходил и доносил рапортом. Так я делал всегда и он после этого отучился от скверной привычки. Затем у него была система — выдавать жалование и офицерам, и казакам в несколько приемов, т. е. частями, не сразу за месяц или за два месяца (казакам), от этой привычки удалось его отучить угрозой возмущения и жалобы.
Никаких инспекторских и иных смотров в его время командования Конвоем не было. Конвой подчинялся только номинально Штабу округа, а Главнокомандующий не вмешивался в внутренние дела своего Конвоя. Проверки сумм и делопроизводства никакого не было. Ежемесячно к Драгомирову являлся некий чиновник из канцелярских “крыс” и составлял отчетность задним числом для Контроля и требовательской ведомости, причем приказы писались как бог на душу положит.
Бороться с ним было трудно. Он — сам Драгомиров, которому было позволено самодурничать. Тем не менее, нам удалось весной 1908 года его “уговорить” оставить Конвой для его же блага, ибо казаки так были накалены против него, что за его жизнь нельзя было ручаться. Ему подбрасывали подметные письма, чтобы “он убрался, иначе будет убит”.
Любя хорошо покушать и будучи человеком очень гостеприимным, Драгомиров казаков кормил отвратительно. Раз казаки отказались обедать, заявив, что не могут больше есть эту собачью еду — “брандохлыст из бураков”. В конце концов Драгомиров остался ни при чем, а урядники были разжалованы. Дознание производил генерал Михайлов, человек многосемейный и постоянно нуждавшийся в займах, которые охотно давал ему Драгомиров.
Драгомиров любил “рукоприкладство”. Раз в моем присутствии он бросился на огромного роста казака-кубанца Шатохина. Тот совершенно неожиданно сделал шаг вперед и, приподняв свои кулачища, во все горло гаркнул “ни с места!” Драгомиров так и остолбенел. Мне удалось дело это затушить. О Драгомирове можно было бы написать целую книгу “сверхъестественного содержания”, но о покойниках говорят только хорошее или ничего не говорят. И если я все же кое-что сказал, то для того, чтобы подчеркнуть те нелепости в старых порядках, которые способствовали гибели России и нас вместе с нею.
Но надо дать справедливость Драгомирову, — он был большой психолог. Он как-то умел расположить к себе людей и казаков, когда это ему почему-либо было нужно. Так, например, он при уходе домой окончивших службу казаков призывал последних по очереди к себе на квартиру и, пожимая каждому руку, крестил их на дорогу, вручая каждому булку и кусок самой дешевой колбасы. Этот крест сразу снимал с него темную вуаль. Казаки уходили в станицы без проклятий на устах “тирану и идолищу”, как они его между собой именовали.
При князе Чавчавадзе Конвой был реорганизован, превратившись за короткое время в блестящую строевую часть.
Когда я был графом Наместником призван командовать его Конвоем, “высшая сфера” — князья и графы подняли бурю. “Как, — говорили они возмущенно, — Бигаев, простой смертный, не титулованный и командир Конвоя Наместника Его Величества! — Это невозможно!”
И вот пошла травля. Начали уговаривать князя Давида Чавчавадзе, подполковника Нижегородского драгунского полка выставить свою кандидатуру на Конвой, обещая действовать через графиню и близких друзей Наместника. Однако, граф остался тем, кем он был всегда, — честным человеком. Князь же Давид Чавчавадзе мне сам после заявил, что он решительно отказался выставлять свою кандидатуру, находя, что право за Бигаевым и преимущества также. В данном случае мне было поставлено в вину мое не княжеско-графское или “Драгомировское” происхождение, якобы мешавшее мне быть достойным командовать Конвоем. При Великом Князе Николае Николаевиче вопрос обо мне как командире Конвоя был поставлен в другую плоскость, а именно в плоскость национальную. Об этом я скажу несколько слов в своем месте.
У графа Воронцова-Дашкова приемные часы для представляющихся были назначены по утрам. Доклады же у него происходили чуть ли не целый день, причем некоторые г.г. так усердствовали в болтовне, что затягивали иногда свои доклады на 2—2? часа. Граф всегда терпеливо и с вниманием выслушивал докладчиков, которые всегда выходили из его кабинета довольными и радостными, не считаясь совершенно с силами человеческими, не говоря уже с годами графа.
А вот при князе Голицыне и особенно при Великом Князе Николае Николаевиче такого аппетита к сверхчеловеческим докладам не было у г.г. сановников. Из кабинета Великого Князя обыкновенно докладчики вылетали пулей через четверть часа, обливаясь потом.
Прием просителей у графа происходил по четвергам от 2? час. дня. Портретный зал не всегда вмещал просителей, до того их было всегда много. При приеме присутствовали: помощник по гражданской части Наместника, Директор и Вице-директор Канцелярии Наместника, Тифлисский губернатор, три переводчика туземных языков и дежурство. В эти дни назначался от Конвоя наряд, выставлявший парных часовых у Северного подъезда дворца, а также и внутренних часовых у дверей, но последние без огнестрельного оружия. На приемах иногда бывал и начальник Штаба.
Наместник выходил к просителям, построенным в одну шеренгу и, вооружившись черепаховыми очками, принимал от каждого прошение. После прочтения прошения граф, не говоря почти никогда ни слова, передавал прошение директору Канцелярии или губернатору по принадлежности. Последние обыкновенно назначали тут же время, когда и куда надлежало явиться просителю.
В случае, если Наместник почему-либо не мог лично принимать просителей, за него в этих случаях принимали его помощники по гражданской части. Эти последние почти всегда разрешали просьбы тут же. Если утвердительно, то этим, конечно, вопрос разрешался окончательно. Если же просьба отклонялась, то проситель являлся в следующий раз, чтобы непременно свое прошение подать лично графу Воронцову-Дашкову.
Нужно заметить, что огромное большинство просителей было всегда из татар Тифлисской и Елизаветинской губерний по преимуществу. С Дагестана приезжали тоже изредка, но с Северного Кавказа никогда никого не бывало. Конечно, это объясняется дальностью расстояний и дороговизной поездки.
В 1909 г. Наместник с супругою совершает поездку в г. Баку, в столицу Татарии. Скрытая цель этой поездки заключалась в сборе средств богатом городе на постройку дома для престарелых кавказских инвалидов турецкой кампании и Кавказских войн. В городском цирке был дан спектакль, едва оправдавший расходы, а затем в городском собрании состоялся бал. Здесь богачи татары не жалели средств, давая по 1000 рублей за бокал шампанского, которое продавала графиня Воронцова-Дашкова. Знаменитый Тагиев все время подводил богачей к буфету и сам назначал цену за бокал (от 100 до 1000 руб.). За шампанское было собрано около 20 тыс. рублей.
Татары, во главе Тагиева — известного богача и благотворителя, сердечно и тепло приняли Наместника. Обычного завтрака или обеда у графа для гостей бакинцев не было. Не было и приглашения высокого гостя и со стороны города. От таких приглашений граф обычно уклонялся. Исключение он делал войскам, от хлеба-соли которых он не отказывался.
Тагиеву по ходатайству графа был пожалован чин действительного статского советника. Этот замечательный человек, — король кавказских богачей, начал свою карьеру из “мушей” (носильщика) и закончил “генералом”. Он с гордостью и заслуженно носил генеральское черное пальто с красной подкладкой. Генерал Баратов, благодетель тогдашних инвалидов, ежегодно умел получать от Тагиева десятки тысяч руб. для своих инвалидов. Звание “генерала” и в этом случае играло роль.
Граф Наместник больше всего уделял времени и внимания прежде всего умиротворению Кавказа, уничтожению там традиционной межнациональной вражды, проведению продиктованных жизнью гражданских реформ и т. д., а затем уже и подготовке Кавказской армии к ведению современной войны и поддержанию среди Кавказских полков старых традиций.
Конечно, у него не было достаточно времени, чтобы следить за учебною частью войск, редко посещая летние их занятия. Только один раз Конвой имел случай его сопровождать на большие подвижные маневры под гор. Гори Тифлисской губернии. Маневры эти состоялись в августе 1911 года под руководством командира 2-й Кавказской армии корпуса генерала от инфантерии Мышлаевского30.
На эти маневры приехал из Петербурга начальник Генерального Штаба Жилинский31. Разбор маневра состоялся в присутствии Наместника, причем он никаких замечаний не сделал. После походного завтрака, предложенного графом начальствующим лицам, Наместник вместе с генералом Жилинским выехал в Гори, провожаемый войсками с криком “Ура”. На другой день состоялся парад всем войскам, участвовавшим на маневрах, причем и здесь графа войска встречали, как царя, с криком “ура”. После парада состоялся общий обед, предложенный офицерским составом участвовавших в маневрах частей высоким гостям. Генерал Жилинский, красивый и прекрасный наездник, верхом на коне и в Кавказской чудной выделки бурке, произвел на всех хорошее внешнее впечатление.
Но ничто и никто не могло сравниться с царственной фигурой графа Воронцова-Дашкова, возвышавшейся среди моря генералов и офицеров. К сожалению, “культура” вытесняет замечательный тип людей старой эпохи, породистых, родовитых, дышащих таким благородством души и щеголявших такими стройными линиями царственной внешности, каких мы уже не видим.
Полковые традиции граф понимал по-своему. В Потийском пехотном полку в Кутаиси между командиром полка и офицером того же полка штабс-капитаном Поповым вышел инцидент, раздутый в семейную ссору общества офицеров. Дело дошло до самого Главнокомандующего. Начальник Штаба и помощник по военной части Наместника после расследования этого дела представили доклад Главнокомандующему, в котором они в заключительной части просили: о назначении командира Потийского полка командиром какого-то другого полка Кавказского военного округа, а штабс-капитана Попова временно прикомандировать к другой части впредь до перевода.
На этом докладе граф положил резолюцию, смысл которой заключался в следующем: “командир, не сумевший внести в войсковую семью согласие и дружбу одной части, может испортить и другую войсковую часть славной Кавказской армии. Предложить полковнику (фамилию его забыл) подать в отставку по телеграфу. Штабс-капитана Попова перевести в другую часть”.
Эта резолюция была выполнена точно в 24 часа времени. Таковы у него были взгляды на роль и значение старшего начальника в области воспитания воинской семьи и поддержании авторитета начальника.
Из всех помощников Наместника по военной части генерал-лейтенант Малама являлся самой яркой фигурой. Кубанский атаман, пробывший на этом посту 10 лет, Малама был человек большого административного и государственного опыта. Он из любви к России и к Кавказу, по-видимому, согласился занять бесцветную должность помощника наместника. Он попал из попов в диаконы. Два других помощника графа Воронцова-Дашкова — генералы Шатилов и Мышлаевский честно несли службу. Генерал Мышлаевский был популярен в среде Кавказского офицерства до Сарткамышской операции. После этой операции, в которой он себя выявил с отрицательной стороны, популярность эта побледнела.
Наступила великая война, застигшая графа Воронцова-Дашкова в его имении Новотомниково, Тамбовской губернии. Обычно Наместник ежегодно, начиная с 1908 года, выезжал летом в это имение на отдых. Жаркие в Тифлисе лета (15 июня — 15 авг.) 1905—1907 г. граф провел в Кисловодске, Коджорах и в Табахмелах недалеко от Тифлиса.
Тотчас же по объявлении войны Воронцов-Дашков выехал в Тифлис. Кавказ готовился к войне. Главнокомандующий сделал распоряжение готовиться к выезду из Тифлиса Главной Квартире и Конвою в другое место, поближе к фронту, но потом это распоряжение было отменено. Главная Квартира Кавказского фронта осталась на месте.
В эти дни графа нельзя было узнать. Он вдвое помолодел, горел огнем воинского подвига, постоянно заботясь, — в порядке ли походные палатки, его верховые кони и т. д. Однако война, всей тяжестью надавившая на старые уже плечи маститого воина и Главнокомандующего, чрез три-четыре месяца уложила его в постель и с тех пор болезнь не выпускала старика из своих железных объятий, приковав его к постели.
Сознавая, что ему не оправиться от недуга настолько, чтобы руководить операциями Кавказской армии и одновременно управлять сложным, особенно в условиях войны с главенствующим в мусульманском мире государством Турцией, Кавказом, граф Воронцов-Дашков просил Его Величество освободить его от несения непосильных состоянию его здоровья обязанностей и уволить на покой. Несмотря на повторное ходатайство о том же, Государь не согласился на увольнение графа Воронцова-Дашкова с поста Главнокомандующего и Наместника Кавказа. Его Величество писал, в ответ на настойчивое ходатайство графа об увольнении: “Я не могу представить Кавказ без Вас...”.
Однако в августе 1915 г. Государь, не спрашивая уже графа, в деликатной форме уволил его от занимаемой должности, назначив его — состоять при особе Его Величества.
Не смотря на то, что увольнение это было обставлено со всею подобающей корректностью и восточной тонкостью, однако ясно было видно, что это неожиданное для графа увольнение его, произвело на старика удручающее впечатление. Я внутренним слухом чувствовал, что граф Наместник тяжело этот момент переживает. Это чувство тягости отпечаталось и на прощании графа с Кавказом, которым он, подобно деду князю Воронцову32, управлял 10 лет и который графа всей душой любил и уважал. Собственно прощания, в широком значении этого понятия, с Кавказом почти не было, ибо граф выехал из пределов Кавказа чуть ли не “по тревоге” после того, как несколько оправился от болезни.
Его прощальная речь, обращенная к старшим начальникам Кавказской армии, управлений и учреждений округа, была пронизана горечью обиды, незаметной внешне, но чувствовавшейся нутром.
Конвой обожал своего Наместника, и когда я перед фронтом Конвоя выразил графу в речи эти чувства офицеров и казаков, при прощании с ним сказав, что “время службы при графе мы считали красивой легендой нашей жизни”, я видел, как Наместник был растроган. Он долго не мог овладеть собою, чтобы произнести пару слов обычной благодарности.
Да, я утверждаю, что граф Воронцов-Дашков был оскорблен в лучших чувствах. Человек, посвятивший всего себя любимому краю, сделавший для него столько хорошего в течение свыше десяти лет в эпоху великих потрясений, оставил престол этого края, точно какой-то чиновник, переведенный по мобилизации в другое место.
Конвой при прощании поднес графу и графине вещественные знаки — памятники службы его при них, но конвойцы сами никаких подарков от графа не получили, и не потому не получили, что они их не заслужили или граф их не хотел давать, а потому, что в спешке скорее улететь восвояси, в голову не могло придти мысль оставить по себе вещественную память навсегда среди, хотя бы офицеров своего Конвоя в образе каких-либо хотя бы портсигаров и т. д. Это графу, одному из богатейших людей России, ничего не стоило, принимая во внимание его необыкновенную доброту и широту размаха.
Этими штрихами я хочу отметить ненормальную обстановку, которая была создана волею Государя “изгнанием” графа из Кавказа, совершенно для последнего неожиданного и незаслуженного. Другое дело, если бы Воронцов-Дашков был уволен тогда, когда он этого сам добивался.
В 1914 году на Кавказ приезжали сначала Великий Князь Михаил Александрович33, а потом Государь Император. Оба августейших брата гостили у графа Воронцова-Дашкова.
Великий Князь Михаил Александрович был тогда назначен начальником Кавказской туземной дивизии, прозванной “дикой”34. Формирование этой дивизии, составившейся из: черкесского, кабардинского*, ингушского, чеченского, 2 Дагестанского и Татарского полков** происходило на Кавказе. Великий Князь и приехал на место формирования своей дивизии, чтобы лично наблюсти за этим формированием.
С ним вместе приехал и один из бригадных командиров князь Багратион35. В числе командиров полков, кроме сына Наместника, были и оба адъютанта Главнокомандующего князь Чавчавадзе (командир Черкесского полка) и князь Амилахвари (командир Дагестанского полка).
Великий князь жил в одном из флигелей дворца как обыкновенный гость, без всяких внешних признаков и каких-либо нарядов караула и проч., которые могли бы свидетельствовать о том, что здесь живет брат царя могущественной державы.
Высокий, стройный, затянутый в хорошо сшитую черкеску, которая ему очень шла, Великий Князь разгуливал по дворцовому саду и по дворцу, являлся к завтраку и к обеду, точно один из сыновей Воронцова. Удивительно симпатичный человек, Великий Князь Михаил чаровал всех окружающих. Даже дети многочисленной дворцовой челяди всегда бегали за ним и он находил для них слово ласки, приводившее их в восторг.
Великий Князь обратился ко мне с просьбой, — не могу ли я порекомендовать ему хорошего, спокойного, походного коня кабардинца. Я предложил ему пару казачьих коней. Их подали в дворцовый сад на осмотр поседланными. Началось испытание коней. Поочередно Великий Князь и князь Багратион садились на коней и пробовали их по аллеям сада на всех аллюрах. Долго спорили, — какая из лошадей лучше. Наконец, и я вмешался в этот жаркий спор, заметив, что казачьи кони привыкли к мягкому поводу, к казачьей, горской посадке и т. д., что поэтому им обоим трудно судить сейчас об ездовых качествах испытуемых лошадей. После этого я посоветовал Великому Князю остановиться на коне урядника Гучунаева, за которого он уплатил 700 руб.
Опять-таки он здесь проявил удивительную простоту и естественность: только его высокая, царственная, породистая фигура говорила, что он именно Великий Князь.
Великий Князь так же незаметно как приехал, так и уехал из Тифлиса.
За две недели до Сарткамышской катастрофы, когда наша армия была окружена, приехал на Кавказский фронт Государь Император. То было в конце ноября 1914 года. Тифлис устроил Его Величеству торжественную встречу и радушный прием. Граф Наместник лежал больной. Государь остановился во дворце, сказав, что он гость дома Воронцовых-Дашковых. На этом основании никаких завтраков и обедов у царя не было, как то по обычаю было принято. Царь хотел этим актом, как мне объяснили, подчеркнуть свое особое уважение и расположение к Воронцову. Хозяин земли русской стал гостем хозяина дома своего наместника.
Кавказ всегда умел принять Венценосных гостей. Я не буду описывать подробностей. Отмечу только несколько штрихов. Было устроено два грандиозных банкета в честь Государя. Один грузинским дворянством, а другой городом, короче говоря — армянским обществом.
Грузинский банкет состоялся в доме особняке Сарадонева на Сергиевской улице. Нижний этаж этого дома соединялся с верхним (вторым) в центре дома особой винтовой лестницей. И вот на всех ступенях этой лестницы были расставлены снизу до самого верха “парные часовые” из грузинских красавиц, созванных со всех концов Грузии.
Государя повели на верх по этой лестнице. Я видел, как царь под палящими взорами чернооких грузинских девиц-красавиц конфузился, терялся, не знал куда руки деть, то хватался за ручку огромного и безобразного кинжала в черной оправе, то за усы. Нужно сказать, что Государь был одет в черкеску серую длиной “до пяток”. Вообще кавказский костюм на нем был сшит безобразно. Я был удивлен, что русского Царя не могли шикарно нарядить в черкеску, подпоясанную хорошим кавказским ремнем, при хорошем кавказском оружии!
Банкет и обстановка зала Сарадонева, одного из богатейших грузин, была выдержана в стиле строго древнегрузинском. Армяне также подчеркнули свой стиль на своем банкете, состоявшемся в залах Артистического общества на Головинском проспекте. Они козырнули старинной музыкой на старинных восточных национальных инструментах.
Как полагается в таких случаях во дворце состоялся прием депутаций от основных национальностей Закавказья. Государь вышел к депутатам, заполнившим белый зал дворца, в форме Нижегородского Его имени драгунского полка. Я не могу забыть и не могу без содрогания вспоминать, как одни и те же г.г. народные и классовые “лидеры” говорили и пели соловьем, вознося Государя Николая II до облаков и характеризуя русское владычество спасительным и благотворным для Кавказа и преуспеяния его народов, и как они мешали с грязью имя несчастного царя, когда он отрекся от престола, понося Россию и русский народ, якобы душивший и угнетавший “культурные” народы Кавказа.
Я не могу забыть также блестящую речь представителя русской делегации священника, фамилию которого забыл, который называл царя не только помазанником божиим, но и самим Богом на земле. В заключение сей поп скрепил свою речь печатью Иуды — поцелуем в одежду Государя. Но тот же служитель церкви в моем же присутствии говорил речь перед принятием присяги Временному правительству кн. Львова в марте 1917 г. в том же зале. И что же? Священник все помои, какие были в распоряжении его души, вылил на царя и его семью!
Казаки-конвойцы, присутствовавшие на приеме русских делегаций в ноябре 1914 г. и на принятии присяги в 1917 г., обратили внимание на поведение духовного отца и не знали, не находили ответа на вопрос: когда же батюшка говорил правду и когда врал?
Что же касается делегаций из народа, то они произвели удивительно хорошее впечатление на всех. Один молоканин сказал такую речь, которая вызвала слезы у присутствующих своею стройностью, простотою, глубиной и правдой. Таким языком говорил “народ”, а интеллигенция говорила фальшь. А ведь никто за язык не тянул интеллигенцию говорить то, что она внутренне не переживала!
Царь в доме Наместника и среди Его семьи тоже держал себя очень просто, точно он член этой семьи. В один из вечеров (царь оставался в Тифлисе дня 3—4) Государь пожелал послушать пение знаменитого хора Конвоя. Во время антракта фотограф “Козак” (так звал себя фотограф) просил меня по известному плану построить казаков с офицерами, чтобы ему удобно было снять группу с Его Величеством, на что он имел разрешение.
Когда все было готово, фотограф навел аппарат, но я заметил, что он от волнения делал не то, что надлежало делать. Я обратил на это внимание царя. Царь добродушно, улыбаясь, заметил, что надо помочь фотографу. Я подошел к нему и посоветовал, чтобы он передал аппарат своему помощнику, тут же стоявшему. Так и было поступлено. Тот, не волнуясь, снял при свете “магния” прекрасную группу.
По окончании операции фотограф Козак стал на оба колена и глубоко поклонился царю. Все снимавшиеся получили от царя по одной группе в переплете из белого бархата.
Впоследствии мне говорили, что сей фотограф сделался ярко-красным.
Государь держал себя на этом “интимном” вечере удивительно просто. Своей именно простотой манер держать себя и чисто человеческим, слишком человеческим, а не “помазанническим”, если так можно выразиться, подходом к людям, в царе видевшим и трепетно ощущавшим в нем “земного Бога”, он производил обаятельное впечатление. Мы себя чувствовали при царе проще чем, например, при той же графине Воронцовой-Дашковой. Царь беседовал с нами, много вопросов задал одному из казаков-кубанцев, который, совершенно не волнуясь, ответил на все вопросы о военном напряжении Кубани, поразив меня познаниями.
К середине 1915 года атмосфера вокруг имени Верховного Главнокомандующего Великого Князя Николая Николаевича сгустилась. Его заподозрили в подготовке путей к Престолу для себя.
10 августа 1915 г. еще не оправившийся от болезни граф Наместник в Боржоме получил телеграмму от Государя о назначении на его место Великого Князя Николая Николаевича. Затем через несколько дней прибыл туда же, в Боржом, зять графа Воронцова-Дашкова флигель-адъютант полковник граф Дмитрий Шереметьев, привезший собственноручное письмо Царя Наместнику по поводу его смены и т. д. Письмо это внесло некоторое, как я заметил, успокоение в раненное горькой обидой сердце Воронцова.
23 августа 1915 года последовал указ о назначении В. К. Николая Николаевича Наместником Кавказа и Главнокомандующим Кав. фронтом. По заранее условленному порядку оба Наместника, бывший и вновь назначенный, встретились по пути на границе Кавказа, в Ростове, где произошла “сдача” края новому главе его.
Заканчивая на этом свою повесть о графе Воронцове-Дашкове, о котором можно было бы сказать еще очень много, я в заключение еще раз хочу подчеркнуть: престарелый граф, один из самых родовитых и крупных представителей старой русской аристократии, обладавший крупным государственным умом, был назначен Наместником в феврале 1905 года в целях умиротворения многоплеменной окраины.
Это было время, когда Кавказ уже пылал революционным пожаром. Первой задачей, ставшей перед царским наместником было достичь умиротворение Кавказа. Для разрешения этой задачи граф избрал двоякую тактику: — с одной стороны наметить либеральные реформы, продиктованные временем, с другой — сгладить острые зубцы межнациональных осложнений и вражды.
Уже одно это задание, осуществленное или нет, — этого касаться не будем, внесло значительное успокоение в горячие мозги кавказских идеалистов-фантазеров, из имеретин в особенности происходивших. Графу поверило население и он его не обманывал. Он боролся с центром, не желавшим идти по пути реформ, наоборот сокращавшим и подстригавшим хвост даже манифеста 17 октября. И не его вина, если Кавказ не получил того, чего граф хотел дать в свое время.
Обвинение графа в “армянофильстве” в ущерб др. народностей и государственных интересов — есть плод фантазии глупых и недобросовестных людей. Никакого исключения граф армянам не делал. Он только не забывал силу и значения в истории развития России ближневосточного вопроса, поставленного на заре 18 в. Петром России.
В связи с этим вопросом, с вопросом борьбы нашей с османским миром, находился вопрос турецкой Армении. Само собою ясно, что граф, как дальнозоркий политик, должен был считаться с армянским вопросом в интересах России и ее великодержавного размаха.
III. Великий Князь Николай Николаевич
Переходя теперь к Великому Князю Николаю Николаевичу, я предварительно хочу несколькими штрихами отметить действия одной из загадочных впоследствии фигур, — фигуры начальника Штаба Главнокомандующего Кавказским фронтом генерал-лейтенанта Болховитинова.
Сей генерал, до академии Генерального Штаба офицер 14 Кавказского гренадерского Грузинского полка, явился на Кавказ в качестве молодого генерал-квартирмейстера Штаба Кавказской армии. Молодой, энергичный, умный, он зачаровал весь Штаб и высшее начальство и вскоре стал во главе Штаба еще при графе Воронцове-Дашкове. В промежуток времени между отъездом из Тифлиса графа Воронцова и приездом Великого Князя, ко мне, как к командиру Конвоя, явился представиться представительный на вид бравый есаул, георгиевский кавалер как вновь назначенный офицер Конвоя. Он отрекомендовался офицером 1 линейного полка Кубанского казачьего войска Тихоцким, и вместе с тем представил мне предписание о своем назначении во вверенный мне Конвой от начальника Штаба.
Я был так поражен, что в первый момент растерялся, ничего не понимая в происшедшем. Овладев собою я любезно принял есаула Тихоцкого, предложив ему хлеб-соль, как новому офицеру Конвоя и одному из первых георгиевских кавалеров великой войны.
Ни сам есаул Тихоцкий не спросил меня, как начальника части, — не имею ли я препятствия к его переводу в Конвой, — ни начальник Штаба, словом никто об этом офицере ничего не слышал и не знал в Конвое, что называется свалился как снег на голову.
Я почувствовал, что такое нарушение моих прав и общеустановленных порядков и правил закона, произошло неспроста, что здесь кроется какая-то задняя мысль, истекающая несомненно из национального момента, ибо генерал Болховитинов тогда был ярким националистом (а в дни революции стал сыном III Интернационала37) и его “русское” сердце болело от одного сознания, — как Конвоем, такой почетной частью, призванной охранять “второй русский трон”, командует не русский, а “какой-то” кавказский горец.
Великий князь Николай Николаевич
Я так воспринял этот вызов внутренним слухом и вызов принял, готовый дать достойный отпор зарвавшемуся генералу.
Прежде чем входить с формальным докладом по поводу нарушения моих прав, я запросил Командира 1 линейного полка об есауле Тихоцком, о котором до меня дошли марающие его честь слухи. Командир полка, Генерального Штаба полковник Черный, сообщил мне, что есаул Тихоцкий исключен судом чести из офицерской среды и переведен в другой (второочередный) полк, что он за оставление позиции на виду у неприятеля был предан военно-полевому суду и что благодаря заступничеству полковника Черного Тихоцкий счастливо избег сурового наказания (смертной казни) и т. д.
Получив такую “лестную” аттестацию на своего нового офицера, я отправился во дворец и здесь ждал прихода Болховитинова, чтобы ему предложить познакомиться с полученной мною аттестацией об есауле Тихоцком.
Я еще не успел достать из портфеля бумагу, как генерал Болховитинов обратился ко мне с следующими словами: “правда, какого шикарного офицера и георгиевского кавалера я Вам прислал? — Почему Вы не поставили его при встрече Его Высочества во главе головного взвода Конвоя, открывшего торжественное шествие поезда Великого Князя? — Это было бы гораздо почетнее — впереди всего шествия — бравый офицер, георгиевский кавалер?”
В ответ на это я вручил генералу Болховитинову бумагу об этом возлюбленном им офицере, а сам стал наблюдать за выражением его лица. Прочитав сообщение командира полка об изгнанном им офицере, он побледнел, сказав: “что же это они меня подвели”. Я не понял, — кто они, которые его подвели, да это меня и не интересовало. Я обратился к начальнику Штаба с просьбой откомандировать есаула Тихоцкого, так как такому офицеру в Конвое не место, добавив, что причину его откомандирования никто знать не будет, в противном случае, доложил я, мне придется об этом офицере докладывать Великому Князю.
Генерал Болховитинов, взяв бумагу с собою в Штаб, начал наводить справки и искать лазейки для спасения Тихоцкого. Ему пришел на помощь генерал Павлов, известный кавалерист, который хорошо отозвался об есауле Тихоцком. Болховитинов, руководствуясь отзывом генерала Павлова, хотел оставить в Конвое Тихоцкого. Я запротестовал, заявив, что лично мне Тихоцкий симпатичен и ничего бы не имел против него, как человека, но в Конвое он оставаться не может, честь Конвоя этого не позволяет. Болховитинов нашел такой выход из положения: Тихоцкий был назначен командиром полевого жандармского эскадрона, а Конвой его проводил, благословил на дорогу бокалом кахетинского. Выход, как угодно, необычайный, загадочный!
Мне впоследствии передавали, что генерал Болховитинов прилагал все усилия, чтобы как-нибудь скушать меня, но это ему не удалось. Чтобы не возвращаться к Болховитинову, я для его характеристики скажу о нем еще несколько слов. Генерал Болховитинов безусловно был талантливым генералом генерального Штаба, он быстро подчинил себе сердца чинов Штаба и нужно сказать, совершенно заслуженно. Великий Князь тоже высоко ценил его работу и когда он уезжал в марте 1917 г. в Ставку, чтобы вновь вступить в верховное командование русскими армиями, расцеловался на вокзале с Болховитиновым, и последний горько, как ребенок, расплакался, обливаясь слезами на наших глазах.
Спустя некоторое время революционная организация Тифлиса хотела арестовать Болховитинова, но он спасся бегством. После он стал одним из рулевых генералов Троцкого38, попал в плен к добровольцам, был приговорен к расстрелу, помилован генералом Деникиным39, будучи разжалован в рядовые, он в рядах добрармии (Добровольческая армия — М. С.) заработал свой генеральский чин.
В декабре 1919 года я его застал в Екатеринодаре в должности военного министра Кубанского правительства. Он очень осунулся и постарел. В прошлом 1927 г. советские источники сообщили, что Болховитинов, будучи военным министром на Кубани, был в связи с большевиками. Надо полагать, что это обстоятельство послужило поводом к самоубийству генерала.
Такова хроника одного из видных представителей “мозга Императорской русской армии” — русского Генерального Штаба.
Великий Князь прибыл в Тифлис осенью 1915 года. День был ясный, солнечный. Весь Тифлис был на улицах и крышах домов тех улиц, по которым должен был ехать августейший Наместник. Конвой в конном строю встретил по установлению своего нового Главнокомандующего у выхода с Тифлисского вокзала. Великий Князь был одет в черкеску (парадную форму Кавказских казаков) при Андреевской ленте. Сев на белого в серых яблоках чистокровного араба, Главнокомандующий подал знак рукой трубачам не играть встречу (поход) и стал ждать, покуда из его вагона не принесли его значок (знамя), унаследованный им от своего отца и пока его не вручили заранее приготовленному знаменосцу с двумя ассистентами.
Когда все было готово, Великий Князь подал знак мне к команде для встречи. Поздоровавшись со своим Конвоем, Николай Николаевич двинулся, в сопровождении Конвоя и огромной свиты, согласно установленного и им заранее в дороге одобренного церемониала, сначала в древний Сионский грузинский собор, потом в Ванский армянский, а затем в мечети шиитского и сунитского толков.
У входа в сунитскую мечеть Великий Князь, сойдя с коня, показал мне окровавленную левую руку, сказав с укоризной, но без злобы: “что же Вы не могли научить моего наездника, чтобы он заказал уздечку из приличного ремня, чтобы не царапать до крови пальцы?” Мне только оставалось ответить: “виноват Ваше Императорское Высочество”! — хотя, в сущности, я ни в какой степени не был виноват в негодности уздечки. Наездник Великого Князя, один из учеников знаменитого Филлиса, в форме придворного ведомства, считал ниже своего достоинства с кем-либо советоваться в делах, касающихся коня, езды и принадлежностей седла. Его на Армянском базаре надули, поставив вместо мягкого, эластичного ремня — “дерюгу”. В данном случае был виноват и сам Великий Князь, хотя он прекрасный наездник. С самого вокзала я заметил, что он очень волнуется под влиянием необыкновенно торжественной и сердечной встречи всего населения. Волнение это передавалось коню, который горячился, с места начавший сильно потеть. Великий князь с силою тянул повод, которым и порезал себе пальцы. В итоге виноватым оказался я, получив первый нагоняй.
После объезда церквей и мечетей, во дворце, в час дня состоялся завтрак, к которому были приглашены свита и некоторые старшие начальники. Непосредственно за завтраком Великий Князь принял представителей общественности и начальников гражданских управлений и учреждений. Великий Князь Николай Николаевич свою речь к представляющимся построил в выдержанных и спокойно-деловых тонах. Но когда, вслед за штатскими явились военные, от старших начальников до командиров отдельных частей включительно, то здесь новый Главнокомандующий заговорил на другом языке.
Обойдя фронт представляющихся, Николай Николаевич прежде всего всем пожал руку, затем лихо выйдя на средину зала и, окинув орлиным взором всех, начал говорить, обращаясь к фронту старших начальников. Началась его речь тихо, спокойно, потом, повышая голос, оратор начал кричать так, что у многих генералов колени затряслись. Я невольно вспомнил завет кн. Голицына, который всегда говорил, что надо иногда криком нагонять холод на подчиненных и тем приносить пользу делу. Опальный Великий Князь приехал на Кавказ, воодушевленный лучшими намерениями в деле продолжения мудрой политики своего предшественника. Но эти намерения как-то мало сочетались с личностями тех ближайших сотрудников Николая Николаевича, которые собственно должны были разрешать возникшие задачи по гражданскому управлению краем.
Помощник по гражданской части Наместника сенатор Петерсон и директор канцелярии действительный статский советник Никольский были освобождены от занимаемых ими должностей. На их места были назначены: помощником по гражданской части Свиты Его Величества генерал князь Орлов и директором канцелярии сравнительно молодой человек Истомин. Конечно, никто из всех трех не был искушен в сложных и запутанных делах Кавказа. Никто из них на Кавказе раньше не был и по характеру своей прежней службы не мог сталкиваться с течением кавказской жизни и его гражданского развития.
Тем не менее нужно сказать, что гражданское управление не вызывало сколько-нибудь серьезных нареканий. На верху стояли люди чистые и строгие прежде всего к себе, а потом уже к другим. Губернаторы и пр. служащие знали, что в случае “неустойки” — пощады не будет и все старались быть достойными России и своего положения. В серьезных местах — старые спецы всегда выручали.
Великий Князь прежде всего и в первую голову был озабочен делами по руководству операциями Кавказской армии. Им он уделял больше внимания и времени. При нем был взят Эрзерум, Трапезонд и др. крупные места в Турции. Он часто выезжал на фронт, совершая иногда по 900 верст на автомобиле.
Но среди военных забот Николай Николаевич не забывал и часть гражданскую. Он также, как его предшественник, прежде всего взялся за проведение на Кавказе пресловутого земского самоуправления. Было созвано со всех концов Кавказа в Тифлис 300 делегатов для обсуждения этого вопроса, но земского самоуправления все же на Кавказе не успели провести.
Великий Князь Наместник дал обед во дворце в честь делегатов съезда по введении земского самоуправления на Кавказе. Накануне этого обеда управляющий двором Его Высочества генерал-лейтенант Крупенской40 пригласил меня к себе и заявил мне следующее: “Великий Князь не хочет, чтобы гостей его обслуживали за столом чужие люди, — лакеи. Он бы очень хотел, если это возможно, чтобы по Кавказскому обычаю казаки Конвоя угощали гостей за столом, подавая передаваемые им дворцовыми лакеями кушанья и напитки.
72 казака в красных черкесках, с закинутыми за плечи белыми башлыками, в чувяках и с бритыми головами, показали за обедом чудеса ловкости и умения угощать. Великий Князь пришел в восторг от казаков, приказал мне их построить сейчас же после обеда. Когда казаки были выстроены, Великий Князь вышел к ним и благодарил за лихость и помощь Ему в деле кавказского гостеприимства. Тут же каждому казаку было пожаловано по одному новенькому серебряному рублю.
Жизнь Наместника и его августейшего брата Великого Князя Петра Николаевича, жившего с семьей во флигеле дворца, протекала спокойно и без всяких официальных балов и вечеров. Великий Князь до окончания войны не хотел видеть никаких увеселений и строго держался этого порядка до конца. Однако он готовился к победоносному окончанию войны, чтобы задать “пир” на весь Кавказ. Дворцовые погреба были до отказа переполнены дорогими винами “допотопных” розливов. Этими винами покейфовала впоследствии революционная демократия с В. А. Харламовым во главе.
Обыкновенно к завтраку по праздникам и воскресным дням, а также в дни семейных праздников, приглашались: пишущий эти строки и младшие офицеры Конвоя по очереди*. За завтраком собирались всегда до 40—50 человек. Большинство гостей составляли: огромная свита Великого Князя, случайные гости, представляющиеся, высшие чины военного и гражданского управлений и другие. Завтрак всегда был выдержанный, скромный, не бросающийся в глаза обилием и богатством. Великий князь считался самым бедным в доме Романовых. Вино подавалось обыкновенное белое кахетинское, которое вы всегда могли получить в каждом среднего достатка доме в Тифлисе.
Завтрак (или обед в таких случаях) накрывался в Персидском зале, а стол с закусками и белой водкой ставился в желтой гостиной. Здесь Великий Князь выпивал рюмки 2—3 водки; гости, пьющие водку, конечно, поддерживали, но случалось так, что наиболее застенчивые гости иногда оставались без водки, ибо у закусочного стола каждый наливал себе сам; каждый сам себе был хозяином. Мне часто случалось выручать робких, стеснявшихся подойти к бутылкам водки, которая почти всегда стояла, как назло, около Великого Князя.
Дисциплина и подтянутость в доме Николая Николаевича царствовали всегда и при всех случаях. Дамы не составляли в этом случае исключения. За закусочным столом Великий Князь всегда становился с той стороны стола, которая была ближе к столовой (к двери в Персидский зал); Великая Княгиня42 занимала место визави, а около нее группировались дамы.
Как только Николай Николаевич подавал сигнал (рукой, кивком или поворотом головы), дамы, испуганно следившие и ловившие этот сигнал, рысью бежали в столовую, чтобы не задержать лишнего мига Его Высочество, пропускавшего дам вперед.
Великая Княгиня, супруга Николая Николаевича, Анастасия Николаевна очень зорко следила за тем, чтобы Ее супруга ничто не раздражало. Как-то после завтрака в 1916 году Великая Княгиня спрашивает меня: “когда мы (т. е. их семья, Главная Квартира, Конвой) переезжаем в Коджоры?”** Я ответил на вопрос и сейчас же задал себе другой вопрос: “а почему Великая Княгиня спрашивает не мужа, которому больше известно когда “мы” переезжаем в Коджоры от которого зависит время и час переезда”?
Оказывается ответ на мой вопрос истекает из того порядка, в силу которого не всегда можно беспокоить Великого Князя всякими праздными вопросами и пустяками, которые его раздражали. Другой характерный пример: в день Ангела падчерицы Великого Князя герцогини Лейхтенбергской Елены*** меня посадили около именинницы. Вообще за столом места распределялись заранее, причем то или другое место имело свое значение, хотя на это обстоятельство мало кто обращал внимание. Великий Князь, подняв бокал, крикнул: “Элен! Алла-Верды, Твое здоровье!”
Герцогиня-именинница вскочила и вытянулась по-военному. Спустя минут пять она спрашивает меня, своего кавалера — что ей делать, отвечать на тост или нет? Я объяснил, что по нашим Кавказским обычаям можно ответить. В течение истекших затем 15—20 минут она меня переспросила раза четыре — можно ли ей ответить и как отнесется к этому Николай Николаевич? Я не на шутку сам струсил, думая, что если дочь боится сказать тост за отца, то как же я могу брать на себя ответственность за последствия ее тоста? Я начал отвечать герцогине уклончиво, а она, вся бледная, с дрожащими руками, не переставала со мною советоваться. Наконец, герцогиня решилась ответить и спросила меня, что ей сказать отчиму. Как раз накануне этого дня Кавказская армия одержала какую-то значительную победу. Эту победу я и использовал, научив именинницу сказать следующее: “Алла-Верды — за здоровие Вашего Императорского Высочества и за дальнейший успех Кавказского оружия”.
Повторив эти слова и предупредив меня в случае чего подсказать, герцогиня Елена подозвала одного из лакеев, которые тут же торчали за спинами гостей с вытянутыми вперед рожами, хватая часто преждевременно тарелки, и приказала доложить Его Высочеству, что она просит разрешения ей сказать тост.
Разрешение последовало. Герцогиня красавица вытянулась во весь красивый рост и, обратившись лицом в сторону Великого Князя, громким и симпатичным голосом сказала: “Алла-Верды, Князь, Тебе, за Твое Здоровие и за дальнейший успех Кавказского оружия”. Произнеся эти слова, она круто повернулась ко мне, крикнула: “Ура!” Я во всю глотку гаркнул “Ура”, поддержанный всеми гостями.
Эффект получился необычайный. Великий Князь пришел в восторг от дочери, похвалив ее за “блестящую” речь. Герцогиня не знала как меня и благодарить. Она, это очаровательное существо, молодая девушка лет 20—22, была безгранично счастлива и каждый раз при встрече она меня благодарила за помощь в ее успехе.
Я сознательно коснулся этих, малоинтересных как будто бы, мелочей, чтобы ближе подойти к характеристике личности Великого Князя Николая Николаевича. Само собой ясно, что для этого железного человека были чужды всякого рода влияния со стороны как близких родных, так и свиты и т. д. Мои наблюдения меня привели к убеждению, что интриги и проч. были не знакомы при дворе Великого Князя. Он был грозой, которому не всякий решался и решиться, как бы он ни был мужественен, высказывать не к делу относящиеся мысли.
Великий князь и Княгиня были очень внимательны всегда и ко всем, но они внушали какой-то “священный страх”. Всегда нужно было быть начеку, следить за собой. Как-то раз за завтраком мой адъютант под влиянием лишне выпитого вина перешел на развязный тон в разговоре со своим соседом. Великая Княгиня это заметила и велела об этом довести до моего сведения после завтрака.
Другой раз с ним же случилась большая неприятность. Сирийскому Патриарху был назначен торжественный прием у Наместника. Я получил предписание к известному часу выставить во дворце почетный наряд и почетных часовых для встречи наследственного Иерарха Сирии. Учитывая, что гость может явиться раньше назначенного времени, я приказал наряду под командой адъютанта, сотника Перекотия, быть на месте назначения на 10 мин. раньше. В назначенный Великим Князем час приема вся свита была уже в зале дворца. Я тоже подъехал. К моему удивлению наряда от Конвоя еще не было.
Все бросились ко мне с вопросами: “где конвойцы, патриарх уже выехал” и т. д.
Наряд конвойцев явился тогда, когда Сирийский патриарх уже был во внутренних покоях Великого Князя. Он на 3 мин. приехал раньше.
Я не забуду сердитого взгляда, который был брошен Его Высочеством на меня. Я почувствовал грозу, которая скоро должна была разразиться.
Патриарх был встречен почетным караулом* уже на обратном пути, когда он уходил.
Через пять минут два взвода Конвоя проконвоировали Великого Князя, отдававшего визит Патриарху.
На другой день Начальник Штаба фронта получил приказание Великого Князя: объявить в приказе по фронту мне выговор и предупреждение; сотника Перекотия в 24 часа отчислить от Конвоя; вахмистра строевой сотни и дежурного урядника разжаловать.
Мне стало обидно за Конвой, который действительно образцово нес службу — не за страх, а за совесть. Великий Князь должен был знать, что Конвой всегда поспевал, когда он неожиданно, минут за 10, приказывал Конвою в конном строю и в красных черкесках быть готовым для сопровождения Его Высочества. В таких случаях казаки на шестой минуте после сигнала выстраивались перед казармой. Они успевали переодеться и оседлать коней, привязать к седлу бурки и взять винтовки.
Я придрался к тому, что Патриарх приехал на 3 мин. раньше назначенного Конвою времени, что наряд точно занял свои места в назначенный час. На этом основании я ходатайствовал об отмене налагаемого не Перекотия и на вахмистра и урядника наказания. Великий Князь два раза отклонил мое ходатайство, наконец, когда попросил за нас князь Орлов, Великий Князь совершенно освободил нас от наказания.
Мне казалось, что после этих случаев моему адъютанту лучше и не показываться на глаза высшему начальству. Однако я ошибся. Как-то, возвращаясь с дальней прогулки в Коджоры, Великокняжеская чета спешила с коня сотника Перекотия, выехавшего с казаками на охрану дороги, и посадила к себе в автомобиль для доставки его домой.
Великий князь выезжал на прогулки на автомобиле без охраны. Часто он ездил через лес в Манглис, Белый Ключ и др. места, не позволяя, чтобы его сопровождала охрана. Однако такие поездки были небезопасны. Поэтому я приказал урядникам-ординарцам, состоявшим при Великом Князе, давать заблаговременно знать в Конвой, куда Его Высочество собирается ехать. В этих случаях наряд казаков (от 10 до 20 человек) попарно и разновременно выезжал незаметно на ту дорогу, по которой должен был ехать августейший Главнокомандующий.
Казаки так применялись к обстановке, что долго никто не мог понять, почему по дороге каждый раз встречаются парные казаки в разных местах?
Охранная полиция (тайная) под начальством подполковника корпуса жандармов Басова43 состояла, насколько мне известно, из 200 человек. Они были доставлены из России. Не доверяя сначала Конвою, охранное начальство много раз подсылало сотрудников в Конвой под видом торговцев и т. д.; подсылали и хорошеньких женщин, чтобы нащупать, насколько можно доверять казакам.
И после того как одному из охранников, просившему продать ему патроны, чуть не разбили железными вилами голову, охрана оставила в покое Конвой. Я видел, что казна зря расходовала огромные средства на эту охрану, ничего, по-моему, не соображавшую в кавказских политических зигзагах.
Я выше упоминал, что Великий Князь до окончания войны не позволял устраивать никаких увеселений, концертов, вечеров и т. д. Как-то Великая Княжна и свитские дамы просили меня устроить джигитовку казаков Конвоя.
Конвой готовился достойно принять высоких гостей, предложить им походные шашлыки и пр. Великий Князь, узнав о приготовлениях, запретил ехать на джигитовку, если там будут шашлыки, танцы, пение и т. д.
Я дал слово, что ничего не будет, кроме джигитовки, однако заготовил букеты роз, гвоздики и т. д. для всех дам — гостей.
Автомобили и верховые кони доставили на поле, где должна была состояться джигитовка, высоких гостей. Конвой по уставу встретил Высочайших особ. Затем началась джигитовка по программе — доставанием с земли предметов. Я отобрал лучших джигитов по числу гостей — дам и пустил их справа по одному.
Сорвавшись с места полным ходом, всадники по очереди хватали с земли замаскированные букеты цветов, круто заворачивали коней в нашу сторону, осаживали их у ног дам и, соскочив с коня, подносили букеты гостям.
Хитрость и ловкость казаков произвели большое впечатление на двор.
Задолго до революции на дочери Великого Князя Петра Николаевича женился сын помощника Наместника по гражданской части кн. Орлов. Княжна Надежда Петровна была очень красивая девушка, которая могла бы составить завидную пару представителю любого коронованного двора. Однако братья, русские Великие Князья, патриоты нашли за благо выдать очаровательную дочь и племянницу за родовитого русского князя. Свадьба в русском стиле состоялась в Тифлисе. Герцогиня же Елена была выдана замуж за молодого офицера, графа Тышкевича.
Близко наблюдая две семьи дома Романовых, я видел, что в этих домах царит дух русского патриотизма, русской гордости и русского самосознания. Здесь я видел больше “русского”, чем то было заметно в т. н. аристократических семьях старых русских родов, фамилий.
Если Великий Князь Николай Николаевич служил предметом преклонения и страха, то его августейший брат являлся образцом простоты и полной доступности. В его обществе, в его семье человек как-то чувствовал себя человеком, равным, свободным, без натяжки.
Из Петербурга часто наезжали гости в Тифлис. В числе этих гостей, специально приехавших к Великому Князю Николаю Николаевичу, были: граф Коковцев44, б. премьер Трепов45, протопресвитеры военного и морского духовенства, Шавельский46 и др. Из иностранцев — французский генерал По и английская делегация, состоявшая из одного генерала и офицера морского генерального Штаба. Наконец, на Кавказ пожаловал и походный атаман всех казачьих войск Великий Князь Борис Владимирович47 с своим начальником Штаба генерал-майором Богаевским48, впоследствии ставшим Войсковым Атаманом Войска Донского.
Все эти гости пользовались широким гостеприимством Великого Князя Наместника. За столом Великий Князь был очень ласков с Коковцевым, Треповым, Шавельским.
Что касается Великого Князя Бориса Владимировича, то за завтраком Николай Николаевич ни одним словом не обмолвился с ним. Мне говорили, что до него дошли слухи, будто бы Борис Владимирович ведет себя недостойно, не по-великокняжески, мне говорили также, что в эту самую поездку к нему в поезд в Екатеринодаре привели на пьянство институток и т. д. Конечно, всему этому мы не придали серьезного значения. Но, к сожалению, всякие слухи, ходившие тогда про него, имели под собой почву. Большевики опубликовали дневник Великого Князя Андрея Владимировича49 (Красный Архив, кн. 26), из которого усматривается, что “глас народа, глас божий”.
В честь английской делегации Великий Князь дал обед, спустившись для этого из Коджор в Тифлис, т. к. в Коджорах не было соответствующего для сего обеда помещения.
За обедом Великий Князь сказал речь в честь английских гостей, их армии, народа, Короля и т. д. Он говорил* долго и хорошо. Хор Конвоя исполнил английский гимн.
После этого тоста, горячо воспринятого, мы ждали, что английский генерал сейчас же поднимется и ответит. Не так-то было. Обед уже подходил к концу, а англичане и не думали пошевелиться. Николай Николаевич уже выходил из себя, его глаза наливались кровью, лицо перекашивалось. Мы думали, что вот-вот разразится гроза над головой англичан.
Наконец, генерал встал и пролепетал на английском языке несколько слов. Как только он закончил свою речь и опустился в кресло, Николай Николаевич шумно, подчеркнуто встал, показав, что обед закончен. Этим он дал почувствовать англичанам их хамство.
К приезду Великого Князя на Кавказ части русской армии уже готовились проникнуть глубоко в пределы Персии. Как известно там был создан специальный отряд генерала Баратова (конный корпус). Чтобы расположить к себе владетельных ханов-феодалов Персии Великий Князь повел для сего соответствующую политику с помощью генерала Баратова, дальнозоркого и незаурядного политика.
В короткое время симпатии ханов, почти самодержцев, были на нашей стороне. Хан Макинский вскоре через генерала Баратова прислал Николай Николаевичу четырех арабских коней в подарок. Их доставили люди Макинского с переводчиком-офицером осетинского конного полка.
Коней привели в дворцовый сад и здесь состоялось вручение их новому владельцу. При этом один из персов от имени хана сказал речь, на которые персияне лучшие мастера, тут же особенно подчеркнуто переведенную офицером-переводчиком.
Сопровождавшие лошадей персы были щедро награждены, а офицер-переводчик был Великим Князем приглашен на завтрак. Хан Макинский не остался, конечно, в долгу.
Великий Князь Николай Николаевич известный кавалерист и любитель лошадей. В Тифлисской конюшне у него стояло 18 верховых коней высоких кровей и классов. Но я не видел ни разу, чтобы он когда-нибудь выезжал на этих красавцах-гигантах. Он любил ездить на малюсеньких, низкорослых арабах, подаренных ханом и больше всего на чалом (мышастом) казахе, купленном им у стражника в Елисаветпольской губернии.
Великий Князь не обращал внимание на то, что эти кони ростом не соответствуют его гигантскому росту; ноги у него свешивались до земли, но он очень тонко понимал и ценил качества езды, хода, повода, крепость ног коня и его нрав — спокойный и ровный.
Не смотря на свои тогда 59 лет, Николай Николаевич в прогулках верхом на коне всегда втирал очки нам всем молодым, в том числе казакам-конвойцам лет по 22—25. Часто свита выдыхалась, а Великий Князь был свеж и бодр. Возвратясь с прогулки, он переодевался в свежую черкеску и кавказские сапоги или чувяки и садился за работу. Николай Николаевич любил Кавказский костюм (черкеску) и понимал в ношении его толк. В его гардеробе насчитывалось до 10 комплектов со вкусом выбранного оружия, до 15 комплектов черкесок разного сукна и цветов. Оружие по комплектам было развешено по стенам.
Нужно сознаться, что костюм кавказских горцев по красоте, изяществу, удобству, простоте не имеет себе равного*. Недаром высшее начальство из Петербургских верхов особенно любило щеголять черкеской. Француз генерал По, терский казак, тоже любил пощеголять в черкеске.
Часто мне приходится слышать, что Великий Князь много пьет; между тем за время с осени 1915 г. по 7 марта 1917 года мне ни разу не приходилось видеть, чтобы он когда-нибудь пил сверх нормального. Он выпивал 2—3 рюмки водки и столько же вина. Он может, вероятно, выпить много, но так, что этого никто по нем и не заметит.
Я никогда в жизни не видел человека, который бы так красиво подносил к устам бокал и так “художественно” его опрокидывал в рот, как Вел. Кн. Николай Николаевич. Я всегда обращал за столом внимание соседей на манеру пить вино Великого Князя Николая Николаевича: как я ни старался схватить эту манеру пить, мне этого не удалось достигнуть. Такую же красоту и изящество я заметил и в манере его курить. Николай Николаевич удивительно изящно курил. Мундштуки у него были тоже особенные, при этом у него и руки точеные, редкой красоты. Но в смысле красоты, напр., посадки на коня, он далеко уступал горским наездникам старого закала.
В декабре 1915 года Конвою был назначен парад по случаю его годового праздника. В тот же день был праздник Астраханского драгунского полка, шефом которого был Великий Князь. Парад состоялся на площади Военного Собора после обедни. Николай Николаевич в форме своего Астраханского полка принял парад. Когда он закончил обход фронта Конвоя, то незаметно для других, на лету, спросил меня: “может ли Конвой пройти церемониальным маршем?” Я был одновременно: удивлен, возмущен и огорчен; заявив решительно — “так точно, Ваше Императорское Высочество”!
Скомандовав к церемониальному маршу удвоенной силы голосом, Конвой, после совершения некоторых перестроений, блестяще прошел мимо своего Августейшего Главнокомандующего, многочисленного начальства и на глазах тысячной толпы. Великий Князь, приятно пораженный неожиданным зрелищем, благодарил Конвой за парад, за лихость, подтянутость. А Великий Князь Петр Николаевич мне лично говорил, что “парад был удивительный, не смотря на то, что он состоялся в пешем строю”. Генерал Болховитинов, видя, какое впечатление Конвой произвел на начальство, подлетел ко мне и буквально сказал: “Почему Вы до сих пор есаул?”*
Этот странный вопрос Начальника Штаба фронта, который являлся моим же непосредственным начальником, достаточно ярко характеризует его лично и порядки, существовавшие в области повышения офицеров в штаб-офицеры и генералы. Я не напоминал о себе, как это делало 99% офицеров и обо мне никто и не подумал, меня забыли. С этого момента Болховитинов, вероятно, примирился с мыслью, что Конвоем Августейшего Наместника может успешно командовать и нерусский по происхождению офицер. После парада все офицеры Конвоя были приглашены на завтрак к Великому Князю.
Лето 1916 года Великий Князь, как я уже об этом выше упоминал, провел в Коджорах. Первоначально было предположено провести лето в Кикетах, недалеко от Коджор. Здесь уже была снята дача владельца этого прекрасного уголка Л. К. Мамулаишвили, но потом почему-то раздумали ехать туда.
Сообщение с Кикетами было отвратительное. Не было приличных дорог; в дождливую погоду нельзя было ездить на автомобиле туда. Нужно было провести дорогу с Манглийского шоссе до самой дачи (около 6 верст). По смете на постройку этой дороги требовалось 100 тыс. руб. Ведомство путей сообщения их не имело. Великий Князь не хотел тратить средства на эту надобность из военных кредитов. Тогда генерал Болховитинов сумел доказать Великому Князю “стратегическую неотложность” постройки этой дороги. Деньги были ассигнованы, и дорога была выстроена.
Население и дачники благословляли Великого Князя за постройку этой дороги, в которой нуждалось несчастное окрестное население.
На следующее лето дача для Великого Князя готовилась в м. Глданы, у Авчал. Здесь уже шла перестройка дома одного армянина, камер-юнкера, под летнее жилье великокняжеской семьи, когда неожиданно грянула революция, прервавшая все работы, в том числе и работы по проложению туда из Тифлиса шоссе. Николаю Николаевичу так понравилась местность, где ютились Глданы**, что он сделался здесь “домовладельцем”, купив у одного местного молоканина маленький домик.
Мне часто передавали, что Великий Князь хочет остаться навсегда на Кавказе, что он душевно полюбил Кавказ и Кавказцев, которые в свою очередь ему отвечали сердечной любовью. Но Аллаху было угодно рассудить иначе: мечте Великого Князя не было суждено осуществиться.
Я уже несколько раз подчеркивал, что Великий Князь Николай Николаевич все увеселения, приемы и пр. отложил до окончания войны. Поэтому у него не было таких пышных новогодних и Пасхальных приемов, какие были при князе Голицыне и графе Воронцове-Дашкове. Последний, напр., на Пасху христосовался с Тифлисским гарнизоном в лице фельдфебелей, вахмистров, взводных, юнкеров, всех конвойцев, не говоря уже о начальниках. При христосовании граф подносил каждому, с кем он христосовался, фарфоровое яйцо. Нижние чины (конвойцы) в свою очередь дарили Главнокомандующему обыкновенные пасхальные яйца.
У Великого Князя этого не было. Конвой был построен на аллее у дворца. Вышли Великий Князь и Великая Княгиня. Августейший Главнокомандующий, поздоровавшись, поздравил казаков с праздником; после этого казаки по очереди прикладывались к ручке Великой Княгини. Казаки были очень счастливы, что удостоились приложиться к руке Высочайшей особы, а я был немало удивлен и порадован, увидя, как казаки лихо подходили к Великой Княгине и умело, даже многие с изяществом, целовали ручку Великой Княгине.
Великий Князь приехал на Кавказ, когда он уже не знал ни бомб, ни стрельбы на улицах, ни армяно-татарской резни и т. д. Край был весь в военном напряжении, будучи патриотически настроенный. Мусульмане Кавказа, единоверцы Турции, были на Западном фронте, украшая своими подвигами знамя русской армии. Словом, сердце Кавказа горячо и в темп билось с сердцем России и русского народа.
Граф Воронцов-Дашков удачно синтезировал (сочетал) эти два начала в их единстве. Во главе всего Кавказа — престарелый, родовитый русский “боярин”; в его окружении: грузины, армяне, татары, горцы и русские. Последних было по количеству меньше. Двор графа Воронцова-Дашкова имел оттенок кавказский и на этом кавказском фоне лик России как-то ярче горел, возвышался.
Не то было при Великом Князе. Свита Его Высочества была огромная, внушительная. Там вы могли встретить представителей каких угодно народов, до калмыков включительно*. Но среди этой свиты при дворе Великого Князя не было ни одного кавказца. Это обстоятельство как-то резко бросалось в глаза. Получалось такое впечатление, точно на Кавказ нагрянули “иностранцы-оккупанты”, изгнавшие из Тифлисского дворца Кавказский дух. Странно было не видеть в Тифлисском дворце обычных грузинских “рож” и не менее странно было видеть там “косоглазого” офицера для поручения — калмыка! Мое сознание с этим не мирилось.
В чем же дело? Почему это так случилось? Разве Кавказ не был настроен патриотично? Разве он не показал свои чувства любви и восторга к Великому Князю?
В том-то и дело, что на эти вопросы трудно ответить. Надо полагать, что здесь никакого умысла со стороны Великого Князя не было. Я думаю, что он над этим вопросом и не подумал. Но факт остается фактом: около Великого Князя не было кавказцев, исключая разве пишущего эти строки, которого генерал Болховитинов тоже хотел слопать.
Наступила великая русская революция. Государь Император еще до отречения назначил Великого Князя Верховным Главнокомандующим. Затем последовало отречение Государя и Великого Князя Михаила Александровича от русского престола.
Хотя указа Сенату о назначении Николая Николаевича Верховным Главнокомандующим не было, но Великий Князь получил от законного представителя Совета министров кн. Львова50 телеграмму, в которой последний спрашивал “когда он* может приехать в Ставку переговорить”.
Полагая, что эта телеграмма в сущности и есть признание и утверждение Николая Николаевича в новой должности, а не наглый, как оказалось, обман со стороны пресловутого Временного Правительства, Великий Князь стал собираться в путь.
5 марта, после полудня, я получил извещение от дежурного адъютанта о том, что Великий Князь требует меня к себе. Тотчас же я явился во дворец. Великий Князь Николай Николаевич, поздоровавшись со мною, спросил меня: “что Вы, т. е. я, предполагаете делать — я уже послезавтра выезжаю в Ставку?” — Я ответил: “как прикажете, Ваше Высочество”.
“В таком случае я Вам приказываю, — отвечает Великий Князь, — быть командиром моего Конвоя по должности Верховного Главнокомандующего и всему составу Кавказского Конвоя быть моим Конвоем!” “Слушаюсь, покорнейше благодарю”, — был мой ответ.
Далее Великий Князь мне повелел приготовить 10 казаков для сопровождения Его Высочества в Ставку, а остальному Конвою, постепенно подготовляясь в путь, ждать распоряжения из Ставки. Я заметил, что Великий Князь был в хорошем, небывалом до сего, расположении духа. Он, горячий русский патриот, верил, что революция принесет счастье России, что он, обожаемый русскими армиями, доведет до победного конца войну.
В такое чудо он верил, поверил и Временному Правительству, так ловко его надувшему, чтобы Его извлечь из недр Кавказской армии, с которой ее Вождь мог причинить неприятности революции.
Революционная демократия в те дни очень ухаживала в Тифлисе за Николаем Николаевичем. Некоторые социалисты даже уверяли, что России без царя пока не быть, густо намекая, что они бы не прочь возвести самого Великого Князя, который пришелся Кавказу по вкусу, на русский престол.
Когда я объявил Конвою о повелении Верховного Главнокомандующего — быть нам конвойцами Верховного, — казаки закричали “ура” и, указывая на портрет Великого Князя Николая Николаевича, загалдели: “вот кто наш царь! Да здравствует Его Императорское Величество Император Николай III!” Ура-ра-ра!”
Об этой манифестации стало известно Великому Князю, поставившему мне на вид неуместный порыв простых казачьих сердец.
7 марта 1917 года в 10 ч. утра Тифлис торжественно провожал своего последнего Наместника.
Весь Тифлисский гарнизон и тысячные толпы заполнили все улицы. Порядок был образцовый. И войска, и народ кричал “ура” Великому Князю при проезде на вокзал и при отходе поезда. На вокзале был выставлен почетный караул от Тифлисского военного училища в составе роты со знаменем.
На вокзале Николая Николаевича встретил Великий Князь Андрей Владимирович, прибывший ночью из Кисловодска.
Ровно в 10 ч. утра экстренный поезд Верховного Главнокомандующего при криках “ура” плавно отошел в Могилев.
Через три дня телеграф сообщил о недопущении Великого Князя Николая Николаевича к Верховному Командованию вооруженными силами России как члена свергнутого с престола дома Романовых.
Этим актом звезда Романовых закатилась за кровавые тучи, покрывшие русскую землю.
Поезд В. К. Николая Николаевича повернул в Крым. Здесь он пережил прелести революционного режима. Караульные революционные солдаты никогда не забывали своего любимого Верховного, не забываясь и держа себя корректно в отношении Августейшего узника.
Татарская интеллигенция, в лице почтовых чиновников, делилась с Великим Князем чем Бог послал*.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Воронцов-Дашков Илларион Иванович (1837—1916), граф, генерал-майор свиты, командир лейб-гвардии Гусарского полка, позднее генерал от кавалерии, генерал-адъютант, министр двора (1881—1897), наместник на Кавказе (1905—1915).
2 Николай Николаевич (младший) (1856—1929), великий князь, дядя императора Николая II, генерал-инспектор кавалерии, главнокомандующий русской армией (1914—1915), наместник на Кавказе и главнокомандующий Кавказским фронтом.
3 Голицын Григорий Сергеевич (Гри-Гри) (1838—1907), князь, генерал-адъютант, генерал от инфантерии, главноначальствующий гражданской частью и главнокомандующий на Кавказе (1896—1904), сенатор, член Государственного Совета.
4 Драгомиров Абрам Михайлович (1868—1955), генерал от кавалерии, окончил Александровский и Пажеский корпус, Академию Генерального штаба и Офицерскую кавалерийскую школу. Получил назначение на Кавказ, где оставался до 1898 г. В начале первой мировой войны принял командование Сводной кавалерийской дивизией, был Главнокомандующим Северным фронтом, председатель Особого Совещания при А. И. Деникине, главноначальствующий Киевской области. Эвакуировался в Сербию, в 1931 г. переехал во Францию, где по поручению генерала Миллера руководил особой ротой РОВСа.
5 Драгомиров Михаил Иванович (1830—1905), генерал, профессор, преподаватель кафедры тактики Николаевской Академии Генерального штаба, начальник штаба Киевского военного округа (1869—1873), начальник Академии Генерального штаба с 1878 г., командующий войсками Киевского военного округа с 1889 г.
6 Дашнакцутюн (“Союз”), армянская националистическая партия. Возникла в 1890 г. в Тбилиси. Издавала газету “Дрошак” (“Знамя”). В 1892 г. утвердила программу и устав. Главной задачей ставила освобождение армян от турецкого ига, создание автономного государства в пределах Турции. С этой целью предпринимала вооруженные выступления и террористические акты. С мая 1918 г. была правящей партией Армянской республики.
7 Романовский Иван Павлович (1877—1920), генерал-майор, в годы первой мировой войны начальник штаба 25 пехотной дивизии, генерал-квартирмейстер штаба 10 армии, затем Верховного главнокомандующего. После 1917 г. служил в Добровольческой армии, в 1919—1920 гг. начальник штаба главнокомандующего Вооруженными силами Юга России. В 1920 г. эмигрировал, убит в Константинополе.
8 Проконе Николай Викторович, чиновник особых поручений.
9 Белявский, в 1902 г начальник штаба Кавказского округа.
10 Чавчавадзе Захарий, адъютант И. И. Воронцова-Дашкова.
11 Амилахвари Иван Гиич, князь, генерал-лейтенант, командир Кавказского армейского корпуса.
12 Барятинский Александр Иванович (1815—1879), князь, фельдмаршал, наместник на Кавказе с 1857 г., член Государственного Совета.
13 Ширинкин Михаил Павлович (1873— ?), генерал, окончил Воронежский кадетский корпус, с 1894 г. служил в 157 пехотном Имеретинском полку, в Корпусе жандармов с 1899 г., в 1902 г. начальник Винницкого Отделения жандармско-полицейского управления железных дорог.
14 Гуриели Арчил Александрович (1895—1955), по женской линии потомок последнего владетельного князя Гурийского. Окончил гимназию в Тифлисе. В первую мировую войну — доброволец на фронте, затем учился в Николаевском кавалерийском училище в Петербурге. После Февральской революции возвратился в Грузию, в 1921 г. эмигрировал во Францию, в 1937 г. переехал в Нью-Йорк. Председатель Грузинского общества в Америке.
15 Союз Михаила Архангела образовался в 1908 г., выделившись из “Союза Русского народа” в результате внутриполитических разногласий. Союз имел отделы во многих городах и селах России, в ряде учебных заведений, открывал частные библиотеки для распространения своих идей, издавал журнал “Прямой путь”. Председатель — В. М. Пуришкевич.
16 Малама Яков Дмитриевич, помощник И. И. Воронцова-Дашкова по военной части.
17 Петерсон Николай Леонтьевич, директор канцелярии наместника.
18 Грязное, начальник штаба Кавказского округа при И. И. Воронцове-Дашкове.
19 “Новое Время” — русская газета, издавалась в Петербурге в 1868—1917 г.г., с 1912 г. принадлежала “Товариществу А. С. Суворина”.
20 Горемыкин Иван Логинович (1839—1917), сенатор, член Государственного Совета, председатель Совета Министров (1906, 1914—1916).
21 Поливанов Алексей Андреевич (1855—1920), генерал от инфантерии по Генеральному Штабу, член Государственного Совета (1912—1917), военный министр и председатель Особого Совещания по обороне (июнь 1915 — март 1916).
22 Сазонов Сергей Дмитриевич (1860—1927), гофмейстер, член Государственного Совета, помощник министра иностранных дел, министр иностранных дел (с 1910 г.), посол в Лондоне (1917—1918), член правительства А. И. Деникина и А. В. Колчака.
23 Георгий Михайлович (1863—1919), великий князь, генерал от инфантерии, управляющий Русским музеем, председатель Русского генеалогического общества.
24 Тизенгауэен Владимир Федорович, губернатор Эривани.
25 Баратов Николай Николаевич (1865—1932), генерал от кавалерии, окончил Владикавказское реальное училище, Академию Генерального штаба. Службу проходил в штабе Одесского военного округа и на Кавказе, где командовал 1 Казачьей дивизией, отличился в боях против Энвер-Паши. В годы гражданской войны входил в состав Правительства Юга России (министр иностранных дел). С 1920 г. в эмиграции. Председатель Зарубежного Союза русских военных инвалидов.
26 Энвер-Паша (1881—1922), турецкий военачальник, участник Младотурецкой революции 1908 г. и один из лидеров партии “Единение и прогресс”, инициатор союза с Германией и вовлечения Турции в первую мировую войну. Во время войны занимал пост главнокомандующего. В 1918 г. войска Энвер-Паши захватили Баку. После подписания Турцией Мудросского перемирия 1918 г., бежал в Германию, принимал участие в басмаческом движении в Средней Азии.
27 Стратонов Всеволод Викторович (1869—1938), астрофизик. Окончил Новороссийский университет в 1891 г., работал в астрономической обсерватории университета, затем командирован в Пулковскую Обсерваторию. В 1904 г. переехал на Кавказ, служил чиновником особых поручений при наместнике, открыл собственный банк, издавал книги по астрономии. С 1918 г профессор Московского университета, научный консультант Наркомпроса. Арестован в 1922 г., выслан из РСФСР вместе с группой ученых. С 1923 г. в Праге.
28 Безгин Александр Григорьевич (1849— ?), окончил Орловский имени Бахтина корпус и Николаевское кавалерийское училище. В Корпусе жандармов с 1877 г. С 1903 г. начальник Тифлисского Губернского жандармского управления.
29 Мартынов Петр Николаевич (1867— ?), окончил Тифлисский кадетский корпус и 2 военное Константиновское училище. В Корпусе жандармов с 1900 г. С апреля 1906 г. полицмейстер.
30 Мышлаевский Александр Захарович (1856—1920), генерал от инфантерии, в 1909 г., начальник Главного Управления Генерального штаба, 1915—1916 — главный начальник Кавказского военного округа, в 1917 — командующий войсками казанского военного округа. После Октябрьской революции служил в советских учреждениях.
31 Жилинский Яков Григорьевич, в 1911 г. начальник Генерального штаба.
32 Воронцов Михаил Семенович (1782—1856), князь, фельдмаршал, наместник на Кавказе (1844—1854).
33 Михаил Александрович (1878—1918), великий князь, младший сын императора Александра III, наследник в 1899—1904 гг.
34 Кавказская туземная конная дивизия. Создана в 1914 г. Состояла из трех бригад. В первую бригаду входили Кабардинский и Чеченский конные полки; во вторую — Дагестанский и Татарский; в третью — Ингушский и Черкесский. Дивизия входила в состав 2-го Кавалерийского корпуса, который действовал вначале в составе 8 армии, а с 1915 г. в составе 9 армии на Юго-Западном и Румынском фронтах.
35 Багратион Дмитрий Петрович (1863—1919), князь, генерал-лейтенант, в годы первой мировой войны командовал Первой бригадой Кавказской Туземной дивизии (1914—1916), вторым Конным корпусом (1917). После Октябрьской революции служил в Красной Армии.
36 Болховитинов Леонид Митрофанович (1871—1925), генерал-лейтенант. Окончил Донской корпус и Кубанское Алексеевское училище. В годы первой мировой войны — начальник штаба Кавказского фронта, руководил Саракамышской операцией. В эмиграции с 1920 г.
37 III Интернационал (Коминтерн) — 1919—1943 г.г. Международная организация коммунистического движения, объединявшая коммунистические партии разных стран, входившие в него на правах секций. Коминтерн действовал на основании программных документов и уставов, принимавшихся на его конгрессах.
38 Троцкий (Бронштейн) Лев Давыдович (1879—1940), председатель Петросовета, нарком по иностранным делам (1917), по военно-морским делам (1918—1925), путей сообщения (1920), председатель Реввоенсовета (1918—1925), член Политбюро ЦК ВКП(б). Выслан из СССР в 1929 г.
39 Деникин Антон Иванович (1872—1947), генерал-лейтенант, с апреля 1918 г. командующий Добровольческой армией, с января 1919 — главнокомандующий Вооруженными силами Юга России. В эмиграции с 1920 г.
40 Крупенский Александр Дмитриевич (1875—1939), камергер Двора Его Императорского Величества, управляющий конторой императорских театров (1903—1914). Эмигрировал во Францию.
41 Петр Николаевич (1864—1931), великий князь, сын великого князя Николая Николаевича старшего, генерал-инспектор по инженерной части, член Совета Главного управления Государственного коннозаводства.
42 Анастасия Николаевна (1867—1935), княжна Черногорская (Петрович-Негош), замужем за Николаем Николаевичем младшим с 1907 г., первый муж — герцог Георгий Максимилианович Лейхтенбергский.
43 Басов Алексей Александрович (1878— ?), окончил Московский Кадетский корпус и Константиновское артиллерийское училище. В Корпусе жандармов с 1910 г. До 1915 г. адъютант в Петербургском губернском жандармском управлении.
44 Коковцев Владимир Николаевич (1853—1943), граф, действительный тайный советник, статс-секретарь, сенатор, член Государственного Совета, министр финансов (1904—1914). В эмиграции с 1917 г.
45 Трепов Александр Федорович (1862—1928), статс-секретарь, член Государственного Совета, управляющий министерством путей сообщения (1915—1916), председатель Совета Министров (ноябрь-декабрь 1916). В эмиграции.
46 Шавельский Георгий Иванович (1871—1951), протопресвитер военного и морского духовенства (с 1911), протопресвитер Добровольческой армии (1918—1920), доцент богословского факультета Софийского университета с 1924 г.
47 Борис Владимирович (1877—1943), великий князь, внук императора Александра II. Окончил Николаевское кавалерийское училище, участник русско-японской и первой мировой войн, генерал-майор Свиты, командир лейб-гвардии Атаманского полка, служил по Донскому казачьему войску, походный атаман при Его Императорском Величестве.
48 Богаевский Африкан Петрович (1872—1934), генерал-лейтенант, Донской атаман. В годы гражданской войны в Добровольческой армии. Эмигрировал в 1920 г. в Югославию, затем переехал в Париж. Участвовал в издании журналов: “Казачьи Думы”, “Вестник казачьего союза”, “Родимый край”. Писал под псевдонимом Эльмут.
49 Андрей Владимирович (1879—1956), великий князь, внук императора Александра II. Окончил Михайловское артиллерийское училище и Александровскую военно-юридическую академию, генерал-майор Свиты, сенатор, командир лейб-гвардии Конной артиллерии. В эмиграции — председатель “Совещания по вопросам об устроении Императорской России” при великом князе Кирилле Владимировиче, председатель Русского историко-генеалогического общества во Франции.
50 Львов Георгий Евгеньевич (1861—1925), князь, политический деятель, примыкал к кадетам, в 1886—1893 гг. служил в министерстве внутренних дел, в 1902—1905 гг. председатель Тульской земской управы, участник земских съездов 1904—1905 гг. Депутат первой Государственной Думы. В период первой мировой войны председатель Всероссийского земского союза. После февральской революции — глава двух первых кабинетов Временного правительства. После октября 1917 г. эмигрировал во Францию.
Публикация М. В. СИДОРОВОЙ