Три смерти Александра Чаянова

Три смерти Александра Чаянова

Но было в этом и нечто большее, чем железная хватка сталинского поколения. Это нечто – сила интеллектуальной инерции бесконечно повторяемой мертвой идеи. Изменилась страна, носители политической власти и организованного знания, но остались незыблемыми все мировоззренческие догмы сталинского поколения относительно прогресса (как правило, неточный пересказ дарвинизма Карла Каутского и Фридриха Энгельса и позитивистской эпистемологии). Пока это общее мировоззрение заполняло собой все доступное интеллектуальное пространство, сама логика и "научность" анализа порождали заблуждения в отношении советского сельского хозяйства (и, конечно же, не только в этом отношении). Средоточием этого мировоззрения было положение об иерархии форм экономической организации: на первом месте – государственная экономика как синоним социализма, затем – контролируемые государством кооперативы как менее выраженная форма социализма, семья как экономическая ячейка (с присоединяемым к ней необоснованным термином "мелкобуржуазная") и, наконец, – капиталистические предприятия, "эксплуатирующие наемный труд ради частной прибыли". Такой взгляд вполне устраивал государственную бюрократию, одержимую идеей партийно-государственного контроля. Даже когда под некоторое сомнение была поставлена сверхцентрализация (при Хрущеве), идеологическая иерархия предпочтений в отношении села осталась непоколебимой. Этому способствовала дополнительная, не сформулированная явно иерархия, которая упорядочивала все отрасли производства не в соответствии с производительностью, социальными характеристиками или потребностями, а в соответствии с тем, что можно описать скорее как эстетические и символические признаки. На вершине ее располагалась тяжелая промышленность, у самого основания – сельское хозяйство. (Подобная же иерархия воспроизводилась и в собственно сельском хозяйстве: на вершине престижа и оплаты – естественно, тракторы, непосредственно земледелие – внизу). Эти иерархии воплощались в догмы, проповедуемые в начале коллективизации и живучие до сих пор. Индустриализация, рассматриваемая как крупномасштабная промышленность, все еще считалась единственным способом сделать страну богатой и могучей, "все остальное" было обречено соответствовать этому идеалу или же исчезнуть. Индустриализация стала основным показателем развития социализма. "Большое" было прекрасно и, несомненно, более производительно, чем "малое". По-прежнему существовала одна-единственная дорога прогресса, то есть добра, и, хотя были признаны некоторые ошибки прошлого, СССР оставался ведущей страной в мире, демонстрирующей миру его будущее. Существовало также положение о "первичном социалистическом накоплении", с необходимостью предшествующем славному индустриализированному будущему. Это понятие, настроение и моральное суждение давало модернизаторам особое право идти по головам людей ради них же самих. Однако помимо этого сочетания людей и идей прошлого существовали и другие силы, препятствующие пересмотру системы сельского хозяйства. Способность развивать и применять эти идеи в новых обстоятельствах проявляется в отношении к реалиям настоящего. Отстаивание сталинской коллективизации (имя Сталина теперь, как правило, опускалось) вполне сочеталось с системой централизованной и бюрократической администрации. Быть хорошим гражданином и разделять социалистические убеждения означало выполнять приказы сверху, подозрению подвергалось всё, что напоминало децентрализацию или образование центров власти на местах. Наиболее вероятным способом разрешить проблемы сверхцентрализованного сельского хозяйства, согласно этой системе, было не переосмысление и перестройка его структуры, но еще большая централизация: укрупнение колхозов, превращение их в статичные единицы, ликвидация малых деревень и т.п.