Собрание исторических иллюстраций

Подобная вера в себя приводит европейцев к насилиям, которых русские никогда не совершали в таких размерах и с такою последовательностью, как европейцы.

Западный человек, напротив, властолюбив в высокой степени; он дорожит правами и добивается их, потому что верит, что вполне способен пользоваться ими, что может наилучшим образом сделать все то, на что имеет право. Подобная вера в себя приводила и приводит европейцев часто к насилиям, которых русские никогда не совершали в таких размерах и с такою последовательностью, как европейцы. Нам никогда не приходило в голову, что мы можем держать в рабстве другой народ на том основании, что мы выше его своим развитием. Гордясь своими духовными началами, ставя свой народ весьма высоко, мы однако же не выводили из этого необходимости юридических различий между собою и инородцами. Только тот, кто считает, что высшие способности дают непременно и высшие права, может доказывать справедливость освобождения негров тем, что и негры способны к наилучшей умственной и нравственной деятельности. По-нашему же негры должны быть свободны, хотя бы далеко не могли поравняться с белыми в душевных силах ...

Из клоунов да в политические преступники! Обидно!

Мне приходилось быть в Германии несколько раз, и всегда я больше и больше привыкал ненавидеть немцев, относящихся к русским с какою-то затаенною злобой. Меня это возмущало. Я вступал в споры и всегда терпел полнейшее поражение. Оппоненты с пеной у рта набрасывались на меня и так дерзко отстаивали свои мнения, что я, щадя свою собственную шкуру, замолкал в полном бессилии отпарировать их, грозящих каждую минуту судом за всякое неосторожно произнесенное слово. «Мы, мол, у себя дома и можем тебя ругать, как нам угодно, с нами ты ничего не поделаешь, а если ты, выведенный из терпения, обмолвишься, этого нам только и нужно: пожалуйте на цугундер!»

Читающей публике, разумеется, небезызвестен факт моего ареста на германской границе, когда летом 1892 года я ехал из Петербурга в Париж. Весь сыр-бор загорелся из-за официанта, который оказался к моему недоумению чрезвычайно либеральным и таким политиком, что в своих сношениях со мною позволял себе слишком рискованные поступки и даже, в конце концов начал говорить грубости. Я говорю по-немецки не совсем правильно, он придрался к одной моей фразе, поднял страшнейший скандал, взбудоражил местную полицию, и в результате меня признали почти «политическим преступником». Аркашка в «Лесе» Островского непременно бы сказал: «Из клоунов да в политические преступники! Обидно!» ...