Таковы были отношения между двумя главными линиями Ярославова потомства, при старшинстве внука Святославова; обратимся теперь к другим. Здесь первое место занимают Ростиславичи, которые начали тогда носить название князей галицких. Известные нам Ростиславичи — Володарь и Василько умерли оба в 1124 году; после Володаря осталось два сына — Ростислав и Владимир, известный больше под уменьшительным именем Владимирка; после Василька — Григорий и Иван. Из князей этих самым замечательным явился второй Володаревич, Владимирко: несмотря на то, что отовсюду был окружен сильными врагами, Владимирко умел не только удержаться в своей волости, но и успел оставить ее своему сыну могущественным княжеством, которого союз или вражда получили большую важность для народов соседних. Будучи слабым между многими сильными, Владимирко не разбирал средств для достижения цели: большею частию действовал ловкостию, хитростию, не смотрел на клятвы. Призвав на помощь венгров, он встал на старшего брата своего Ростислава в 1127 году; но Ростиславу помогли двоюродные братья Васильковичи и великий князь киевский — Мстислав Владимирович. С Ростиславом ему не удалось сладить; но когда умер Ростислав, равно как оба двоюродные братья Васильковичи, то Владимирко взял себе обе волости — Перемышльскую и Теребовльскую — и не поделился с племянником своим Иваном Ростиславичем, княжившим в Звенигороде. Усобицы, возникшие на Руси по смерти Мстислава Великого, давали Владимиру полную свободу действовать. Мы видели, что в войне Всеволода Ольговича с Мономаховичами, Владимирко с одним из двоюродных братьев своих, Иваном Васильковичем, помогал Всеволоду; но отношения переменились, когда на столе волынском вместо Изяслава Мстиславича сел сын Всеволодов — Святослав; князь с таким характером и стремлениями, как Владимирко, не мог быть хорошим соседом; Святослав и отец его также не были уступчивы, и потому неудивительно читать в летописи под 1144 годом, что Всеволод рассорился с Владимирком за сына, начали искать друг на друге вины, и Владимирко отослал в Киев крестную грамоту. Всеволод пошел на него с обоими родными братьями, с двоюродным Владимиром Давыдовичем, Мономаховичем — Вячеславом туровским, двумя Мстиславичами — Изяславом и Ростиславом, с сыном Святославом, двумя сыновьями Всеволода городенского, с Владиславом польским князем; нудили многоглаголивого Владимирка неволею приехать ко Всеволоду поклониться; но тот не хотел и слышать об этом и привел к себе на помощь венгров. Всеволод пошел к Теребовлю; Владимирко вышел к нему навстречу, но биться не могли, потому что между ними была река Сереть, и оба пошли по берегам реки к Звенигороду. Всеволод, к которому пришел двоюродный брат. Изяслав Давыдович, с половцами, стал об одну сторон Звенигорода, а Владимирко — по другую; мелкая река разделяла оба войска. Тогда Всеволод велел чинить гати; войска его перешли реку и зашли в тыл Владимирку, отрезав его от Перемышля и Галича. Видя это, галичане встосковались: «Мы здесь стоим, говорили они, а там жен наших возьмут». Тогда ловкий Владимирко нашелся, с какой стороны начать дело: он послал сказать брату Всеволодову Игорю: «Если помиришь меня с братом, по его смерти помогу тебе сесть в Киеве». Игорь прельстился обещанием и начал хлопотать о мире, приступая к брату то с мольбою, то с сердцем: «Не хочешь ты мне добра, зачем ты мне назначил Киев после себя, когда не даешь друга сыскать?» Всеволод послушался его и заключил мир. Владимирко выехал к нему из стана, поклонился и дал за труд 1400 гривен серебра: прежде он много говорил, а после много заплатил, прибавляет летописец. Всеволод, поцеловавшись с Владимирком, сказал ему: «Се цел еси, к тому не согрешай», и отдал ему назад два города, Ушицу и Микулик, захваченные Изяславом Давыдовичем. Серебра себе Всеволод не взял один всего, но разделил со всею братьею. Неудача Владимирка ободрила внутренних врагов его, приверженцев племянника Ивана Ростиславича. Когда зимою Владимирко отправился на охоту, то жители Галича послали в Звенигород за Иваном и ввели его к себе в город. Владимирко, услыхав об этом, пришел с дружиною к Галичу, бился с осажденными три недели и все не мог взять города, как однажды ночью Иван вздумал сделать вылазку, но зашел слишком далеко от города и был отрезан от него полками Владимирковыми; потеряв много дружины, он пробился сквозь вражье войско и бросился к Дунаю, а оттуда степью в Киев к Всеволоду; Владимирко вошел в Галич, многих людей перебил, и иных показнил казнью злою, по выражению летописца. Быть может, покровительство, оказанное Всеволодом Ростиславичу, послужило поводом к новой войне между киевским и галицким князьями: в 1146 год Владимирко взял Прилук — пограничный киевский город Всеволод опять собрал братьев и шурьев, соединился с новгородцами, которые прислали отряд войска под воеводою Неревином, с поляками и дикими половцами и осадил Звенигород со множеством войска; на первый день осады пожжен был острог, на другой звенигородцы собрали вече и решили сдаться; но не хотел сдаваться воевода, Владимирков боярин Иван Халдеевич: чтоб настращать граждан, он схватил у них три человека, убил их и, рассекши каждого пополам, выбросил вон из города. Он достиг своей цели: звенигородцы испугались и с тех пор начали биться без лести. Видя это, Всеволод решился взять город приступом; на третий день все войско двинулось на город; бились с зари до позднего вечера, зажгли город в трех местах; но граждане утушили пожар. Всеволод принужден был снять осаду и возвратился в Киев, как видно, впрочем, продолжению войны много помешала болезнь его.

Уладивши дело с дядею, Изяслав поехал опять в Киев, ударил в трубы, созвал киевлян и пошел против Владимирка: «Кто ко мне ближе, на того и пойду прежде», — говорил он. Сначала Изяслав стал у Звенигорода; потом, слыша о приближении галичан, перешел к Тумащу, куда пришли к нему черные клобуки, затворивши жен и детей своих в городах на Поросьи. На другой день на рассвете Изяслав выстроил войско и повел его против Владимирка, который стоял у верховьев реки Ольшаницы; стрельцы начали уже перестреливаться через реку, как вдруг черные клобуки, увидав, что галичан очень много, испугались и стали говорить Изяславу: «Князь! Сила у Владимирка велика, а у тебя дружины мало; как вздумает он перейти через реку, то нам плохо придется; не погуби нас, да и сам не погибни; ты наш князь, когда силен будешь, и мы тогда с тобою, а теперь не твое время, поезжай прочь». Изяслав отвечал им: «Лучше нам, братья, помереть здесь, чем такой стыд взять на себя»; но киевляне начали то же говорить и побежали; черные клобуки бросились за ними к своим вежам; оставшись с одною дружиною, Изяслав также пошел назад в Киев. К счастию его, Владимирко никак не мог подумать, что противное войско побежало без битвы, счел это хитростию и не велел своим гнаться за Изяславом, который поэтому благополучно доехал до Киева; пострадал только задний отряд дружины, часть которого была захвачена, а другая перебита галичанами, Изяслав застал в Киеве дядю Вячеслава; потолковавши друг с другом, они сели вместе обедать, как вдруг пришла весть, что Юрий со всеми Черниговскими — у Киева, и уже множество киевлян поехали в лодках к Юрию, а другие стали перевозить его дружину на эту сторону. Видя это, Вячеслав и Изяслав сказали: «Теперь не наше время», и поехали из Киева: Вячеслав — в Вышгород, а Изяслав — во Владимир, занявши места по реке Горыне и посадивши сына Мстислава в Дорогобуже.
На другой день Владимирко галицкий подошел к Киеву и стал у Ольговой могилы; сюда приехал к нему Юрий со всеми Черниговскими и здоровались, не сходя с коней. Введя Юрия в Киев, Владимирко объехал все святыни киевские, был и в Вышгороде у Бориса и Глеба и потом, расставшись приятельски с Юрием в Печерском монастыре, отправился назад в Галич. Услыхав об его приближении, Мстислав Изяславич бросился бежать из Дорогобужа в Луцк к дяде Святополку; Владимирко, побравши города по Горыне и отдавши их Мстиславу Юрьичу, которого взял с собою из Киева, подошел было к Луцку, но не мог взять его и ушел в Галич, а Мстислав Юрьич оотался в Пересопнице; но скоро потом Юрий отдал этот город вместе с Туровом и Пинском сыну Андрею, который и сел в Пересопнице; цель этого перемещения и предпочтения Пересопницы Турову ясна: Андрей, самый храбрый из Юрьевичей, должен был оберегать границу со стороны Волыни, откуда Юрий ждал нападения от племянника. Зимою Изяслав прислал в Пересопницу просить Андрея: «Брат! Помири меня с отцом: мне отчины нет ни в Венгрии, ни в Польше, а только в Русской земле; выпроси мне у отца волость по Горынь». Он послал в Пересопницу как будто за этим, а между тем наказал послу рассмотреть хорошенько весь наряд Андреев и как город стоит: ему уже удалось раз напасть здесь врасплох на брата Андреева Глеба, то же хотелось теперь сделать и с Андреем; но у этого было все крепко и дружина большая. Не подозревая хитрости, Андрей стал опять просить отца за Изяслава, но Юрий не хотел ничего дать племяннику; тогда Изяслав стал думать: «Дядя мне волости не дает, не хочет меня в Русской земле, а Владимир галицкий по его приказу волость мою взял, да еще сбирается придти на меня к Владимиру», и, подумав таким образом, послал брата Владимира сказать зятю своему, королю венгерскому: «Ты мне сам говорил, что Владимирке не смеет головы высунуть; но я выгнал Юрия из Киева, Юрий передо мною бегает, а Владимирко, согласившись с Ольговичами, пришел, да погнал меня из Киева; теперь, брат, исполни свое обещание, сядь на коня». Король немедленно собрал всю свою силу и сел на коня, пославши сказать Изяславу: «Я уже выступил с братом твоим Владимиром, выступай и ты; узнает Владимирко, кого затронул».
Но у Владимирка были приятели в Венгрии; они дали ему знать, что король идет на него, и галицкий князь, бросив обоз свой у Бельза, где стоял тогда, поскакал с дружиною к Перемышлю, где уже король начал воевать. Владимирко видел, что ему нельзя бороться с венграми, и начал посылать к архиепископу да еще к двум епископам венгерским и к боярам с просьбою, чтоб уговорили короля возвратиться, не жалел золота и достиг своей цели. Король послушался подкупленных епископов и бояр и стал говорить: «Теперь уже не время воевать, реки замерзают; вот, когда реки установятся, тогда пойдем опять». Отпуская Владимира Мстиславича в Киев, король наказал ему: «Отцу моему и своему брату Изяславу поклонись и скажи ему: царь на меня греческий встает ратью, и потому этою зимою и весною нельзя мне сесть на коня для тебя; но твой щит и мой не будут розно; если мне самому нельзя, то помощь пошлю, 10000, больше ли, сколько хочешь, а летом, бог даст, в твоей воле буду, отомстим за свои обиды». Изяслав, выслушав эти речи от Владимира, отправил его назад в Венгрию. «Брат! — говорил он ему, — бог тебе помоги, что потрудился для моей и своей чести; ты был в Венгрии у зятя своего короля, ведаешь там всю мысль их и думу; так потрудиться бы тебе, брат, и теперь, поехать туда опять для моей чести и своей». Владимир отвечал: «Я, брат, этим не тягочусь; для твоей чести и для чести брата Ростислава с радостию поеду». Владимиру было наказано говорить королю: «Если царь встал ратью и тебе самому нельзя приехать ко мне, то отпусти помощь, как обещался, а мне бог поможет на Юрия, на Ольговичей и на галицкого князя; твоя обида — моя, а моя — твоя». Король отпустил с Владимиром десятитысячный отряд, с которым Изяслав и отправился опять к Киеву, потому что звали его бояре Вячеславовы, берендеи и киевляне. На дороге у Пересопницы получив весть, что Владимирко галицкий идет за ним с войском, Изяслав собрал на совет дружину. «Князь! — говорили бояре, — сам видишь, что нам пришлось плохо: ты идешь на Юрия, а сзади за тобою идет Владимир; очень трудно будет нам справиться!» Изяслав отвечал им: «Вы за мною из Русской земли вышли, сел своих и животов лишились, да и я своей дедины и отчины не могу покинуть: либо голову свою сложу, либо отчину свою добуду и ваши все животы; если нагонит меня Владимир, то, значит, бог дает мне с ним суд; встретит ли меня Юрий, и с тем суд божий вижу; как бог рассудит, так и будет».
Отпустив брата Святополка оберегать Владимир, Изяслав пошел вперед к Дорогобужу с братом Владимиром, сыном Мстиславом, с князем Борисом городенским, внуком известного Давыда Игоревича, и с венграми. Дорогобужцы вышли к нему навстречу с крестами и поклонились; Изяслав сказал им: «Вы люди деда моего и отца, бог вам помощь». Дорогобужцы сказали на это: «С тобою, князь, чужеземцы, венгры; как бы они не наделали зла нашему городу?» Изяслав отвечал: «Я вожу венгров и всяких других чужеземцев не на своих людей, а на врагов; не бойтесь ничего». Миновав Дорогобуж, Изяслав перешел Горынь, жители Корсуни вышли к нему также с радостию и с поклоном; Изяслав миновал и их город, не желая, как видно, пугать жителей приводом иноземной рати и подавать повод к враждебным столкновениям. Между тем Владимирко галицкий соединился с Андреем Юрьичем, которого вызвал из Пересопницы, и скоро к Изяславу пришла весть, что князь галицкий, Андрей Юрьич и Владимир Андреевич (изгой, сын младшего из Мономаховичей) переправляются с большими силами через Горынь; когда Мстиславичи переправились через реки Случь и Ушу, то на противоположном берегу последней уже показались неприятельские стрельцы и стали биться об реку, а иные поудалее перебирались даже с одного берега на другой: один из галицких стрелков был схвачен, приведен к Изяславу и на спрос: «Где твой князь?», отвечал: «Вот за городом Ушеском первый лес, тут он остановился; узнав, что ты близко, не посмел пойти через лес, говорит: как пойдем сквозь лес, то нападут на нас, а сила наша далеко назади, подождем ее здесь». Услыхав это, Изяслав сказал своим: «пойдем на него назад». Но дружина отвечала: «Князь! Нельзя тебе на него идти, перед тобою река, да еще злая, как же ты хочешь на него ехать? Он же стоит лесом заложившись! Это уж оставь теперь, а поезжай к своим в Киев; где нас Владимирко нагонят, там и будем биться, сам же ты так прежде говорил, что если и Юрий встретится, то и с ним будем биться. А теперь, князь, не мешкай, ступай; когда будешь на Тетереве, то вся тамошняя дружина к тебе приедет; а если бог даст, дойдешь до Белгорода, то еще больше дружины к тебе приедет, больше будет у тебя силы».
Изяслав послушался, пошел вперед, Владимирко за ним; когда Изяслав стал у Святославовой криницы, то его сторожа видели галицкие огни; Изяслав велел раскласть большой огонь, чтоб обмануть неприятеля, а сам в ночь двинулся к городу Мичьску, где встретило его множество народа с берегов Тетерева с криками: «Ты наш князь!» Перешед за Тетерев, Изяслав дал себе и коням отдых и потом пошел ко Вздвиженску, где держал совет с дружиною: «Владимирко едет за нами, — говорил он, — так скажите, здесь ли нам остановиться и ждать его или уже не жалеть сил, выступить в ночь дальше? Если здесь остановимся и будем дожидаться Владимира, то не дождаться бы нам с другой стороны Юрия: тогда будет нам трудно; лучше уже, по-моему, не давать себе отдыха, ехать; как будем в Белгороде, то Юрий непременно побежит; тогда мы поедем в свой Киев, а как в сильный киевский полк въедем, то уже я знаю, будут за меня биться; если же нельзя будет ехать на Белгород, то поедем к черным клобукам, а как приедем к черным клобукам и с ними соединимся, то уже нечего нам будет бояться ни Юрия, ни Владимирка». Венгры отвечали ему на это: «Мы у тебя гости; если надеешься на киевлян, то тебе лучше знать своих людей; лошади под нами: доброе дело, когда друг прибудет и новая сила, поедем в ночь». Тогда Изяслав сказал брату Владимиру: «Ступай ты наперед к Белгороду; мы все отпустим с тобою свою младшую дружину и пойдем за вами вслед; если придешь к Белгороду и станут с тобою биться, то ты дай нам знать, а сам бейся с утра до обеда; я же между тем либо перееду на Абрамов мост, либо въеду к черным клобукам и, соединясь с ними, пойду на Юрия к Киеву; а если ты займешь Белгород, то дай нам также знать, и мы к тебе поедем». Владимир приехал к Белгороду, а тамошний князь Борис Юрьич спокойно пировал на сеннице с дружиною да с попами белгородскими: если бы мытник (сборщик податей) не устерег и не развел моста, то князя захватили бы. Владимирова дружина, подъехав к мосту, затрубила в трубы; Борис вскочил в испуге и ускакал с дружиною из города, а горожане побежали к мосту, кланяясь Владимиру и крича: «Ступай, князь, Борис бежал», и тотчас же опять навели мост. Въехав в Белгород, Владимир послал, как было улажено, гонца к брату: «Я в Белгород въехал, а Борис выбежал; он ничего не знал о моем приходе, и Юрий ничего не знает: ступай скорее». Изяслав тотчас же поехал к нему, до света переправил полки через мост и, оставив в Белгороде Владимира на случай приезда галицкого князя, сам с венграми отправился к Киеву. Между тем Борис прибежал к отцу с вестью, что рать идет; Юрий был в это время на Красном дворе, в испуге не нашелся за что приняться, сел в лодку, переплыл на другой берег и спрятался в Городке, а киевляне вышли с радостию навстречу к Изяславу. Есть очень вероятное известие, что Юрий поведением своим возбудил у них сильное негодование, рассердил и черных клобуков, которые вместе с киевлянами и стали звать к себе Мстиславича. Перехвативши дружину Юрьеву, Изяслав поехал к св. Софии, а оттуда — на Ярославов двор, куда позвал на обед венгров и киевлян; было тут большое веселье: после обеда венгры, славные всадники, удивляли киевский народ своим искусством в ристании!
Между тем Владимирко и Андрей Юрьич, ничего не зная, стояли у Мичьска, как вдруг пришла им весть, что Юрий в Городке, а Изяслав в Киеве; сильно раздосадовало это Владимирка, он сказал князьям Андрею и Владимиру Андреевичу: «Не понимаю, как это княжит сват мой: рать идет на него с Волыни, как об этом не узнать? И вы, сыновья его, сидели один в Пересопнице, а другой в Белгороде, — как же это вы не устерегли? Если так княжите с отцом своим, то управляйтесь сами, как хотите, а я не могу один идти на Изяслава; он хотел вчера со мною биться, идучи на вашего отца, а на меня оборачиваясь; теперь же у него вся Русская земля, я не могу один на него ехать!» Причина изумительного в самом деле успеха Изяславова заключалась не столько в оплошности Юрия и сыновей его, сколько во всеобщем нерасположении к ним народа и в старании многих людей вводить их в эту оплошность.
Владимирко выполнил свою угрозу, оставил дело Юрия и пошел назад в Галич; он хотел, однако, чем-нибудь вознаградить себя за поход и потому объявил жителям города Мичьска: «Дайте мне серебра, сколько хочу, а не то возьму вас на щит»; у них не было столько серебра, сколько он запрашивал, и потому они принуждены были вынимать серьги из ушей жен и дочерей своих, снимать ожерелья с шеи, слили все это и отдали Владимирку, который пошел от них дальше и по всем городам на дороге брал также серебро до самой своей границы

Еще в 1151 году, сбираясь выгнать Юрия из Городка, Изяслав послал сказать королю венгерскому: «Владимир галицкий дружину мою и твою избил; так теперь, брат, тебе надобно подумать об этом; не дай бог нам этого так оставить, дай бог нам отомстить за дружину; собирайся, брат, у себя, а я здесь, и как нам с ним бог даст». Король отвечал, что он уже собирается; но Изяслав боялся, чтоб сборы не были долги, и послал сына Мстислава в Венгрию торопить зятя; Гейза назначил срок, когда сбираться, и послал сказать Изяславу: «Я уже сажусь на коня и сына твоего Мстислава беру с собою; садись и ты на коня». Изяслав тотчас собрал дружину, взял с собою весь полк Вячеславов, всех черных клобуков, лучших киевлян, всю русскую дружину и пошел на Галич; на дороге у Дорогобужа соединился с ним родной брат Владимир, у Пересопницы — двоюродный Владимир Андреевич и другой родной — Святополк из Владимира; Изяслав велел Святополку оставаться в своем городе и, взяв его полк, пошел далее. Перешедши реку Сан, он встретил королевского посла, который приехал с сотнею ратных и сказал Изяславу: «Зять твой король тебе кланяется и велел сказать, что он уже пятый день дожидается тебя, ступай скорее». Изяслав пошел немедленно вперед и на другой день после обеда подошел к венгерскому стану, расположенному за Ярославлем.
Король с дружиною выехал к нему навстречу; они обнялись, говорит летописец, с великою любовию и с великою честию и вошедши в королевский шатер, стали думать, как бы на другой день рано ехать биться к реке Сану. На рассвете король ударил в бубны, выстроил полки и послал сказать Изяславу: «Ступай с своими полками подле моего полку; где я стану, там и ты становись, чтоб нам вместе можно было обо всем думать». Союзники пришли к Сану ниже Перемышля; на противоположном берегу уже стоял Владимирко, но скоро должен был отодвинуться дальше от натиска венгров; перед началом битвы Изяслав сказал своей дружине: «Братья и дружина! Бог никогда Русской земли и русских сынов в бесчестье не оставлял; везде они честь свою брали; теперь, братья, поревнуем тому: дай нам бог в этих землях и перед чужими народами честь свою взять». Сказавши это, Изяслав бросился со всеми своими полками вброд; венгры, видя, что русские уже переправляются, бросились также вброд, с разных сторон въехали в полки галицкие и обратили их в бегство; сам Владимирко, убегая от венгров, попался было к черным клобукам и едва сам-друг успел скрыться в Перемышле; этот город был бы тогда непременно взят, потому что некому было отстаивать его, но, к счастью для Владимирка, за городом на лугу находился княжий двор, где было много всякого добра: туда ринулось все войско, а о городе позабыли. Владимирко между тем, видя беду, стал посылать к королю просить мира; ночью послал, по старому обычаю, к архиепископу и к воеводам королевским, притворился, что жестоко ранен, лежит при смерти, и потому велел сказать им: «Просите за меня короля; я жестоко ранен, каюсь пред ним, что тогда огорчил его, перебивши венгров, и что теперь опять стал против него; бог грехи отпускает, пусть и король простит меня и не выдает Изяславу, потому что я очень болен; если меня бог возьмет, то отдаю королю сына моего на руки; я отцу королеву много послужил своим копьем и своими полками, за его обиду и с ляхами бился; пусть король припомнит это и простит меня». Много даров, золота, серебра, сосудов золотых и серебряных, платья выслал Владимирко архиепископам и вельможам венгерским, чтоб просили короля не губить его, не исполнять желание королевы, сестры Изяславовой. На другой день Гейза съехался с Изяславом и сказал ему: «Батюшка! Кланяюсь тебе; Владимирко присылал ко мне, молится и кланяется, говорит, что сильно ранен и не останется жив; что ты скажешь на это?» Изяслав отвечал: «Если Владимирко умрет, то это бог убил его за клятвопреступление нам обоим; исполнил ли он тебе хотя что-нибудь из того, что обещал? Мало того, опозорил нас обоих; так как ему теперь верить? Два раза он нарушал клятву; а теперь сам бог отдал нам его в руки, так возьмем его вместе с волостью». Особенно говорил против Владимирка и выставлял все вины его Мстислав Изяславич, который был сердит на галицкого князя за дорогобужское дело. Но король не слушался их, потому что был уже уговорен архиепископом и вельможами, подкупленными Владимирком; он отвечал Изяславу: «Не могу его убить: он молится и кланяется, и в вине своей прощенья просит; но если теперь, поцеловав крест, нарушит еще раз клятву, тогда уже либо я буду в венгерской земле, либо он в галицкой». Владимирко прислал и к Изяславу с просьбою: «Брат! Кланяюсь тебе и во всем каюсь, во всем я виноват; а теперь, брат, прими меня к себе и прости, да и короля понудь, чтоб меня принял; а мне дай бог с тобою быть». Изяслав сам по себе не хотел и слышать о мире; но одному ему нельзя было противиться королю и его Вельможам; поневоле должен был начать переговоры: король требовал от Владимирка клятвы в том, что он возвратит все захваченные им русские города Изяславу и будет всегда в союзе с последним, при всяких обстоятельствах, счастливых или несчастных; когда король хотел послать бояр своих к Владимирку с крестом, который тот должен был поцеловать, то Изяслав говорил, что не для чего заставлять целовать крест человека, который играет клятвами; на это король отвечал: «Это самый тот крест, на котором был распят Христос бог наш; богу угодно было, чтоб он достался предку моему св. Стефану; если Владимирко поцелует этот крест, нарушит клятву и останется жив, то я тебе, батюшка, говорю, что либо голову свою сложу, либо добуду Галицкую землю; а теперь не могу его убить». Изяслав согласился, но сын его Мстислав сказал: «Вы поступаете, как должно по-христиански, честному кресту верите и с Владимирком миритесь; но я вам перед этим честным крестом скажу, что он непременно нарушит свою клятву; тогда ты, король, своего слова не забудь и приходи опять с полками к Галичу»; король отвечал: «Ну право же тебе говорю, что если Владимирко нарушит клятву, то как до сих пор отец твой Изяслав звал меня на помощь, так тогда уже я позову его к себе на помощь». Владимирко целовал крест, что исполнит королевские требования; целовал он крест лежа, показывая вид, что изнемог от ран, тогда как ран на нем никаких не было.
Простившись с королем, Изяслав пошел назад в Русскую землю, и когда был во Владимире, то послал посадников своих в города, которые Владимирко обещал ему возвратить; но посадники пришли назад: Владимирко не пустил их ни в один город. Изяслав продолжал путь в Киев, только послал сказать королю: «Ни тебе, ни мне теперь уже не ворочаться назад, я только объявляю тебе, что Владимирко нарушил клятву; так не забудь своего слова». Владимирко спешил нарушить и другое условие мира: узнав, что сват его Юрий идет на племянника, он также выступил против Изяслава, но возвратился, когда дали ему весть, что тот идет к нему навстречу. Управившись с дядею, Изяслав послал в Галич боярина своего Петра Бориславича, который был свидетелем клятвы Владимирковой пред крестом св. Стефана. Петр должен был сказать галицкому князю от имени Изяслава: «Ты нам с королем крест целовал, что возвратишь русские города, и не возвратил; теперь я всего того не поминаю; но если хочешь исполнить свое крестное целование и быть с нами в мире, то отдай мне города мои; а не хочешь отдать, то клятву свою ты нарушил, и мы с королем будем переведываться с тобою, как нам бог даст», Владимирко отвечал на это послу: «Скажи от меня Изяславу, вот что: ты нечаянно напал на меня сам и короля навел; так если буду жив, то либо голову свою сложу, либо отомщу тебе за себя». Петр сказал ему на это: «Князь! ведь ты крест целовал Изяславу и королю, что все исправишь и будешь с ними в союзе; так ты нарушил крестное целование». Владимирко отвечал: «Вот еще: что мне этот маленький крестик!» «Князь! — возразил ему киевский боярин, — хотя крестик и мал, да сила его велика на небеси и на земле; ведь тебе король объявлял, что это самый тот крест, на котором Христос был распят; да и то было тебе говорено, что если, поцеловав тот крест, ты слова своего не сдержишь, то жив не останешься; слышал ли ты обо всем этом от королевского посла?» Владимирко отвечал: «Да, помню, досыта вы тогда наговорились; а теперь ступай вон, поезжай назад к своему князю». Петр, положив пред ним крестные грамоты, пошел вон, и когда собрался ехать, то не дали ему ни повозки, ни корма, так что он принужден был отправиться на своих лошадях. Петр съезжал с княжьего двора, а Владимирко шел в то время в церковь к вечерне и, видя, что Петр уезжает, стал смеяться над ним: «Смотрите-ка, русский-то боярин поехал, побравши все волости!» Когда вечерня отошла и Владимирко, возвращаясь из церкви, дошел до того самого места, где смеялся над Петром, то вдруг сказал: «Что это, как будто кто меня ударил по плечу!» и не мог двинуть больше ногами: если б не подхватили его, то упал бы с лестницы; понесли его в горенку, положили в укроп; к вечеру стало ему хуже, а к ночи умер. Между тем Петр Бориславич, выехавши из Галича, остановился ночевать в селе Большове; вдруг на рассвете скачет к нему гонец из Галича: «Князь не велел тебе ехать дальше, дожидайся пока пришлет за тобою». Петр, ничего не зная о Владимирковой смерти, стал тужить, что ему надобно ехать назад в город и, верно, придется вытерпеть там разные притеснения; и точно, еще до обеда прискакал к нему новый гонец с приказом от князя ехать в город; Петр отправился, и когда въехал на княжий двор, то к нему навстречу вышли из сеней слуги княжие все в черном; он удивился — чтобы это такое значило? Вошел на сени, смотрит — на княжом месте сидит сын Владимирков Ярослав в черном платье и в черной шапке, также и все бояре в черном. Петру поставили стул, и когда он сел, то Ярослав, взглянувши на него, залился слезами. Петр сидел в недоумении, смотря на все стороны; наконец, спросил: да что же это такое значит? Тут ему объявили, что ночью князь умер. «Как умер? возразил Петр: когда я поехал, он был совсем здоров!» Ему отвечали, что был здоров, да вдруг схватился за плечо, начал с того изнемогать и умер.