История социально-экономической мысли в России в XX веке. Чаянов и Кондратьев. Часть первая

История социально-экономической мысли в России в XX веке. Чаянов и Кондратьев. Часть первая

НОВАЯ ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ПОЛИТИКА СССР

Существует масса мнений – и пессимистичных, и оптимистичных. Одни видят в НЭПе действительно уникальное оптимальное решение выхода страны из чудовищной разрухи, кризиса, изоляции. Другие полагают, что это, наоборот, неудачный компромисс, который, соответственно, и закончился полным крахом в 1929 году. Есть морализаторские оценки: в условиях НЭПа была возможность создать относительно плюралистическое, толерантное общество. Есть мнение, что всё это несерьёзно, и тот же Борис Пастернак в «Докторе Живаго» пишет, что НЭП был самым фальшивым периодом в истории советской власти. Если попробовать суммировать все эти противоположные оценки, я думаю, мы ещё долго будем познавать период НЭПа. На мой взгляд, этот период интересен именно тем, что из него могли возникнуть самые разнообразные альтернативы. Но победила сталинская.

Мне представляется, что главное в НЭПе то, что некоторое время сосуществовала и действительно достаточно успешно развивалась многоукладность экономической и культурной жизни, и это было достаточно эффективно. Во-первых, НЭП эффективно врачевал те чудовищные раны, которые нанесли мировая и гражданская войны; во-вторых, НЭП закладывал новую основу, новый фундамент для серьёзной модернизации советской России.

И здесь сейчас существуют разные мнения. Например, о том, что слухи о российской отсталости сильно преувеличены. Возьмите любую страну: у неё есть передовые отрасли, есть отсталые, есть более продвинутые знания, есть области, в которых её знание отстаёт на мировом фоне. Если мы посмотрим экономико-статистические показатели конца XIX – начала XX века, то увидим, что Россия занимает одно из передовых мест по темпам роста. Россия – это страна, которая обладает уже собственным первоклассным финансовым капиталом. У неё мощные индустриальные фабрики и заводы, степень концентрации передового капитала в России – одна из высочайших. Если бы не срыв в мировую войну и потом не октябрьский переворот, то эти передовые сектора российской экономики подтянули за собой и весь остальной архаический крестьянский сектор. Тем более что мосты были выстроены в виде той самой сельскохозяйственной кооперации, которая начинала всё более и более эффективно работать.

Но с другой стороны, существует точка зрения, что вот как раз здесь и произошло роковое противоречие, о котором писал ещё Некрасов: «И могучая, и бессильная». Громадная поляризация между бедными и богатыми, между архаикой и уже передовыми технологиями и передовыми отношениями, эта поляризация и привела к срыву России в хаос гражданской войны.

Начинался век катастроф с 1914-го по 1945 год. В «век катастроф» (это выражение ввёл и обосновал замечательный британский историк Эрик Хопсбаум) достаточно стабильный западный мир, который просуществовал чуть ли не с 1814 – 1825-го года, конца наполеоновских войн до Первой мировой войны – рушился. Началась Первая мировая война. И эту войну царская Россия не выдержала; и к 1917 году она разваливается. Другие, более органически развивавшиеся страны эту войну выдержали. Россия – нет. Это свидетельство того, что что-то было очень неблагополучно. Почему до сих пор очень трудно опровергнуть сталинизм? Потому что ленинисты говорят: «Посмотрите, в 1941 году всё-таки страна выстояла; царской России нет, а советская Россия выстояла. Мне кажется, главное, что отличало царскую Россию от большевистской и нынешнее руководство от большевистского – это пессимизм восприятия реальности.

Я приведу пример. Как-то в 90-е годы мне пришлось слушать одного экс-министра по науке тех либеральных правительств. И вот он расценивал шансы нашей науки и развития достаточно пессимистично. У него был такой детерминизм национального дохода. Он говорил: «Понимаете, у нас примерно показатели как в Португалии». Соответственно, нам положено науку иметь как в Португалии. Об этом свидетельствует величина национального дохода. То есть если бы ещё Михаил Ломоносов пришёл к матушке-государыне Елизавете и сказал: «Давай создадим первоклассный университет», а она сказала бы: «Да, Миша, а зачем нам? Мы живём беднее португальцев. Зачем нам университет», то ничего бы не получилось. Или те же большевики, например: в нищей изуродованной гражданской войной стране эти люди говорили: «Мы хотим создать первоклассную науку». Здесь существует проблема политической воли.

И мне представляется, проблема России – это проблема политической воли её руководства: оно всерьёз хочет что-то сделать или оно только изображает и топчется на месте. Вот в чём вся разница: действительно ли провести модернизацию или же только изображать намерение.

Нужно некоторое сочетание, чтобы эта политическая воля не была безумной и чтобы она как раз плодотворно сотрудничала с реальным социально-экономическим знанием. Почему мы на Мао не похожи – тут нет той самой политической воли, направленной на достижение чуда. Я бы сказал, к сожалению, не внедряется опыт его преемника Ден Сяопина. Часто говорят «Почему у Китая пошло?» Потому что он-то как раз и пошёл по пути НЭПа, по пути многоукладной экономики, по пути кооперирования сельского хозяйства. И успехи Китая во многом связаны именно с тем, что в 80-е и в начале 90-х фантастическими темпами росло сельское хозяйство – оно и дало ту прибавку, на которой расцвела уже и промышленность, и наука, и образование Китая. И даже, насколько я помню, Михаил Сергеевич Горбачёв сожалел и говорил, что вместо того чтобы сразу всё ломать, может быть, надо было как следует вложиться в сельское хозяйство во второй половине 80-х годов и действительно серьёзно пойти по китайскому пути, и более последовательно попробовать реализовать концепцию НЭПа 20-х годов.