1915.II.21. Санитарный поезд. Ночное дежурство.
На поезде движешься только взад и вперед. Встреча с каждым неминуема. Превращаешься в существо одного измерения, не знающее ни вправо, ни влево, а лишь вперед и назад. Да, мы существа с одною степенью свободы, выражаясь механически.
Рейс за ранеными тянется как одна сплошная ночь. Рейс с ранеными - один сплошной день. Туда - все отсыпаются и отъедаются; назад - бодрствуют и худеют.
Пространство и время перестают иметь обычный смысл в поезде. Все исчисляется теплушками и ранеными, номерами вагонов и номерами коек. От столовой до теплушки 28-й или до 4-го класса - это "далеко", но от Варшавы до Москвы или от Седлеца до Петрограда - близко, или, точнее, самого вопроса о дальности или близости здесь не может возникнуть. Пространство - там, где есть усилие его преодолеть, усилие хотя бы психическое. Но наше усилие, в поезде, направлено на обход теплушек, на преодоление длины поезда, а вовсе не на преодоление промежутка Варшава - Москва, каковое делается совершенно помимо нас. Точно так же и время теряет свою обычную расчлененность на дни и ночи и расчленяется лишь нагрузкою и разгрузкою раненых. Время свое у нас и пространство свое. Поезд, это сомкнутый в себе мир со своим пространством и своим временем.
Нормальным делается движение, и ненормальным - стояние. Когда поезд стоит, спрашиваешь, в чем дело. А когда идет, то ничего не спрашиваешь и принимаешь это как дело естественное.
Делается непонятным, как люди живут в домах, которые не передвигаются.
Ходьба, движения рук и всего тела делаются более твердыми и уверенными, когда поезд движется, и менее твердыми и менее уверенными - когда он стоит, ибо приспособляешься к движению.
На поезде движешься только взад и вперед. Встреча с каждым неминуема. Превращаешься в существо одного измерения, не знающее ни вправо, ни влево, а лишь вперед и назад. Да, мы существа с одною степенью свободы, выражаясь механически.
Рейс за ранеными тянется как одна сплошная ночь. Рейс с ранеными - один сплошной день. Туда - все отсыпаются и отъедаются; назад - бодрствуют и худеют.
Пространство и время перестают иметь обычный смысл в поезде. Все исчисляется теплушками и ранеными, номерами вагонов и номерами коек. От столовой до теплушки 28-й или до 4-го класса - это "далеко", но от Варшавы до Москвы или от Седлеца до Петрограда - близко, или, точнее, самого вопроса о дальности или близости здесь не может возникнуть. Пространство - там, где есть усилие его преодолеть, усилие хотя бы психическое. Но наше усилие, в поезде, направлено на обход теплушек, на преодоление длины поезда, а вовсе не на преодоление промежутка Варшава - Москва, каковое делается совершенно помимо нас. Точно так же и время теряет свою обычную расчлененность на дни и ночи и расчленяется лишь нагрузкою и разгрузкою раненых. Время свое у нас и пространство свое. Поезд, это сомкнутый в себе мир со своим пространством и своим временем.
Нормальным делается движение, и ненормальным - стояние. Когда поезд стоит, спрашиваешь, в чем дело. А когда идет, то ничего не спрашиваешь и принимаешь это как дело естественное.
Делается непонятным, как люди живут в домах, которые не передвигаются.
Ходьба, движения рук и всего тела делаются более твердыми и уверенными, когда поезд движется, и менее твердыми и менее уверенными - когда он стоит, ибо приспособляешься к движению.
Теги: Пространство, Время
Добавлено: 24.10.2011
Связанные личности: Флоренский Павел Александрович