Прием повествование от лица «идиота», человека не от мира сего, позволяет автору использовать первобытное сознание, сродни детскому, когда человек осознает причинно-следственной связи событий, живет вне каузальности. В религиозной традиции «идиот» - блаженный, лицо, приближенное к богу, не признающее мирских благ. Вызывает философский интерес использование в литературе образа «идиота» в античном понимании как человека, живущего в своем мире. Древнегреческая традиция предлагает широкое понимание слова idiōtēs — незнакомец, человек, живущий в своем мире, человек, не принимающий участия в общественной жизни, не испытывающий к ней интереса. Сумасшедший подвергался выселению на остров с себе подобными, общество не обязано было участвовать в его судьбе. Парадигма отношения к странному, непонятному человеку изменилась при переходе от мифологического сознания к рациональному. М. Фуко в «Истории безумия в классическую эпоху» отразил мысль о том, что рациональное сознание стало рассматривать странного, отличного от других человека как больного, которого необходимо лечить, причем «больной» должен и сам осознавать необходимость лечения, в противном случае он должен подвергнуться насильственному лечению. 

События в пересказе такого персонажа - возможность раскрыть события непредвзято, будто это происходит в первые дни творения, и сами события приобретают эпическое звучание. Так, в романе У. Фолкнера первая часть романа рассказана от лица «идиота» Бенджи, странного взрослого, в символическом возрасте 33 лет, взрослого физически, но с душой и сознанием ребенка. Наивные и простые пояснения, которые дает Бенджи событиям своего рассказа, сопряжены с прямотой сознания, не ведающего стыда грехопадения. Эмоциональное, чувственное постижение мира блаженным Бенджи – точный и яркий пример «работы» дологического сознания, живущего в окружении людей, обладающих рациональным сознанием.

Посредством диалогов «странного» человека и человека логики на тему архетипов – мужского фаллоса, темы его отсечения, мужественности и женственности, первобытного отношения полов, мы можем проследить различие в их сознании. Тема архетипов возникает в рассказе Бенджи на основе событий, произошедших с его сестрой Кэдди, которая в глазах общества «стала на путь порока». Собственно сам сюжет – набор архетипических ситуаций.

Это основная сюжетная линия романа становится поистине эпической. С помощью образа Бенджи Фолкнер создает картину мира человека, не знающего пространственно-временных связей, как, например, в диалоге Бенджи и с отцом о сестре в первой части романа: «Я должна хоть за кого-нибудь» Верш рассказывал, как один малый сам себя изувечил. Ушел в лес и, сидя так в овражке, - бритвой… Но это все не то. Мало их лишиться. Надо, чтобы и не иметь их отроду. Вот тогда бы я сказал: «А, вы про это. Ну, это китайская грамота. По-китайски я ни бе ни ме». Отец мне говорит: «Ты потому так, что ты девственник. Пойми, что женщинам вообще чужда девственность. Непорочность – состояние негативное и, следовательно, с природой вещей несовместное. Ты не на Кэдди, ты на природу в обиде». А я ему: «Одни слова все». И в ответ он: «А девственность будто не слово?» А я: «Вы не… можете знать». И в ответ: «Нет уж. С момента, как это осознано нами, трагедия теряет остроту».

Когда сознание человека становится крепким настолько, что способно отличать субъективное и объективное, когда оно понимает архетип как нечто осознанное, тогда мифологическое сознание переходит в фазу религиозного. Этот процесс мы видим в образе отца Бенджи. Логическое сознание не ведает такого огромного страха перед тайной бытия, как мифологическое, но в этом оно и проигрывает на чувственном уровне более проницательному и непосредственному иррациональному сознанию. В итоге Бенджи представляет себе картину спасения явственнее, чем окружающие: он и его сестра Кэдди – «только ты и я средь позорища и ужаса но отгороженные чистым пламенем». Сознанию «идиота» не известны многие логические связи между вещами, но ему известна чистая и безусловная любовь к своей сестре – как до, так и после ее падения в глазах общества, в котором живет семья Компсонов. Сознание Бенджи освобождено от осуждения, и в этом смысле независимо от общественной морали, конечно, в чисто интуитивном, нелогическом смысле, он уверен, что не все можно знать, есть неподвластные разуму понятия. Он любит сестру как дитя природы любит природу.

Для Бенджи, как и для человека архаического уровня культуры жить, как по-человечески, – само по себе есть религиозное действо, потому что принятие пищи, половые отношения и труд имеют сакральную ценность. Как писал М. Элиаде, быть – а еще вернее, стать – человеком означает быть «религиозным». Как ни парадоксально, Бенджи религиозен вне конкретной конфессии, но он сам – носитель религиозного мистического трепета. Беспричинность его страха как и беспричинность его агрессии по отношению к незнакомой школьнице (ему просто показалось, что она похожа на его сестру) как нуминозный опыт явственно указывают, что Бенджи признает высшую, абсолютную реальность, которая истинна, в отличие от той, которую он видит в жизни. Он испытывает неподдельный страх перед этой высшей, абсолютной реальности, потому что именно она диктует правила, порождает законы.

Истоки образа «идиота» - в произведениях современника У. Фолкнера, Дж. Джойса, в его рассказах – эпифаниях (по выражению самого Джойса, от греч. еπιφάνια — «явление»), где эпифаниями характера или движения души являются жесты и мимика. Эстетические взгляды Джойса в «Дублинцах» в «эпифаниях» нашли выражение не только в форме произведений – лирическом повествовании, но и в традиционном понимании эпифании – нуминозном чувстве, ощутимого и видимого человеком, которое дарит человеку внезапное озарение, понимание чего-то великого, тайного, невыразимого словами, данного только в чувственном опыте. Это естественное стремление человека, боящегося смерти и нуждающегося в утешении. Человека, осознающего роковой экзистенциальный разрыв мира сакрального и мира профанного, и эту трагедию он и пытается преодолеть. Герои «Дублинцев» видят проявление священного в повседневном, то есть видят или чувствуют нечто «совершенно Иное». Так, в рассказе «Сестры» из цикла «Дублинцы» смерть героя, священника, связывается окружающими со случайным падением чаши во время причастия. Причинно-следственная связь логики нарушается, и надмирность, вневременность происходящего констатируется нуминозным состоянием героя: «Уставился в одну точку и будто смеется сам с собой… Ну тогда, как они его увидели, так уж и догадались, что неладно что-то…». 

 
Онтологические категории выражены в мифологическом сознании Бенджи посредством свободного манипулирования определениями собственного бытия: «Я был. Меня нет. Массачусетс, то ли Миссисипи. […] Я есмь. Выпей-ка. Меня не было. […] Мертв буду в». Чувственное сознание Бенджи, не привязанное логически к определенной религиозной доктрине, профанирует христианскую доктрину о смерти и воскрешении Христа, Бенджи называет его «не за меня умершим», в его сознании перемешиваются евангельские и древнегреческие мифы, и никаким он не отдает предпочтения. Посредством языка внутренние чувственные переживания Бенджи как субъекта, вызванные созерцанием реальности, находят свое выражение в мифологических образах.

В опыте «идиота» Бенджи, выраженном в его речи, мы видим явные черты нуминозного опыта как иррациональной составляющей религиозного опыта: индивид действует в состоянии наивысшего чувственного иррационального напряжения; индивид остро осознает конечность своей жизни и испытывает сильнейшее стремление к вечности, к вечной жизни.

Грустный вывод Бенджи в ответ на логические доводы «Одни слова все» посвящает его со всей обреченностью в понимание бессмысленности жизни. Цитата Бенджи отсылает нас к другому герою Шекспира – Гамлету, ответившему на вопрос «Что вы читаете?» - «Слова, слова, слова».

По сути, сюжет (изложенный в манере странной и запутанной, столь же странной, как и речь Бенджи) повествует о нравственном падении рода Компсонов, и образ «идиота» Бенджи в этом смысле – прямая метафора вымирания. Трагический взгляд на мир, идею бессмысленности автор зашифровал в самом названии романа, который, как известно, является цитатой из «Макбета» Шекспира: жизнь – это «рассказ, рассказанный кретином, полный  шума и ярости, но ничего не значащий». В рамках мифологии, - казалось бы, еще один великий эпический рассказ о гибели рода, типично эпический сюжет. 

Прием, созданный Фолкнером посредством демонстрации работы сознания Бенджи, является приемом, созданным логически, плодом переработки прежнего культурно-философского багажа. Писатель признается, что роман «Идиот» Ф.М. Достоевского - один из главных в списке его чтения, и можно догадаться, что он мог послужить мощным толчком для создания «рассказа, рассказанного кретином». С измененными состояниями связан религиозный мистицизм, жанр видений в литературе. Состояние возбуждения нервной системы, имеют непосредственное отношение к нуминозным состоянием транса, переходного состояния, когда возможно иное восприятие реальности. Способностью предвидения обладает и Бенджи, он плачет по своей сестре, по людям, по себе – заранее, когда еще ничего не произошло. Слезы Бенджи – плач по неизбежности смерти, боль от столкновения с миром, от борьбы с собой и окружением, плач человеческой души над несчастьями и грехами человечества.

Искусственность мифологического стиля в литературе вызывает философский интерес как попытка реконструкции мифологического сознания. Прием, рожденный в эпоху модерна, привлекателен своей непосредственной ассоциативной манерой для создания картины внутреннего мира человека, развивался в постмодернистскую эпоху в произведениях М. Пруста, Л. Толстого, Х. Кортасара, Г. Гессе и др. Посредством речи Бенджи реконструируется эмпирическое существование в мире (по выражению Ж. Деррида). Слова этого персонажа – искусно реконструированное с помощью слов бытие. При этом единственной формой выражения для персонажа становится монолог как чисто мифологический способ передачи эпоса. Слова Бенджи – живые, поскольку они не выходят за пределы его самого, не покидают его, принадлежат ему.

Произведения, где реконструируется мифологический опыт, воссоздают историю сотворения мира, создают новый космос. Проникнуть в эти миры равноценно тому, чтобы стать посвященным, тем самым человек, прошедший подобную эстетическую инициацию, преодолевает всеобщий пессимизм мира, современную философию отчаяния, и даже убегает в другой мир от мещанства, «успешности», хотя бы при помощи знания, в условиях противостояния как официальному обществу, так и Церкви. Этим объясняется не утихающий интерес к романам У. Фолкнера, мистической прозе латиноамериканских писателей (Г. Г. Маркеса, Х. Кортасара, Х.Л. Борхеса), Г. Гессе, К. Гамсуна.

Нуминозное состояние фолкнеровского героя Бенджи проявилось в разорванности сознания, незаконченности фраз, отсутствии привычных знаков препинания. Это слушание себя, пред-выразительный слой опыта. Божественность голоса проверяет полноту бытия, пробует его на прочность. Интерес к этим произведениям строится на интересе к функционированию сознания, и не только сознания отдельного человека, но и иррационального сознания вообще, нуминозого опыта как части религиозного опыта, в который погружает нас автор. Разрушение языка, его намеренная ломка, разрушение форм в искусстве приобретают не только черты борьбы со старым и желания нового, но и предощущением конца, после которого последует мифологическое рождение нового мира. 

Его недосказанные фразы, наивность дают возможность для свободной работы сознания относительно отношения полов, пробуждения мужественности, инициации юноши в мужчину, сакрализованного понятия о браке, соитии, как о неразгаданном, тайном. Весь опыт Бенджи – нуминозный опыт, так как пронизан осознанием присутствия бога в любой момент его жизни. Тот самый «ужас» окружающего мира в представлении Бенджи (нумиозное чувство misterium tremendum – мистического ужаса, трепета перед неизвестным, по выражению Р. Отто) выражает мифологическую составляющую современного религиозного сознания. Сознание блаженного определяется первой частью евангелической фразы – он прост, как голубь, и, одновременно, дик в своих проявлениях. Приняв за сестру некую школьницу, он набрасывается на нее, и получает наказание от общества в виде кастрации. Поступок общества по отношению к блаженному логичен для общества, но не для него самого: современное общество не оставляет в покое ни одного странного, живущего в своем мире, общество берет на себя миссию «лечить», «врачевать» душевные недуги. Но в случае с Бенджи наказание от общества вряд ли воздействует на него логическим образом, ведь он сам выпадает из рамок рациональности - «блаженны нищие духом, ибо их есть царствие Божие».

____________
ЛИТЕРАТУРА
Деррида Ж. Голос и феномен, и другие работы по теории знака Гуссерля. Различение. - СПб, 1999 г.
Джойс Дж. Дублинцы. // Сестры. – М., Вагриус, 2007 г.
Отто Р. Священное. Об иррациональном в идее божественного и его соотношении с рациональным. - СПб, 2008 г.
Фолкнер У. Притча.// Шум и ярость. - СПб, Азбука-Классика, 2002 г.
Элиаде М. Аспекты мифа. - М.: Академический проект, 2010 г.

ОБ АВТОРЕ:
Омар Асель, - член Русского ПЕН-Центра, Союза писателей Казахстана, Союза писателей Москвы.