1929 год. 10 января

В ответ на заданные вопросы, прежде всего, удостоверяю

ПРОТОКОЛ ДОПРОСА А.К.ГОРСКОГО-ГОРНОСТАЕВА
ОТ 10 ЯНВАРЯ 1929 Г. 

 
Показания по существу дела:
В ответ на заданные вопросы, прежде всего, удостоверяю, что ни о каком братстве Воскресения или Серафима Саровского, мне, в течение всего времени и до сего дня не было ничего известно и, никто из встречаемых мне лиц говоря на разных языках (иногда очень откровенно) не обмолвился ни одним намеком о существовании такового.
Мой интерес к религиозно-философским исканиям основывался на возможной близости или подходе к этим исканиям к учению Н.Ф.Федорова, до 1926–1927 года мне приходилось встречать в Москве и в Ленинграде не мало лиц, заинтересованных религиозными вопросами, но как общее правило было их отрицательное и трусливое отношение к проблеме, поставленной Федоровым о полном овладении объединенным человечеством всеми слепыми силами природы.
На эту тему я в 1924–[19]25 г. велась в частных домах, например у Лемана Георгия Адольфовича, Постникова Григория Васильевича, у какого-то старообрядца, фамилию которого не помню, оживленные споры между нами (т.е. мной и Николаем Александровичем Сетницким, работавшим вместе со мной по изучению идей Федорова) и представителем разных религиозных течений – как-то профессором] Лосевым, имени его не помню. Их возражения были потом нами подвергнуты критике и опровергнуты в изданном с Сетницким в 1926 г. трактате под названием "Смертобожничество". После выхода в свет этого трактата отношения между мной и различными представителями религиозно-философских кругов в корне изменились. Вместо разговоров никчемных и отнимающих время я предлагал всем возражающим формулировать свои контр-тезисы на выставленные нами тезисы. Не будучи в состоянии этого сделать все начали уклоняться и избегать общения, которого я, впрочем, и не искал: С теми же лицами, которые работали в областях смежного характера с идеями Федорова, продолжалось общение в чисто деловом плане, например с Муравьевым Валерианом Николаевичем, выпустившим книгу "Овладение временем", работающим сейчас в ЦИТе Иваницким Павлом Ивановичем, занявшимся проблемой искусственного дождя. Поездка в Ленинград в апреле [19J27 г. совпала с выходом и получением нескольких экземпляров "Смертобожничества". Главной целью ее было установить мою связь с друзьями и родными А.Блока и лицами, работающими в области его творчества, которым я тогда (весна [1927 г.) был занят. Этого я и достиг, войдя в контакт с вдовой и теткой поэта и, прочтя доклад "О Блоке и Гоголе" на квартире Пинеса Дмитрия Михайловича; тезисы доклада, читанного ранее в Москве в ГАХН, могу предоставить, далее, не считая научных задач (связь с пушкинистами, с академиком Борисом Львовичем Модзалевским и др.) меня интересовали религиозно-философские искания в Ленинграде и их реакция на "Смертобожничество". Для этой цели я обратился к Комаровичу, о работе которого над вопросом об отношении Федорова и Достоевского мне было известно еще в Москве в секции Достоевского. От него я получил сведения об издаваемой ими в Вене по-немецки книги, посвященной этому вопросу и просил он меня прислать ему одну неизданную фотографию Федорова, что я так и не собрался исполнить, отчасти думая, оставить ее опубликованием за собой. Более никаких сношений с Комаровичем у меня не было. Но, по существу, ведя вопрос не с историко-литературной точки зрения, он сделал против точек зрения Федорова ряд возражений, показавшихся мне довольно плоскими. С Анничковым Игорем Евгеньевичем я был два раза. Сначала принес ему названный трактат, а затем, выслушав его и других, собравшихся у него знакомых, замечания по этому поводу. В этих замечаниях был некоторый интерес и желание ближе ознакомиться с вопросами, там поставленными, но, в сущности, оставалось тоже робкое умывание рук перед проблемой. В частности, возражения, которые они ставили друг с другом, были не согласованы. То, что говорил Анничков, с одной стороны, Аскольдов – с другой, обнаружило их полную несогласованность в остальных препираниях и все это не производило впечатления сколько-нибудь спаянного и единомышленного кружка. Мне ничего не стоило столкнуть их друг с другом, вместо того, чтобы самому с ними спорить. При таких условиях говорить о каких-нибудь практических и "организационных выводах" в смысле хотя бы взаимной осведомленности не представлялось никакой нужды. И уехавши из Ленинграда никакой ни с кем из них связи, ни письменной, ни через своих знакомых, я не держал. Не потому, чтобы в этом видел что-либо предосудительное, поскольку ни о каких политических вопросах речи не заходило, а просто потому, что эти люди как мыслители не показались слишком интересными. В одно из этих посещений, не помню в какое, я мельком виделся с Андриевским Иваном Михайловичем, который держался молчаливо и не высказывался по существу, но видимо относился отрицательно к самому подаянию таких вопросов, о котором говорилось в нашем трактате. С Андриевским впервые познакомился еще в 1923 г. у его сестры – поэтессы Марии Шкапской, у которой я тогда останавливался. Но и тогда его религиозно-философские интересы мне показались крайне узкими и, так сказать, семинарскими. Что все эти люди, объединенные по одному внешнему признаку "религия", ничем между собой крепко не связаны, это сейчас же вскрылось той постановкой религиозных проблем, какая дана в "Смертобожничестве". Закрывать эти казенные противоречия и замазывать их какою-либо обще "политической" или "общественной" ориентацией может быть это для них и возможно, но не как не в разговорах, поднятых мною. Поэтому, даже каких-то подобий "единого фронта" я не заметил. С этим согласился всякий, кто прочтет названный трактат, что разговоры были именно по этому поводу и, в связи с этим этого, конечно, не будет отрицать никто из названных лиц.
Таким образом, если считать одной из задач поездки прощупывание конечных устремлений ряда лиц в Ленинграде, работающих в области религиозно-философской, то это прощупывание дало результаты вполне удовлетворительные.
О Комаровиче я слышал спустя много времени, что он арестован, на днях же услышал от поэта Бориса Садовского, что он уже освобожден и живет в Нижнем Новгороде.
В 1927 г. явился, как мне кажется, некоторым рубежом в области религиозно-философских исканий. Мысли всех "искателей" зашли в тупик и начали хиреть. В Париже же, где существуют ряд журналов ("Путь" "Версты"), выражающих соответствующие течения, можно отметить и некоторое приближение к выходу из этого тупика, что, как мне представляется, состоит в усвоении некоторых основных идей Федорова. Любопытно, что это одновременно с этим, наблюдается и довольно более правильная политическая линия, довольно дружелюбная в отношении Соввласти. Раскол Антония и Евлагия вынуждает сторонников последнего искать новых позиций. В дальнейшем, думается, неизбежен здесь полный переворот в умах. Об этом достаточно рассказал Сетницкий, побывавший в Париже летом [19]28 г. Нашим закоснейшим в обывательском подходе искателям приходится пока замалчивать это. Можно отметить, и это вполне понятно, за последний год упадок и уныние в церковных кругах, так как их грызней и полемикой перестали интересоваться. В течение года вышло, что главное общение у меня происходило с толстовцами, которые увидели, что замалчивать Федорова нельзя, признавая, кажется в частности в письме необходимость и пользу воинской повинности, если она будет обращена против слепых сил природы – и т.п. Одновременно – начиная с Максима Горького, который еще с [19]20 г. усердно изучал Федорова, начала о нем писать советская печать, как об особенно "интересном для нас мыслителе". Как раз в последние три недели я был занят приготовлением статей для "Правды" и "Красной Нови" – по поводу юбилея Федорова. Встречаясь с представителями религиозной мысли вроде Г.И.Чулкова или Борисова Михайловича Зубакина я не нахожу в них ничего, кроме робко выжидательного и неопределенного разглагольствования. В настоящее время у нас нет ни одной, сколько-нибудь ясной идеи, которая бы всех в чем-нибудь объединила. Нельзя же, в самом деле, говорить о каком-то "воскресении" и умалчивать о Федорове. Признание же Федорова обязывает к признанию (сделанному даже евразийцами), что в настоящее время коммунисты делают больше, чем кто-либо, для осуществления идей Федорова.
Горский-Горностаев

ЦА ФСБ РФ. Д. № Р-41235. Л. 19–23 (об.). Подлинник. Рукопись. Автограф.

Источник: В.Г.Макаров. Архивные тайны: философы и власть. Александр Горский: судьба, покалеченная «по праву власти» // Вопросы философии. 2002. № 8. С.98–133.