Российский архив. Том XV

Оглавление

Из архивных россыпей потемкинского времени. Письма Я. А. Брюса В. М. Долгорукову-Крымскому

Писаренко К. А.  Из архивных россыпей потемкинского времени // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2007. — (Т. XV). — С. 196—197.

Век Екатерины Великой принято делить на два периода — до восстания Е. И. Пугачева и после, а год 1774 служит пограничной датой для них. Причем разница в характере обоих царствований очевидна даже не специалисту историку. Если отличительной чертой первого являлся политический идеализм, прививавший подданным нормы поведения в просветительском духе, то второй запомнился своим политическим прагматизмом с его пристальным вниманием к решению конкретных, наболевших проблем общества. И в том, и в другом случае реформы играли ключевую роль в жизни государства. Однако преобразования начала правления императрицы больше впечатляли программными целями, чем результатом. В то же время мероприятия, проведенные по окончании крестьянского бунта, оказались намного эффективнее предыдущих, хотя об эпохальности и глобальности перемен речь уже не шла.



То, что резкий политический разворот вызвали трагические события 1773—1774 гг., факт общеизвестный. Между тем, имя человека, обеспечившего этому развороту успех, а не фиаско, до сих пор несправедливо принижается. О нем обычно говорят во вторую очередь, в первую — об императрице, которую продолжают считать вдохновителем и организатором нового курса. Г. А. Потемкина (1739—1791) предпочитают называть талантливым помощником, не более. В действительности же все обстояло наоборот. Именно Григорий Александрович, а не Екатерина II, оценивал перспективы разных политических шагов и принимал по ним окончательные решения. Государыня реально всего лишь озвучивала волю Светлейшего князя и замещала напарника в случае отсутствия. По сути, дипломатическое и военное торжество России на протяжении семнадцати лет (с 1774 г. по 1791 г.), стабильность внутри империи в эти же годы целиком лежат «на совести» генерал-адъютанта Потемкина. Вследствие чего, у нас есть все основания утверждать, что в русской истории XVIII века было не две, вернее, не три части единого царствования Екатерины Великой, а три отдельных царствования — два императрицы Екатерины II (1762—1774; 1791—1796) и одно генерал-адъютанта царицы Г. А. Потемкина (1774—1791). А, значит, особую важность должно иметь для нас любое свидетельство той поры. Возможно, само по себе каждое из них не будет выглядеть слишком информативным, зато в совокупности они способны дать нам полное представление об уникальной потемкинской эпохе.



Ниже публикуются два источника из тех лет — письма графа Я. А. Брюса (1732—1791) князю В. М. Долгорукову-Крымскому (1722—1782) и небольшой дневник (записи на память) П. А. Неелова — флигель-адъютанта графа И. П. Салтыкова, позднее советника Иностранной коллегии. Письма Брюса хранятся в РГАДА, в фонде Шереметевых (№ 1287). Собиратель старых рукописей, С. Д. Шереметев сумел в октябре 1910 г. приобрести у г. Розенталь всего четыре любопытных послания из регулярной переписки двух родственников (мать Я. А. Брюса приходилась родной сестрой В. М. Долгорукову-Крымскому). Осталось ли от нее еще что-нибудь в отечественных, зарубежных или частных архивах, трудно сказать. По тому, что попало в руки Шереметева, видно, насколько она интересна и содержательна. Жаль, если другие письма мы утратили навсегда.



Кстати, корреспондентов, помимо семейных уз, сближал также и героический ореол победителей османов в русско-турецкой войне 1768—1774 гг. Василий Михайлович, командуя 2-й армией, в 1771 г. за полтора месяца покорил Крымский полуостров, удостоившись за славное деяние кавалерии Святого Георгия 1-й степени. Яков Александрович храбро сражался под Хотиным и при Кагуле, заслужив в 1773 г. ранг генерала-аншефа. На момент обмена письмами, князь, уйдя в отставку, проживал в Москве и подмосковных деревнях, граф командовал Финляндской дивизией, штаб которой располагался в Санкт-Петербурге.



Павел Алексеевич Неелов — персона не знаменитая, как Брюс или Долгоруков. Обыкновенный дворянин, бывший, подобно другим, и военным, и статским чиновником. Тем не менее, и простой офицер имел, о чем поведать потомкам. Правда, дневник Неелова — не совсем соответствует тому, что принято называть дневником. Скорее, это заметки на память, занимающие к тому же очень мало места в большом фолианте, в который хозяин записывал пространные выдержки из разных философских, научных и иных трудов века Просвещения. На долю личных наблюдений пришлось всего шесть страничек. Но именно здесь автор зафиксировал то, чего, наверное, нет в других документах — хронику поездок графа И. П. Салтыкова в 1783—1786 гг. и подробное описание Нарвы 1787 г. Кроме того, несомненную ценность для изучения родословной Чернышевых имеет предваряющий дневник перечень дней рождения и именин перечисленных Нееловым лиц. В настоящее время подлинная книга с цитатами и памятными заметками хранится среди материалов ОПИ ГИМ, в фонде № 92 (оп. 1, д. 62).



Брюс Я. А.  Письмо Долгорукову-Крымскому В. М., 26 июня 1777 г. // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2007. — (Т. XV). — С. 197—199.

2 июля 17771



Милостивой государь мой, князь Василей Михайлович!



Письмо Вашего Сиятельства от 19-го текущаго месеца получить честь имел, и чувствительно мне было видеть, что могли Ваше Сиятельство когда-нибудь возомнить, чтоб я отступил от той совершеннейшей преданности и почтения, которым я столь издавна и навсегда ко особе вашей наполнен. А что не писал несколко времяни, то причиною была моя болезнь, да и бытность ваша в деревне. Теперь же истинно пребыванием здесь короля шведскаго2 столько заняты, что не делав ничего, чтоб достойно было пересказать, но все дни так заняты, что урывкою едва можно найтить для себя часы. Обеды и ужины ежедневные, как во дворце, так и у партикулярных. Тож ездит он все смотреть, что есть достойнаго в Петербурге примечания.



Следственно, почасту и должно тамо находиться. А я хотя под видом, что живу на даче и дочь свою3 без призрения оставить не могу, и отложился от житья в Петергофе, но все не меньше, как дни четыре в неделе тамо быть должен. Завтре будет он смотреть до обеда адмиралтейство. Обедает у Чернышева4. Потом поедет в Галерную гавань. Я во всех местах с ним буду, и, будто нечаянно, провезу ево мимо своего полку псковскаго, которой тож ему покажу. Вот, милостивой государь, сколько пустых хлопот. Мы права от добраго сердца пожелаем ему счастьливой путь. А для пребывания ево привезен в Петергоф фелдмаршал Голицын5, Чернышов, Репнин6. Все с фамилиями. У фелдмаршала Румянцова7 всегда что-нибудь да болит. Затем он не приезжал. Старичок ваш московской8 пожил дней шесть, да убрался в Петербург. Дряхлость и глухота ко многому препятствует, а у двора должно быть с чуткими ушами, с свежими ногами и быстрыми глазами. А особливо нынече, в разсуждении летняго время, дремать не здорово.



Светлейший князь с супругою9 вчерась на куртаг приехал. Но у ней щека распухла. Так она в публику еще княгиней и не казалась, а государыней принята очень милостиво. Камер-юнкер князь Голицын женился. Только, быв отпущон на два года, в публику не кажется, и сказывают, что увезет ее с собою на караблях. Мы все ждем, не поженятся ли в Москве по здешнему примеру? А кто хочет, то советую спешить. Площадь говорит, что на будущия времена будет уже строжайше запрещено жениться на сестрах. Мне очень жаль, что я женат.



А без того бы увез по неимению в Москве моря добрым зимним путем княжну Федосью Васильевну. Пожалуйте, скажите ей от меня.



Что брат, князь Василей13, пеняет, что я к нему не пишу, тому он сам причина. Он два письма ко мне писал из Варшавы и Берлина, сказывая в них, что скоро едет, а куды, о том не пишет. Так возможности письма к нему доставлять и не оставалось. А фарфор ево, как получу, то по вашему приказанию в своей казенной и оставлю.



Недавно удалось мне купить в совершеннейших статях белаго дацкого жеребца, то есть ли, милостивой государь, где встретится белая кобыла в статях широких или игрения, то покорнейше прошу не упустить для меня купить.



А за сим с совершеннейшею преданностию и особым почитанием есть Вашего Сиятельства, милостиваго государя моего,



покорнейший слуга граф Брюс.



Июня 26-го дня 1777 году. Приморская дача.



Брюс Я. А.  Письмо Долгорукову-Крымскому В. М., 10 октября 1777 г. Санкт-Петербург // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2007. — (Т. XV). — С. 199—201.

Получено октября 15 дня 1777



Милостивой государь мой, князь Василий Михайлович!



Я не хотел оставить, чтобы Вашему Сиятельству не сообщить, что торги в Сенате начались, и был в пятницу первой торг, а севодни будет второй, где может быть дойдет и до городов. Но, по-видимому, надежда худая. Петербургския поставщики, все лифляндцы, спустили в первом торгу 26 ко(пеек) с ведра, то есть цена теперь состоит 74 копейки и уже есть в совершенной им наклад. Но с тем совсем не отстают. Поставки всей в Петербург надобно 450 тысяч, а чухонцов подписалось на милион четыреста тысяч. И тем один другова раззоряют.



В Москве тоже цену спустили, многия уже в 80-ть копеек, и севоднишной день нас согласилось тысяч на четыреста совсем отказаться и ниже осмидесят копеек нейтить. А вослибо сим способом удержим цену. Да, и, к нашему щастию, полнаго числа не достает. Так нас больше чухон и уважают. Желаю Вашему Сиятельству быть счастливее нас в ваших торгах. Но крайне опасно везде подрыву, а паче потому, что естли мы сей цены не удержим в Москве, то пойдем по городам, которыя уже все наполнены желающими ставить. А нас вдруг разсыплется и еще тысяч на четыреста ведр, и тем мы друг друга будем подрывать. Да, и генерал-прокурор15 всеусерднейше тщится всех поставщиков низкими ценами ввести в несостояние. Я всеми образами Нежданова наставляю. И надеюсь, что он в выгодности Вашего Сиятельства ничего не упустит. Он с большою ревностию и усердием и что только возможно, то о всем по Сенату старается проведывать и на всякия могущия по тому впредь быть случаи требует моего наставления.



Причина таковой низкой цены, что господа наслали сюда поверенных пьяниц и дураков, которыя ни смысла, ни понятия не имеют, и от страху все в Сенате дрожжат, и что секретари не прикажут, то и исполняют, то раболепнейше и говорят. А Пашкова слуга с пьяна вдруг 3 ко(пейки) с московской цены снес и тем всю цену испортил.



Мы третьяго дни обедали у князя Потемкина в Аничковском доме, что построен у него малинькой в саду, где государыня изволила быть и Ивану Ивановичу Шувалову16 пожаловать ежегодно пенсии по 6-ти тысяч рублев и генеральское жалованье, сказав ему, что я знаю, что вы ничего не имеете, а мы одной матери дети. Так по сему я за долг себе и почитаю вас поставить в безнуждное положение. Он со особою отличностию принят у обеих дворов.



Я слышу, что вы изволите сюды быть со всем вашим домом и заранее уже удовольствие себе ощущаете, да уже бы в порядке и было, чтоб привезть сюды и с графинею Валентина Платоновича17. От брата, князь Василья Васильевича получил я вчерась писмо из Парижа, и к нему севоднишной же день и ответствую. Из его писма мне кажется, что Париж ему понравился, а из вещей ево из Берлина ничего здесь в привозе еще нет. Жена моя Вашему Сиятельству, тож и тетушке, равно как и я, свидетельствуем свое почтение.



А из за того с совершенною преданностию есть и пребыть навсегда имею Вашего Сиятельства, милостиваго государя моего



покорнейший слуга граф Брюс.



Октября 10-го дня 1777 года. С-П(етер)бург.



Брюс Я. А.  Письмо Долгорукову-Крымскому В. М., 16 августа 1778 г. // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2007. — (Т. XV). — С. 202.

Милостивой государь мой, князь Василий Михайлович!



Писмо Вашего Сиятельства от 9-го текущаго месяца получить я честь имел и совершеннейше могу Вас уверить, что дошедшей до вас о брате слух есть совершенно ложной, как по тем существительным доказательствам, что в первом моем писме вам донес, так и на сих днях по полученному мною писму из Парижа от князя Борятинского18 от 5-го июля, где между протчим он пишит, что брат из Лондона ему сообщает, что во оном жить ему скучно, и к сему сказывает мне, что брат жил в Париже очень весело, но весма хозяйственно, и играл отменно щастливо и умно, и денег выиграл много и заключает точно сими словами, что он молодец сам у себя и денги свои щитать умеит. А проигрался в Париже Зоричев19 брат, Неранжич20, большою суммою тысяч более тритцати рублев. И так сие и могло подать причину тому слуху, которой Вашему Сиятельству прибывшей наш простяк сообщил.



Двор 28-го совсем возворотится в Петербург. Впротчем, новостей у нас никаких нет. В Кубань давно уже командирован барон Игельштром21, которой завтрешней день и едит. О войне нет новых слухов. Но мы все также не в миру, как уже и несколько лет есть. Граф Петр Александрович22 все с визирем переписывается, но ничего не выходит, и ничего по сей части новаго нет. Что касается до пикинернаго полковника, то как их здесь число довольное, то уверяю Ваше Сиятельство, что нет ни одного, которой бы больше другова был примечателен. А за тем нижайше благодарю за приписание к моей жене. Она безотлучно в Царском селе и пользуется высокомонаршею милостию больше, нежели когда-нибудь. А я свидетельствую милостивой государыне тетушке и сестрице и княжне мое почтение.



Пребуду с моим совершенным почитанием и преданностию Вашего Сиятельства, милостиваго государя моего



покорнейший слуга граф Брюс.



Августа 16-го дня 1778 году. С приморской дачи



Брюс Я. А.  Письмо Долгорукову-Крымскому В. М., 12 марта 1779 г. // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2007. — (Т. XV). — С. 202—203.

Марта 18 дня 1779



Милостивой государь мой, князь Василий Михайлович!



Я нечаянно вчерась сведал, что поутру Апухтин23 привозил ваше доношение, посланное в Военную коллегию, и по оному Князю24 докладывал, которой из уважения к вашей особе то в коллегию не возвратил, но оставил у себя. Мне бывшия при том пересказали. Я тотчас пошол и доношение ваше выпросил и при сем ево и с челобитною препровождаю. Вы изволите просить коллегию, чтобы штату вашего генералс-адъютанта отпустить волонтером по его челобитной к войскам, отряженным к армии Его Величества короля прускаго25, каковых никогда формально отряжено не было, и мы все о сем не инако известны, как чрез площадныя слухи. И буде оно было или есть, то в кабинете нашем и по сей час хранится секретом. Следственно, о сем не токмо, чтобы писменно в коллегию войтить, но и публично говорить не можно. И естли бы сие уважение от Князя вашей особе зделано не было, то бы, конечно, получили от коллегии пресуровейший указ и с таковыми запросами, на которыя бы ответствовать не токмо что было трудно, но и невозможно. А естли бы Вашему Сиятельству и угодно было адъютанта своего туды послать, то бы могли сказать, что в корпус, которой находится в Польше под командою генерал-порутчика Потемкина26, и чтобы оной ваш адъютант по согласию ево находился при нем. Да и в том надобности, кажется, теперь никакой нет, потому что в Германии мир уже на верно почитают27.



А затем я всегда пребуду, как со особым почтением, так и истиннейшею преданностию Вашего Сиятельства, милостиваго государя моего



покорнейший слуга, граф Брюс.



Марта 12-го дня 1779 года. С-Петербург.