Российский архив. Том XV

Оглавление

Письма князя Иоанна Константиновича великой княгине Елизавете Маврикиевне. 1903—1908 гг.

Иоанн Константинович, кн. Письмо Елизавете Маврикиевне, 22 июня 1903 г. Ливадия // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2007. — [Т. XV]. — С. 426.

Ливадия. 22 июня 1903 г.



Дорогая моя Мусь!



Ты спрашивала о подарках. Желательно получить все, просимое здесь нами. Если же найдете, что это много, то — сколько можно, в указанном порядке: Иоанчик хочет: от Кумушки: Полное собрание соч Островского, А. Толстого и полное собрание духовных соч Чайковского и Львова; партитурное и голоса вместе. От Тебя: И. С. Тургенева, Грибоедова и Фонвизина. От тети Оли — стакан с подстаканником. От тети Мими — соч Шиллера.



Гаврилушка — от Анмама: сочинения Жуковского, Лермонтова и портрет Петра Великого — конечно, не крашеный. От Тебя — соч Пушкина. От тети Оли соч Мольера. От тети Мими — Гете (Tolding Pocket Kodak № 1 A).



Все у нас благополучно.



Да хранит Тебя Господь, моя прелесть Кумушка. Целую и благословляю благословением Крестного Крестника. Целую кумушек и всем кланяюсь.



Искренно любящий Тебя



Твой друг



Иоанчик.



Иоанн Константинович, кн. Письмо Константину Константиновичу и Елизавете Маврикиевне, 25 декабря 1903 г. Ливадия // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2007. — [Т. XV]. — С. 426—427.

Ливадия. 25 декабря 1903 г.



Дорогие мои Прелести!



Я не знаю, какими словами, какими поцелуями и нежностями Вас благодарить за чудные подарки. У нас вчера вечер прошел в следующем порядке. В 6 часов была Всенощная. Затем мы пообедали и в девятом часу зажгли елку. Затем пошли в запасную комнату за ящиками с подарками. Принесли их в столовую, где была елка, стали распаковывать ящики. Начали с подарков Анмама и т. д. Нам полный сюрприз был, когда мы увидали фотографии Татианы. {Од} Она дивно похожа. Затем порассматривали подарки, легли спать. Елку собирали все вместе с утра. У меня к Вам есть большая просьба. Дело в том, что я обещал Анисимову, когда {это} он уезжал с Гаврилушкой за границу, подарить его старшей дочери Мане, на Пасху куклу, говорящею «Папа, Мама», да и забыл. Теперь я это вспомнил и обещал ему подарить ей к именинам, которые будут 24-го января. Прошу Вас очень купить ей эту куклу от моего имени и послать к указанному числу. Затем, она в этом году будет говеть в первый раз в жизни, и я пообещал Анисимову ей подарить, как крестный отец, в день первой исповеди Евангелие русско-славянское. Дело в том, что она моя крестница и я обыкновенно дарю ей конфекты и разные пряности. Прошу Вас очень узнать у жены Анисимова, когда Маня будет исповедоваться, и послать ей Евангелие от моего имени. Когда же я приеду к Вам, то заплачу за все это. Очень Вас прошу это исполнить.



Ротный Вам уже писал про мои занятия. Я тут грешком подленился, но взял себя в руки и опять приналег, не забывая, что нужно скорее кончать корпус. У меня вчера навертывались слезы, когда я вспоминал о Вас, мои Прелести.



Крепко, крепко любящий и несказанно благодарный Ваш Иоанчик.



Да наградит Вас Господь за Вашу любовь и заботу о мне. Христос с Вами. Никогда Вас за это не забуду.



Иоанчик.



Иоанн Константинович, кн. Письмо Елизавете Маврикиевне, 8 января 1904 г. Ливадия // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2007. — [Т. XV]. — С. 427.

Ливадия. 8 января 1904 г.



Дорогая моя Прелесть!



Сердечно поздравляю Тебя с днем рождения. Дай Господь Тебе всего хорошего. Очень благодарю Тебя за милое письмо. Я теперь в насморке и сижу дома, но, слава Богу, особенного ничего нет. 15-го будет уже половина нашего пребывания здесь. Время ужасно быстро летит. Где мы будем жить летом? Мне бы очень хотелось жить в Стрельне, потому что можно лучше учиться и учителя могут туда приезжать. Хотелось бы видеть и Осташево. Хорошо бы иметь в Осташеве «Кадетский флигель» под надзором Ротного, т. е. М И. Уроки у меня идут, кажется, слава Богу, порядочно,



У нас вышла с Тобою маленькая путаница. Я просил от Кумушки Островского и не получил. От тети Мими Шиллера, а получил его от Тебя. Но это ничего. Я по моей глупости ошибся в письме к тете Вере1, попросил у нее вместо Гете Шиллера. Значит у меня теперь 2 экземпляра, но разного издания. 6-го числа были в церкви и на Водоосвящении, которое было перед церковью, когда стали окунать крест в воду, то рота Виленского полка дала три залпа. Я их заметил, т. е. солдат, но никак не думая, что они будут стрелять. Когда же раздался первый залп, то я невольно вздрогнул. Рота стояла сзади нас на валу. День был дивный. Солнце так и сияло. Я думаю, что было около 15 градусов на солнце. Сколько у Вас было в этот день? Очень интересно знать.



Христос с Тобою.



Твой дружочек



Иоанчик.



P. S. Все живущие в нашем доме, сердечно Тебя поздравляют и желают всего, всего наилучшего.



Иоанн Константинович, кн. Письмо Константину Константиновичу и Елизавете Маврикиевне, 15 января 1904 г. Ливадия // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2007. — [Т. XV]. — С. 427—428.

Ливадия. 15 января 1904 г.



Дорогие мои Прелести!



Прости меня, пожалуйста, дорогой Пусь, что я так долго не отвечаю, Тебя за Твое милое письмо и Тебя, моя дорогая Мусь, также очень благодарю за оное. Дела идут у меня помаленьку. Подумываем отсюда выехать 29-го мая, если будет пройдена программа наших занятий, и если мы будем здоровы. А главное, будем ждать Вашего на то разрешения. Я недавно был с М



И, и его супругой на танцах у княгини Барятинской, и очень там веселился. Гаврилушки с нами не было, потому что он себя не особенно хорошо чувствовал. Я там еще на первых танцах познакомился с Бутурлиными, с племянниками Поповыми и другими. И на этих танцах — с Качаловой. Собственно говоря, это не урок, а просто очень веселые танцы. Графиня Бутурлина устроила такую игру. Во время чая был пирог, в котором был вложен боб. Нашел этот боб мальчик Бутурлин. Условия заключались в том, что кто найдет боб, тот будет король и может выбрать себе в королевы кого угодно. Вася, так звали короля, выбрал себе в королевы Качалову. Затем еще веселились, но я уже не танцевал, потому что нужно было ехать домой. Я Вам на этой неделе еще напишу подробное письмо, потому что хочется с Вами о многом поговорить. Теперь надо готовить уроки, а то еще они не готовы.



Христос с Вами.



Нежно целую Кумушку.



Ваш Иоанчик.



Иоанн Константинович, кн. Письмо Константину Константиновичу и Елизавете Маврикиевне, 22 января 1904 г. Ливадия // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2007. — [Т. XV]. — С. 428.

Ливадия. 22 января 1904 г.



Дорогие мои Прелести!



Сердечно благодарю Тебя, милая моя Мусь, за письмо. Как здоровье Кумушки. Я уже давно не имею никаких известий о ее здоровье. Мое музыкальное сочинение понемножку двигается вперед. Я сочиняю в голове, а затем играю на рояле. Но тоже сочиняю и у него. Затем я делаю так: играю в конце урока на рояле учителю, а он записывает на нотной бумаге. Сочиняю я «Милости Мира», и дошел теперь только до слов «Свят, свят». Довольно трудно сочинять. Когда будет готово, то я сейчас же Вам пришлю. Уроку это ничуть не мешает, потому что я играю учителю после всех упражнений. Теперь начинаю сочинять «Христос Воскресе», но успеха покамест нету, и я думаю, что у меня это не выйдет. У меня был маленький насморк, и я один день не выходил на улицу, но теперь все в порядке. Какая, право, обида приключилась со мною.



В день, когда у меня был разгар насморка, был назначен опрос по русской истории, и я его сдал не так хорошо, как думал сдать, по случаю нездоровья. Главное, это у меня хромает речь. Прямо-таки ужасно. Стараешься, и очень мало выходит. Говорю чуть-чуть как не лавочник. На елке у дяди Петюши мы не были, а он мне прислал чудные запонки — голубые с бриллиантиками. Затем у них делается на елке лотерея, и тетя вынула за меня, и я получил: вазочку, бумагу и портмоне. Это время часто думаю о Вас. Тяжелы и трудны для меня арифметика и алгебра. Но я стараюсь, и кажется, благодаря Богу, выходит.



Прощайте, мои Прелести!



Простите за скучное письмо.



Христос с Вами.



Ваш



Иоанчик.



P. S. Нужно идти доканчивать науку. Все, которым Вы кланялись, очень Вас благодарят за память.



Иоанн Константинович, кн. Письмо Константину Константиновичу и Елизавете Маврикиевне, 5 февраля 1904 г. Ливадия // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2007. — [Т. XV]. — С. 429—430.

Ливадия. 5 февраля 1904 г.



Дорогие мои Душки!



Сердечно благодарю Вас за письма. Ты, Мусь, ведь ошиблась! Тетя Милица нас и не думала брать на молебен в Ялту. Она заезжала к нам до молебна с гжой Пушкиной, с Сергеем и его воспитателем. Ты, Папа, совершенно прав. У нас очень много толков о войне. Но, по правде сказать, я часто думаю о Вас всех и о возвращении. Прямо страшно подумать, что делается там на востоке. Сколько гибнет народу. Меня прямо-таки поражает наглость японцев с немецким кораблем, на котором перевозили жен и детей офицеров. Напасть на совершенно невинных людей и стрелять в них, это не только ужасно, но прямо-таки дерзко. Затем, и наши не без халатности. Купец приезжает со своим слугой, в одном городе, название забыл, за ним ухаживают, а в это время {этот} его слуга, который оказался японским офицером, осматривает все, что у нас делается и ночью на наш флот делают нападение. Я не могу относиться к этому равнодушно. У нас уже распускаются почки у некоторых деревьев. Уже пахнет немного весною. Перед нашим домом, а до этого перед дворцом, народ, а на другой день городские школы, делали большие овации с портретом Царя, окруженного флагами и пением гимна, «Спаси Господи» и {его} с криками «ура». Простите, пожалуйста, за маленькое, скучное письмо. Ужасно трудно писать. Пишу все, что в голову лезет. Уроки идут ничего себе. Только сегодня я не твердо знал французский урок, и не всегда бываю внимателен на арифметике. Например, Полковник мне говорил три урока подряд одну и ту же вещь, и я не запоминаю. Он сказал, что если я еще раз забуду, то он бросит со мной заниматься. Но это никогда не будет. Я уже постарался. Кажется, почерк уже становится сносный. Христос с Вами. Целую Кумушку и Крестника нежно, нежно.



+ + +



Ваш Иоанчик



Иоанн Константинович, кн. Письмо Константину Константиновичу и Елизавете Маврикиевне, 28 февраля 1904 г. Ливадия // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2007. — [Т. XV]. — С. 430.

Ливадия. 28 февраля 1904 г.



Дорогушеньки мои!



От души благодарю вас за милую телеграмму на счет композиторства. Ужасно стыдно, что до сих пор не отвечаю. Искренно прошу меня за это извинить. Дела идут, слава Богу, удовлетворительно. Много думаю о юнкерстве. Я нигде так много не читал, как здесь. По правде сказать, Лермонтов мне больше нравится, чем Пушкин, Он сердечнее пишет, чем второй. У меня опять был насморк, и я эту неделю сидел дома. Сегодня первый раз вышел. Как зубки Крестника? Я страшно оскорблен. Крестный послал ему телеграмму, и он не изволил мне ответить.



Искренно Вас обнимаю.



Христос с Вами.



Ваш



Иоанчик.



Иоанн Константинович, кн. Письмо Елизавете Маврикиевне, Ливадия. 14 марта 1904 г. // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2007. — [Т. XV]. — С. 430.

Ливадия. 14 марта 1904 г.



Дорогая моя Мусь!



От души благодарю Тебя за милое письмо, которое мне сегодня передал батюшка. Он сегодня у нас завтракал. По-моему, он потолстел и стал здоровее. Прости, если письмо будет короткое. Если Вы будете дарить что-нибудь Матвею Илларионовичу, то самое подходящее было бы подарить часы, так как у него они совершенно испортились. Не совершенно, но все-таки, не хорошие. Я его в удобной форме спросил, какие он любит. Он предпочитает золотые, не толстые, не тонкие, а средние. Белый циферблат без всякой луны и т. п. вещей. Притом часы с крышкой. Цепочка висячая широкая, т. е. не очень широкая, как у Папа. Тебе это покажется дорого. Но право, он нам столько сделал добра, что хорошо было бы ему подарить.



Прости за совет. Я, слава Богу, здоров. Надо приготовлять уроки.



Напишу подробнее, когда будет время.



Христос с Тобою.



+ + +



Твой Первенец Иоанчик.



Иоанн Константинович, кн. Письмо Константину Константиновичу и Елизавете Маврикиевне, 17 марта 1904 г. Ливадия // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2007. — [Т. XV]. — С. 431.

Ливадия. 17 марта 1904 г.



Христос Воскресе!



Дорогие мои Душки!



От души поздравляю Вас со светлым праздником. Могу Вас порадовать. Опрос по алгебре сошел удовлетворительно. Сегодня были уже два раза в церкви. Погода стала немного лучше. Пожалуйста, напишите, где мы будем летом? Мы телеграфировали тете Вере1 и бедной Ольге. От первой получили очень милую телеграмму, а от второй еще нет. Да ей, наверное, нет и дела до этого; такое большое горе!2 Какая у Вас погода?



Генерал Евреинов очень Вас благодарит и поздравляет с праздником. Будут ли маленькие на заутрене?



Христос с Вами. + + +



Ваш первенец



Иоанчик.



Иоанн Константинович, кн. Письмо Константину Константиновичу и Елизавете Маврикиевне, 20 марта 1904 г. Ливадия // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2007. — [Т. XV]. — С. 431.

Ливадия. 20 марта 1904 г.



Душеньки мои!



Простите меня, пожалуйста, что долго не писал. У меня, к великому сожалению, сегодня вышел неудовлетворительный опрос по Закону Божию. В среду был по геометрии — удовлетворительный. Может быть, я увлекся сочинением и приленился.



Я никак себе этого не могу простить; теперь и уже раньше я себе сказал, что по окончании этого сочинения я ничего не буду сочинять до приезда к Вам. Я основательно хочу изучить теорию музыки вместе с Генрихом Васильевичем, и только тогда приняться вновь за работу. Нужно кончить корпус, а я по моему непроходимому дурачеству стал лениться. Бью себя за это и браню {себя} немилосердно, за такие вещи. Очень у вас прошу прощения и искренно сознаю мой проступок. Затем прошу у всех прощения, потому что на {этой} Страстной неделе буду говеть. Погода у нас отвратительная. Холод, слякоть или мороз. Волны в Ялте катают прямо через перила набережной и долетают до другой стороны улицы. Здешние жители говорят, что подобной погоды никогда в марте не видывали. Какие японцы подлые. Выкидывают красные флаги, а сами пускают в город войска. Я слыхал, что пишут в «Фигаро», что будто бы Государь в конце августа едет на театр военных действий, а на Страстной неделе в Москву. Правда ли это или нет? К сожалению, в церковь сегодня не могли пойти из-за скверной погоды. Батюшка нам прислал не вербы, а ветки лавровые с цветами. Тут верб нет. Нечего больше писать; не умею; все сказал.



Христос с Вами. + + +



Нежно всех целую.



Ваш первенец



Иоанчик.



Иоанн Константинович, кн. Письмо Константину Константиновичу и Елизавете Маврикиевне, 28 марта 1904 г. Ливадия // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2007. — [Т. XV]. — С. 432.

Ливадия. 28 марта 1904 г.



Дорогие мои Прелести!



От души благодарю Вас за прелестные подарки, которые мне очень понравились. Мы к заутрене не попали; у меня заболело горло, а Гаврилушка расклеился. Я считаю это за наказание, посланное мне Богом. А почему это так, сейчас Вам объясню: начиная с шестой недели я стал лениться. К опросам по Закону Божию и истории не подготовился; по первому я отвечал неудовлетворительно, т. к. еле читал программу, по которой надо было отвечать, а 29 февраля по второму с подсказкой, но удовлетворительно. В субботу M И меня спрашивал по этим предметам и я знал довольно хорошо. Все-таки, Полковник должен был меня подгонять учиться по этим предметам с самой среды. Затем я впал в страшнейший формализм, от которого стал отвыкать. За час до того времени, как нужно ехать в церковь, беспрестанно смотрел на часы, чтобы не опоздать. Мы в этой церкви стоим в алтаре, где стоять очень хорошо; но я больше отворял дверь батюшке и диакону, чем молился; не то, чтобы так, т. е. больше отворял, чем молился, но все-таки довольно часто. В четверг я перестал это делать. В субботу я днем почувствовал боль в горле; и когда позвали доктора, то он нашел, что у меня почти ничего там нет, но все-таки смазал горло и в церковь не пустил, к великому моему сожалению. Я примирился с судьбою и сказал себе, что это воля Божия. Затем из-за формализма я мало ел, а в первый день праздника немного лишнего и у меня желудок на другой день, т. е. сегодня, не действовал. За все это прошу у Вас прощение. Я теперь буду стараться учиться как можно лучше. Зато опрос по алгебре сошел, слава Богу, порядочно. В первый день праздника были у капитала Ланга, и провели в его чрезвычайно симпатичной семье очень приятно время. Его пасынок паж в классе Иеромузо и его две сестры очень милые молодые люди. {Он} Иван Иванович, т. е. сам капитан, женат на вдове своего товарища Иеромузо, а она урожденная Лидере, дочь посла в Кронштадте. Я забыл, посол ли он или кто другой, только знаю, что из посольства. Правда ли, что в корпусах будут с этого года начинаться занятия с 15 августа?3 Отчего это так, и кто это придумал? Как здоровье Кумушки и крестника? Нежно их целую. Будьте здоровы.



Христос с Вами. Нежности



+ + +



Иоанчик.



P. S. Сижу дома с насморком.



Иоанн Константинович, кн. Письмо Константину Константиновичу и Елизавете Маврикиевне, 13 апреля 1904 г. Ливадия // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2007. — [Т. XV]. — С. 432—433.

Ливадия. 13 апреля 1904 г.



Дорогие мои Прелести!



От всей моей душеньки поздравляю Вас со днем 20-тилетней свадьбы. Да продлит Господь Ваши дни на многие, многие и многие годы. Учусь я, слава Богу, довольно хорошо. Нужно скорее и притом старательно учиться, чтобы кончить корпус и училище, да и на войну, с Божьей помощью и Вашего благословения.



Погода у нас чудная; довольно тепло и хорошо. Сегодня у нас был Василий Иванович Покотило с супругою. (Дядя Пуп и тетя Пюпхен) хе, хе, хе, хи, хи, хи и передал Ваш поклон, за который очень Вас благодарю, и что маленький очень миленький, за что чуть его не облобызал. Генерал нас поцеловал от Вашего имени. Дай Бог, чтобы через полтора месяца на Николаевском вокзале мы с Вами и..? Ура!!! поцеловались. Не могу без слез радости думать об этой минуте. Как здоровье кумушки? 23-его маленькому будет Год; великий день в нашей жизни. Я воображаю, как он вырос за эти 8 месяцев. Какая у Вас погода? Какой ужас гибель Макарова4. Здесь была панихида, на которой мы были. Очень ли изменилась Анмамуленька за это время? Хорошо было бы приехать сюда на будущий год, чтобы спокойнее кончить корпус; конечно, без Вас будет скучновато, но польза зато громадная; мы здесь хорошо познакомились с {учи} преподавателями, а они, в свою очередь, с нами; значит, экзамены могут сойти здесь лучше, чем в Петербурге; а если бы Ты, Пусь, на них приехал, то это было бы восхитительно; а Ты, Мусь, согласна тоже приехать на них? Было бы прелестно! Но если бы да кабы, да во рту рос бы огород. Таким образом, до полуторамесячного свидания целую Вас крепко.



Христос с Вами. Да благословит Вас Господь на вечные годы.



+ + +



Ваш Иоанчик.



P. S. А ведь я не без смысла ставлю три креста, а не отдельно. В одном из посланий Св. Апостола сказано: Муж и Жена едино есиими. Вот, т. к. Вы одно, то я и ставлю 3 креста.



Иоанн Константинович, кн. Письмо Константину Константиновичу и Елизавете Маврикиевне, 30 апреля — 9 мая 1904 г. Ливадия // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2007. — [Т. XV]. — С. 433—434.

Ливадия. 30 апреля — 9 мая 1904 г.



Дорогушеньки мои!



Очень и очень благодарю Вас за письма. Стараюсь писать почти все, что лежит на душе. Было несколько опросов, и они сошли, слава Богу, удовлетворительно. Право, не знаю, что со мною делается; или я занят уроками или же что другое, но я к войне отношусь не как настоящий патриот. Телеграмм почти что не читаю, а все спрашиваю у других о новостях войны; но это, с одной стороны. В душе у меня совсем иное; я страдаю и думаю много о войне; /9 мая, виноват, что так поздно/; моя мечта, как бы поскорее туда попасть. Хотя времени еще осталось еще много, но все-таки я подумываю о выборе полка; если, даст Бог, война кончится, то нужно выбирать два полка; я хочу обязательно попасть в кавалерию. Вопрос же в том, что я мечтаю всю жизнь попасть в Конную Гвардию, а Дяденька мне сделал раз намек о Конно-гренадерах. Дело это было так: разговорились мы с ним о полках, и он сказал: «А разве не в Конно-гренадеры?» В другой раз я слышал же, он говорил Максименки, что служил там и там и находит, что во втором служить лучше. Возьмите теперь мое положение. Я страшно люблю Конную Гвардию, а также и Конно-гренадер. Очень прошу у Тебя, Пусь, дать мне об этом совет, посоветовавшись с Дяденькой. Я догадываюсь, что Ты мне ответишь, что времени много и сообща об этом подумаем. Но все же, умоляю Тебя, мне дать ответ. Вот, что. Я Вам писал о часах Матвея Илларионовича. Нельзя ли так устроить, чтобы они были на вокзале, когда мы приедем и, чтобы Вы тут-то их ему вручили. Был бы очень благодарен. Гаврилушка тоже* это думает. Много думаю о службе царю и Отечеству. Уж не посрамлю Штандарта родного Полка в тяжелую минуту, и не побоюсь положить живот за Веру, Царя и Святую Родину Отечество. Читаю «Войну и мир» и прямо-таки в восторге от этого произведения. Зная, что Анпапа и Ты, Неоценимый Родитель, получили Георгия, рвусь на войну также получить оный. Слезы стоят в глазах в данную минуту, когда подумаешь, что летишь перед эскадроном во главе со Штандартом и в опасную минуту выручаю его, за который и жизнь не пожалеешь. Теперь переношусь в другую обстановку. Перенеситесь и Вы со мною. Я большой. Только еще первый год корнет Конного полка. Живу я в малиновой гостиной, что дает одной стороной на манеж, а другой на Павловские казармы. 6 часов утра. Анисимов приходит будить меня. Я вскакиваю, скорей, скорей одеваюсь, зная, что еще нужно повторить устав; ведь сегодня придет генерал Керенгросс смотреть на езду молодых солдат, затем, сегодня я дежурный по Полку. Вскакиваю, моюсь, одеваюсь, молюсь Богу, чтобы все хорошо сошло. Засим пью чай, читаю газету, надеваю виц-мундир, на одиночке по набережной мимо Синода, вдоль манежа и прямо в эскадрон Его Величества (где, наверное, буду, потому что Вы тоже служили в нем). Там никого кроме вахмистра и моих молодцов, т. е. покамест часть молодых солдат. Я с ними здороваюсь, и они дружно отвечают; перед этим мне вахмистр рапортует. Затем я смотрю на часы. Ба, уже четверть восьмого, сейчас приедет поручик, до него еще корнет, мой товарищ по училищу и так до эскадронного командира. Я ведь субалтерный5 и потому должен быть в Полку, т. е. нет, не в Полку, а в эскадроне, раньше всех. Приходит ротмистр Зиновьев (Старший) уже мой эскадронный. «Здорово, молодцы!». «Здравия желаем», — дружно отвечают ему солдаты. Осматривает эскадрон, шинели у всех чистые, и вдруг у одного моего молодца пуговица, самая невидная — под погоном, оказывается не вычищенною; {вот} эх, ты, тетка моя, подкузьмила! Кажись, только что смотрел. У меня так мурашки по коже и забегали. Корнет такой-то, что это значит? Нет, извольте те на, полюбоваться! Что это за порядки. Виноват, господин вахмистр. Ну, так и быть, говорит добряк эскадронный. Бог простит! Впредь только не зевать. Окончу в следующий раз, теперь пора спать.



Христос с Вами.



Ваш будущий корнет-мечтатель



Иоанчик.



Иоанн Константинович, кн. Письмо Елизавете Маврикиевне, 2 сентября 1904 г. Ливадия // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2007. — [Т. XV]. — С. 434—435.

Ливадия. 2 сентября 1904 г.



Дорогая моя именинница!



От души {Тебя} поздравляю Тебя со днем Твоего Ангела. Дай Господь Тебе и Ей6 долго, долго жить. Мы здесь устроились очень хорошо. Бывшая моя классная стала нашим кабинетом, кабинет же спальней маленьких, а бывшие запасные моей классной. Я Тебе уже говорил, что с самого начала прошлого учебного года эта комната была моей классной. Комната около нашей уборной (бывшие Анисимова) теперь Костика классная. Две комнаты наверху, Олега и Игоря классные; первого направо, а второго налево. Сегодня уже начались уроки, и пока дело идет порядочно. Ужасно много надо работать. Хочется поскорее кончить корпус, и тогда, по крайней мере, вздохнуть свободней. География, пожалуй, будет самым трудным уроком, потому что больше всего надо будет проходить. Посылаю Тебе это письмо в Петербург, потому что Ты, наверное, будешь в этот день дежурная у Анмамуленьки по случаю Кавалергардского праздника7. Часто о Тебе думаю. Умоляю Тебя беречься, а то опять раскиснешь.



Христос с Тобою.



Нежно любящий Тебя



Твой защитник и знаменщик



Иоанчик.



P. S. Все для Тебя описали наше путешествие.



Иоанн Константинович, кн. Письмо Константину Константиновичу и Елизавете Маврикиевне, 9—17 сентября 1904 г. Ливадия // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2007. — [Т. XV]. — С. 435—436.



Ливадия. 9—17 сентября 1904 г.



Дорогие мои!



Вот мы и тут. Потянулась наша тихая спокойная жизнь. В день у меня 5 уроков и притом все утром, исключая среды. В среду у меня в четыре часа геометрия, потому что учитель не мог дать утренний час. Это исключение сделано только, покамест, у меня. Встаем мы в 6 часов. В ? 7-ого какао, молоко с чаем, кофе с молоком и чай. Перед этим делаем гимнастику. Затем прогулка или же верховая езда. От 8 до ? 1-ого уроки. В час завтрак, после которого верховая езда или прогулка. В 4 часа приготовление уроков до ? седьмого, ? 7 обед. ? 8 можно заниматься до 9-ти. В ? десятого спать. Время летит возмутительно быстро. Не успеешь оглянуться, как уже настанут экзамены, а затем увидим и Вас. Погода чудная, хотя были серенькие дни. Довольно часто ходим к морю и любуемся им. Теперь наговоримся по душе. Я теперь часто думаю о офицерстве и о женитьбе. Вас последнее поразит. Что же делать! Находят же порою такого рода мысли. Мы уже с Тобою, Мусь, говорили об Ольге Николаевне. Беда в том, что, когда мы были на крестинах Цесаревича, то я пришел от нее в такой восторг, что и сказать не могу. Прямо-таки, огонь да ветер. Кудри вьются, глаза сверкают, ну, и сказать не могу!! Но беда в том, что я еще для таких дум еще молод, а затем, «Она» Царская дочь, и что, Боже сохрани, про меня подумают, что я делаю это из-за каких-нибудь интриг. Затем, Ты мне сама об этом говорила; Твои слова для меня должны быть святы. Я стал замечать, что Гаврилушка стал меня больше любить и у нас с ним чаще, задушевные разговоры. Умоляю Тебя, Мама, береги себя. Уповая на Господа, и все будет хорошо. Если Гаврилушке придется поступить в Елизаветградское училище, то и мне придется поступить туда же, потому что без Моти мы обойтись ни в коем {образе} случае не можем. Если же я поступлю в Николаевское училище, то ему придется ездить из Питера к Гаврилушке, или же наоборот, чтобы нас проверять, что ужасно неудобно. А приглашать нового человека очень бы не хотелось. Но, даст Бог, мы можем поместиться оба в Петербурге, и тогда это будет великолепно. Можно будет ходить в караул к Царю, усердно работать и, наконец, выйти в офицеры, чтобы быть порядочным человеком, вроде покойного Зиновьева. Скверные чернила, еще хороших нет. Чернила лучше. Не дождусь того момента, когда буду юнкером. Вот то будет благодать. Усердно буду учиться, ходить в караул к Царю, а когда выйду в полк, то постараюсь Верой и Правдой служить Царю-Батюшке. Когда Матвей Илларионович уехал в отпуск, то мы немножечко разболелись. Когда же мы остались с ним с глазу на глаз, то стали, к сожалению, спорить, потому что он принимает все близко к сердцу. У него даже являются странные мысли. Например: он узнал, что инспектор Александровского корпуса думает получить корпус, и хотел просить Тебя поместить его на это место. Конечно, я уговорил его эти думы бросить в сторону. Он мне сказал, что я, в благодарность за его труды, мог бы это сделать, но я ответил, что мне еще предстоит еще более трудная работа в училище, и что тогда-то он мне и будет нужен. Я еще ему пообещал, что при выходе из училища, я ему похлопочу у Тебя о получении директорства. Кажись, он на это согласился. Умоляю Вас ему не только не писать, но вообще никому не говорить.



Дела у нас теперь идут совсем хорошо. От души благодарю Вас за письма. Я уж Вам пишу которую неделю, и никак не могу окончить письма. Все очень благодарят Вас за память, а Татиана Васильевна о сведениях о ее брате. Сегодня, 14-ого, были в маленькой дворцовой церкви у обедни. Я за Вас молился и вспоминал, что Ты и покойный Анпапа так любили эту церковь. Действительно, она прелестная.



У нас стало холоднее. Ужасно бы мне хотелось, чтобы у нас были близнецы — мальчик и девочка. По крайней мере, было бы четное число. Что я это, не верно. Нужно для четного числа одну девочку — пару для Георгия.



17 сентября. Никак не могу кончить письмо. Сегодня у меня был опрос по русской истории, который сошел на 9 баллов. Эпоха Петра I-ого. Рассказываю я лучше, но еще не довольно складно. Напишу вскоре другое письмо.



Христос с Вами троими (конечно, понятно, кто 3-тья).



Ваш Иоанчик.



Иоанн Константинович, кн. Письмо Константину Константиновичу и Елизавете Маврикиевне, 5 октября 1904 г. Ливадия // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2007. — [Т. XV]. — С. 436—437.

Ливадия. 5 октября 1904 г.



Дорогие мои!



У меня к Вам есть просьба. Пожалуйста, кроме книг ничего в подарок, мне не присылайте в Ливадию. Я просил у тети Оли блюдечко для стакана. Передайте, пожалуйста, ей, чтобы она мне это не дарила, и деньги, которые пошли бы на подарок, отдала в пользу войны. Хотя и немного это стоит, но все же мне это приятно. Позвольте мне ничего Вам не дарить, а деньги, которые бы пошли на подарок, пожертвовать на войну? Если Кумушка позволит, то я то же сделаю это с ней. Могу Вас порадовать. У меня были опросы по Закону и истории; первый сошел на 10, а второй на 9. М И сделал нам экзаменационную диктовку, и поставил мне 9, а Г 10 с минусом. Я сделал 2 грубые ошибки. География мне трудна. Рассказывать я не мастер. Дурные мысли у меня проходят. Я заметил, что, когда они появляются, то ученье идет хуже.



Как удивительно поступили с адмиралами Виреном и Витгефтом8. Вот до чего могут дойти люди! Как ужасно, что прорвали наш центр и как хорошо, что мы удержали и заняли позиции.



Как не хорошо, что у Тебя насморк. Берегись, мой милый Ангел. Помни, что если Ты расстроишь свое здоровье, то будет плохо. Когда Пусь уедет, будь паенькой. Я заметил, что в мои годы, читая Тургенева «Дворянское гнездо», «Рудин» и «Накануне», нельзя не обойтись мыслями о женитьбе, потому что в этих произведениях только о ней и говорится.



Христос с Вами.



Ваш Иоанчик



Иоанн Константинович, кн. Письмо Елизавете Маврикиевне, 14 октября 1904 г. Ливадия // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2007. — [Т. XV]. — С. 437—438.

Ливадия. 14 октября 1904 г.



Цензура дозволила читать сие грустное послание Романовой Константиновне.



ТАТИАНА.*



Дорогая моя Мусь!



У меня сегодня было огорчение. Опрос по географии сошел на 6 с минусом; значит плоховато. Я уже Вам писал, что она мне дается трудновато, да вдобавок я и приленился; искал я границу с Германией в Калужской губернии. С картой был плохо знаком, потому что работал почти исключительно на атласе, несмотря на то, что М И неоднократно говорил мне, чтобы я, выучив по атласу, смотрел бы по карте. Так что, у меня сегодня вышел испорченный денек. Это у меня был самый плохой опрос. Представь себе, что правда, кроме шуток, когда я Тебе писал первую страницу этого письма, то мне послышался запах будущей беби. В общем, у меня дела идут порядочно. Я за это время очень полюбил Татульку и Татиану Васильевну. С первой мы любим говорить по душам. С обеими я очень часто делился моими впечатлениями. Недавно {было} в газетах был рассказ о том, как раненый офицер приехал в Россию и рассказывает следующее: «Получил я тяжелые раны, но когда я увидал, с какой халатностью относятся здесь к войне, то мне стало еще больнее. Говорят, что под Тюренченом, мы бросили, иди вернее сказать, оставили наши пушки и бежали. Это правда, что у пушек никого не осталось, но почему же? А вот почему; вся прислуга (солдаты) были убиты. Здесь я нашел полное уныние, а в действующей армии подобного ничего нет. Все в полной уверенности, что мы победим».



Как подвигаются Твои дела насчет февраля или марта? Бережешь ли Ты себя? Я очень и очень часто, душенька, о Тебе думаю. Скажи Татиане и Георгию, чтобы они Тебя берегли, а если что-нибудь будет не в порядке, что-нибудь вроде насморка, то им будет такой нагоняй, что и в целый месяц не забудут. Как Кумушка? У меня в голове роятся такие планы, что и, и. Ни словом сказать, ни пером написать. Прощай, моя Дузи. Нежные всем поцелуи. Не забудь [Муст-ку].



Твой



Иоанчик.



Иоанн Константинович, кн. Письмо Елизавете Маврикиевне, 3 ноября 1904 г. Ливадия // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2007. — [Т. XV]. — С. 438—439.

Ливадия. 3 ноября 1904 г.



Дорогая моя Мусь!



Супруга М И была так добра, что взялась передать это письмо Тебе. Я еще раз обращаюсь к Тебе с просьбой. Пожалуйста, решительно ничего мне не дарите ни на Рождество и на Пасху. На Пасху же самое простенькое яичко. Кумушку, Тетю Олю и Тетю Веру умоляю ничего не дарить. Очень Тебя прошу хорошенько внушить Гарфельде, чтобы она не заговаривала бы об этом с Кумушкой. Книги же Островского пусть высылает, как и раньше. Эти книги подарила мне Кумушка на Пасху, но т. к. не все были готовы, а только две, то мне их постепенно высылают.



Очень Тебя прошу и Папа на счет этого дать ответ. Дела идут у меня порядочно. Сегодня у меня сошел опрос на 9 по древней истории. Как Ты себя чувствуешь? Погода у нас сегодня отвратительная. Дождь льет попеременно, с самого утра. Когда возвращается Пусь домой? Дай Господь, я выдержу хорошо экзамены и приеду к Тебе в объятия. Мне бы очень хотелось, чтобы «Ей» дали бы имя «Елизавета», потому что у нас, у Константиновичей, кроме Тебя никого нет. Я же это имя очень люблю. Вы с Пуськой, наверное, скажите «скучно», а все же, очень было бы приятно. Носишь ли Ты то знаменитое коричневое платье? Ah, mein Gott. Es ist zu aber furchtbar! Grau und gelb.*



Toui, fui, Rui. **



Прощайте, моя Дузи.



Нежно обнимаю Кумушку, мое неоценимое, дорогое золото, так ей, пожалуйста, и скажи.



Твой друг Иоанчик.



Иоанн Константинович, кн. Письмо Константину Константиновичу и Елизавете Маврикиевне, 9 декабря 1904 г. Ливадия // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2007. — [Т. XV]. — С. 439.

Ливадия. 9 декабря 1904 г.



Дорогие мои!



Простите меня, пожалуйста, что я не сдержал обещание и не написал Вам на другой день. На самом-то деле, я написал, но не отослал, потому что оно оказалось не совсем подходящим. Не рассердился ли Ты на меня, дорогой мой Пусь, или же Ты теперь очень занят, но вот уже какую неделю я не получаю от Тебя извета насчет Твоего благословения, по поводу моего сочинения? Помнишь, я Тебя спрашивал разрешить мне дать здешнему регенту мои ноты? Слава Богу, Спиридона у нас не взяли, а взяли только одного Федора. Из конюшни же бывшего Татианиного кучера Лазаря и татарина Асмана, которого, кажется, она не знает. С Лазарем грустно расставаться, т. к. он был очень хороший кучер, ни разу не в чем не провинившийся. Дела идут у меня ничего себе. Иногда {бывает} приходится бороться с ленью. Коварная эта штука. Придет, откуда не возьмись, что хошь, то и делай. Я, в таком случае, стараюсь взять себя в руки. Вот с маленькими у меня дело стоит не совсем хорошо. По правде сказать, я не умею с ними обращаться. Как что, так сейчас же и кулаки в ход. Положим, я неверно сказал. Я на них прикрикну, когда совсем этого не нужно. Но все же, они ко мне относятся хорошо, и подчас обращаются за советом, что меня всегда радует. Мне очень нравится Костя. Он такой обдуманный мальчик, с ним можно поговорить о науках и тому подобное. Что интересно, введут в нашу армию папахи? Алексей Михайлович нам говорил, что семеновцам дали одного сорта папахи, а стрелкам другого, на пробу. Как Ты, Пусь, на это смотришь? У нас был герой Таранов и привез весточку о Вас и ящик с подарками. Он у нас со своею женою переночевал, а на другое утро отправился на нашей рабочей лошади в Ай-Тодорские бараки для раненых. Очень Вас благодарю за память. У нас сегодня выпал первый снег. Прелесть, как красиво. Страшно напоминает Стрельну зимою. Как здоровье дорогой моей Кумушки? Передайте ей, пожалуйста, что я ее часто, часто вспоминаю и молюсь Господу, чтобы Он облегчил немного ее страдания. Боже мой! Что делается в Порт-Артуре? Прямо-таки дивиться нужно. Например, поступок знаменщика, который рвал зубами японское знамя. Теперь прощайте, душеньки мои. Будьте здоровы и, ради Христа, берегитесь от возможных бронхитов.



Христос с Вами.



Ваш первенец



Иоанчик.



Иоанн Константинович, кн. Письмо Константину Константиновичу и Елизавете Маврикиевне, 25 декабря 1904 г. Ливадия // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2007. — [Т. XV]. — С. 440.

Ливадия. 25 декабря 1904 г.



Дорогие мои!



От всей души поздравляю Вас с Новым годом. Дай-то Господь, чтобы святое дело совершилось бы для Тебя, Мама, благополучно, а Ты, Папа, поменьше уставай, пожалуйста. По какой причине дядя Пуп уходит из корпуса? Очень и очень благодарю Вас за подарки, но, по правде сказать, необычайно всему этому удивился. Действительно, очень и очень грустно проводить праздники без Вас. Все не то. Всенощная, елка, на другой день — обедня. Не знаю, как Тебе выразить, дорогой Пусь, мою радость по поводу Твоего письма. История с Кладо, право, удивительная. Как Ты говоришь, его обвиняли, не указывая, что он сделал. Как у Вас прошел сочельник? Какие были подарки? Вот, что. Когда Татуля отсюда уезжала, то просила меня ей писать по душе. Но, к сожалению, я этого никак сделать не могу, потому что у меня теперь бывают мысли, совсем к ней не подходящие. Хотя я и стараюсь от них отделаться, но все же и думаю иногда. Я ленюсь писать. У меня время может всегда хватить, если я скоро приготовлю уроки. На этом месте у меня является камень преткновения. Ужасно долго и лениво учу уроки. Например, недавно М И оставил меня сидеть до тех пор, пока я не выучу уроков, но потом отправил меня спать, т. к. я мешал таким образом спать другим. Я оставлен без езды (еще за 3 года чуть не в первый раз), за то, что при М И сказал Спиридону, чтобы он выругал за меня Гаврилушку, что он не предупредил меня идти гулять. Постараюсь исправиться и быть порядочным человеком. Не дождусь февраля-марта, чтобы получить СРОЧНУЮ телеграмму, как Ты мне обещала, дорогая Мусь.



Прощайте, дорогие мои.



Христос с Вами.



Ваш Иоанчик.



Иоанн Константинович, кн. Письмо Елизавете Маврикиевне, февраль 1905 г. Ливадия // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2007. — [Т. XV]. — С. 440—441.

Ливадия



1905 год, не помню какого



до 11



Дорогая моя Мамуся!



Прости меня пожалуйста, что так долго не писал. Все у нас идет по-старому. {Все} Оба мы поправились и принялись за работу. Что касается меня, то случается по-всякому. В общем, дело идет довольно хорошо. Не могу дождаться того момента, когда у нас появится на свет Божий маленький, миленький человек. Мне хочется поговорить о будущем. Как М И Вам писал, хорошо было бы провести лето с Вами, в случае отъезда в Киев. Можно сладко поговорить. Как хорошо! Уютные вечера! Я часто их вспоминаю. Если мы уедем в Киев, то наша разлука будет на один месяц, если не больше, меньше, потому что экзамены в училище кончаются в конце апреля, (продолжаются они весь месяц), а затем практические занятия идут в лагере. Если же мы не будем жить в {Киеве} Петербурге, то интересно было бы посмотреть Осташево. Сегодня я читал приказ по корпусу, в котором узнал следующий скандал. 6 человек кадет 4 класса, т. е. возраста Кости, послали слушателя за {водк} вином и устроили попойку. Двум главным зачинщикам спороли погоны, а остальным ставлены баллы по поведению. Вот до чего мы дошли! Был у нас случай в 6 классе несколько лет тому назад, т. е. два года, а теперь, ведь это молодцы 13—14 лет. Прямо-таки, с позволения сказать, черт знает что такое. Прости, пожалуйста, за выражение, но ведь это правда. В среду я кончаю русскую историю и тогда начнем повторять к экзамену. По Закону Божию и алгебре мы уже повторяем. Теперь в Ореандской церкви новый псаломщик. Он раньше был регентом в Ялтенском соборе и, кажется, понимает хорошо это дело. Таким образом, теперь в Ореанде составился хор из 10—15 человек, по преимуществу из девочек. Конечно, они поют еще неважно, но я надеюсь, что дело пойдет хорошо. Есть в этом хоре могучий бас, но не обработанный. Мне бы очень хотелось, чтобы Ты посмотрела эту дивную церковь. В ней так хорошо молиться, что прямо-таки не могу сказать. В алтаре есть икона, скорее картина, прямо нарисованная на потолке, изображающая Покров Пресвятой Богородицы. Это чудная икона. Когда батюшка ходит, то фимиам поднимается вверх прямо к этой иконе и она вся покрывается облаком. В это время на меня нападает чудно-молитвенное настроение. Вообще, когда побываешь в этой церкви, то, как говорит поэт: «Тогда смиряется души моей тревога, тогда расходятся морщины на челе, и счастье я могу постигнуть на земле и в небесах, и вижу Бога»9. В другой раз, я напишу другие вещи, Матвей Илларионович будет тоже писать. Сегодня уже 10 февраля, а начал я это письмо давно. Прости, пожалуйста, за почерк. Принимался несколько раз и потому он у меня неровный. Последнее письмо Туськи до глубины души меня тронуло. Как она нас всех любит видно из ее писем. Например, она подписалась так в последнем послании: (послании, т. к. оно на 4 листах, на четвертом она кончает 5-ой, страницей) «крепко, крепко целует своего ненаглядного кума любящая его, может быть, только покамест, единственная сестра Татиана» (списано с письма). Ну разве это не трогательно? Такая душенька! Часто любили мы вместе беседовать. Вспоминали мы старое-прошлое. Действительно, если оглянуться назад, что было мне восемь, зачем восемь? три года тому назад. Прямо-таки странно подумать. Но, к сожалению, у меня остались {новые} старые промахи, которые трудно изгладить. Ну, что же трудно. Избавлюсь! Сделаю над собой усилие и с Божиею помощью все это старое, плохое уйдет у меня из головы. Как мне кажется, Ты говоришь подчас с Павкой, не подчас, а помню и частенько Ты с ним говорила. Расспроси его, если хочешь знать, как я, в год прихода к нам М, ходил к нему с вопросами по алгебре. Он Тебе может порассказать о многом. Да ведь Ты, моя прелесть, тоже многое знаешь. Что было, то и прошло. Надо благодарить Бога, что у нас теперь М И. Прощай, мой милый Ангел. Храни Вас Господь. Тебе, конечно, понятно, кто Вы, т. е. Беби. Поцелуй, пожалуйста, от меня Кумушку, Татульку и Бяшку. Эмис и Кебляс мой сердечный привет. Будь здорова. Христос с Тобою.



Твой Иоанчик.



P. S. Очень прошу простить за кляксы.



Иоанн Константинович, кн. Письмо Константину Константиновичу и Елизавете Маврикиевне, 20 февраля 1905 г. // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2007. — [Т. XV]. — С. 442—443.

20 февраля 1905 г.



Дорогие мои.



Наконец-то я Вам начинаю опять писать вместе. Все это время мое к Вам тепленькое сердечко питало большое сожаление. До тех пор, как я не узнал, что Ты, моя дуся, об «этом»10 узнала, не писал Тебе. Одна из первых моих мыслей было, когда я узнал о его кончине, была; «Как перенесет это Мама!?» Боже мой, как я был успокоен, когда получил Гаврилушка траурное письмо! Бедняжечка, дорогая тетя Элла! Такая молодая и уже вдова. Если у нас, даст Бог, родится кто-нибудь, то ее обязательно нужно назначить крестной матерью. Простите, пожалуйста, за мое, может быть, нахальное заявление, но я так думаю. Меня очень и очень интересует судьба тети Эллы. Что с ней теперь сделается? Где она будет жить? Скажите мне, пожалуйста, что приезд дяди Павла11, обрадовал Вас или нет? Мне показалось, что в письме к Гаврилушке Ты, Мусь, как-то мимоходом о нем упомянула. Собственно говоря, мне жалко покойного дядю Сергея, потому что только что он умер, и его брата вернули. Это точно так, если бы я женился без разрешения Царя, и меня бы отослали бы за границу, а Гаврилушку убили в России. Тогда бы Государь вернул {бы} меня, а моя радость наполовину убавилась, т. к. Гаврилушка не увидал бы меня прощенным. А жена дяди Павла будет с ним жить? Или как это будет.



Вот уже и по русской истории мы стали повторять к экзамену. Скоро начну я повторять по геометрии. Через неделю уже и Великий пост, а там и экзамены. Очень и очень уж хочется мне с Вами поговорить по душе. Иной раз очень мне бывает тяжело на душе. Я уже Тебе, дорогая моя, писал насчет Ореандской церкви. Повторяю еще раз, что покидая этот чудный храм, по временам так становится хорошо, что и сказать, прямо-таки, не могу. На этой неделе, в четверг, у меня был один из удачнейших опросов по географии. По истории для повторения учитель составляет программы к каждому уроку на почтовой бумаге, а потом все это напечатается. Таких бумажек уже пять. Программа по Катехизису уже напечатана и мы по ней учим. Бедненький Георгий! Дай ему Господь здоровья. Я только никак не могу понять, где он мог простудиться? Кажись, его так берегут и все-таки он, бедняжечка, простудился. Сочинять я не сочиняю, да и не знаю, буду ли. Нужно для этого много работать, а времени у меня мало. Если же я начну, то уроки пойдут плохо, а в такие времена бросать занятия — последнее дело. Вчера М И нам рассказывал, что в Японии ордена получают только за войну, т. е. за храбрость, если я не ошибаюсь (то было в газетах), а чтобы перейти в следующий чин, надо держать экзамен. Если бы это было у нас. Если я буду сочинять, то кому от этого будет польза? Вместо этого я займусь другими вещами. Нужно будет много читать, и быть полезным Святой Родине. Как было бы хорошо иметь побольше школ. Сразу дух народный поднимется. Ведь это позор, что японцы учат наших же солдат грамоте! Приходится говорить с М И насчет беспорядков, и он говорит, что это все наша необразованность делает такие вещи. Обращаюсь к Вам с большой просьбою. Пожалуйста, в продолжении всей войны решительно никаких, кроме нужных, подарков мне не дарите. Ни яиц, ничего такого. Ну, если у нас кто-нибудь родится, {то} и если всем будете дарить медальоны, то я не откажусь. Но, такие книги, как Полевого, очень бы просил не дарить. Надеюсь, что Вы на последнее не обиделись. Кроме этого, я вот что прошу. Составьте, пожалуйста, список вещам, которые Вы, Кумушка и Татуля мне бы подарили на Пасху, включая сюда и яйца, что самое дорогое. Затем, когда Вам принесут на выбор вещи, наметьте яйца {для меня} и вещь, которую бы мне хотели бы подарить. Деньги же, которые пошли бы на них, соберите и пришлите мне, а я пошлю на войну или на образование. Если же какая-нибудь книга понадобится, то я Вам пришлю. Если же Вы мне пришлете больше денег, то я буду очень рад пожертвовать, но все же эти деньги, которые я прошу, мне доставят большую радость, т. к. я буду чувствовать, что эти подарки пошли не мне, а Святой Родине. Слова «эти подарки» я отношу к деньгам, т. к. их бы заплатили за подарки. Вы согласны на это или нет? Очень Вас прошу мне на это ответить. Что делает Татиана. Я много о ней думаю. Лучший для меня подарок был бы увидеть Вас и новорожден..., не знаю, как лучше прибавить ную или ного. Пожалуйста, не забудьте «срочную телеграмму». Ты, Мусь, ведь обещала. Теперь нужно кончать. Пишу это письмо не один день. До свиданья, мои душеньки. Христос с Вами. Дай Господь, чтобы все было хорошо и благополучно. Храни Тебя Господь, моя дорогая. Христос ведь сказал: «Просите и дастся Вам», так Вы, мои дорогие, и я, будем просить Страдавшего за нас Христа и, может быть, Он услышит наши горячие молитвы и пошлет еще нового на свет человека.



Всегда мысленно с Вами.



Ваш первенец



Иоанчик.



Кончил писать 20 февраля 1905 года.



Надеюсь, что не очень грязно. Помарки сделаны, т. к. книги не нужны, и еще, чтобы лучше понять смысл. Прошу меня простить.



Иоанн Константинович, кн. Письмо Елизавете Маврикиевне, 25 марта 1905 г. Ливадия // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2007. — [Т. XV]. — С. 443—444.

Ливадия. 25 марта 1905 г. Благовещение.



Полковой праздник



Л Гв Конного полка12



(нашего будущего).



Дорогая моя Мама!



Не знаю, как Тебя благодарить за Натусю! Наконец, можно Тебе писать, не боясь уже так за волнение. Много я за это время передумал. Все теперь повторяем к экзамену. По физике еще осталось немного, и тогда начнем повторять. Предстоит совсем новая жизнь. К великому несчастью я запоминаю вещи, которые имеют очень мало значения. А такие, которые имеют очень важное — не запоминаю. Это мне очень вредит. Мечтая о юнкерстве, мне часто приходит в голову, что, в какую среду я попаду? К моей радости в Николаевское училище идет нашего отделения унтер-офицер Анненков. Так что из нашего корпуса не один унтер попадет туда. Он да я. Все же как-то приятнее. М И говорит, что после войны многое изменится. И я с ним согласен. Будут больше работать. Нужно молить Бога, чтобы Он мне помог стать порядочным человеком. Я действительно хочу работать, трудиться и быть полезным человеком для Св Родины. Трудно подчас бывает, ну что же делать? Не важен блеск мундира, а важна умная, образованная голова. Теперь и видны все мои промахи старого моего учения. Например, вот так. Учу я что-нибудь в начале года, а теперь уж и не помню. Ведь мне сравнительно мало помогает М И в приготовлении уроков. А раньше мы с ним должны были чуть ли не каждый урок готовить. Но я чувствую, что работа мне предстоит еще впереди. Там развернется жизнь со всеми ее трудами и заботами. Есть у нас в русском языке хорошая пословица: «Жизнь прожить — не чисто поле беззаботно перейти». Вот так и моя будущая жизнь. Я, право, как-то не ценю теперешнюю работу за настоящую работу. По-моему, истинный мой труд начнется, когда я буду офицером. Мой жизненный путь, начиная с училища, будет становиться все шире и шире. Какая будет радость, когда мы станем юнкерами.



Христос с Тобою.



Будь здорова.



Твой Иоанчик.



Не 8-ая, а 1-ый.13



Иоанн Константинович, кн. Письмо Елизавете Маврикиевне, 3—10 сентября 1906 г. // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2007. — [Т. XV]. — С. 444.

3—10 сентября 1906 г.



Дорогая моя Мамочка!



Проводив Тебя,14 мы приехали прямо к Дяденьке и сидели у него до первого часа. Не бойся, это не так страшно. Разговор был очень оживленный. Говорили о больном офицере Гаршине, который был ранен в Порт-Артуре в голову, и у него было много припадков. Выходили из уха осколки; страшные боли. Как-то раз его хотели пригласить в Стрельну к ужину, но он почему-то не мог приехать. Говорили о флоте и о дисциплине в нем. Что было раньше и, что теперь. Был на лекции Платонова.15 В перемене я у него спросил, что он находит хорошего в Александре I. И представь себе, что он ответил: «ум» и большой при этом. И только. Как никак, но это чрезвычайно странно. Затем он говорил, что Коноплянникова, убийца Мина,16 была здесь на учительских курсах, и что ее многие учителя и учительницы знают. Она известна тем, что быв еще учительницей в каком-то уезде, поспорила со священником и показала свою настойчивость. Лекции были совсем не подходящие к нынешним временам. Затрагивались слишком щекотливые вопросы. В среду уже начало занятий. Как-то странно к ним приступать. Последний год. Что он покажет. Дела много и очень много. Дай Господь, чтобы все мои желания сбылись бы не только на словах, а исключительно на деле. Я отлично теперь понимаю, почему мне трудно было приготовлять уроки. Потому что я на самих уроках спал и плохо слушал. Я сам замечал, если на уроке хорошо слушаешь, то и приготовлять легче, и наоборот. Сегодня за завтраком у нас сидели только мужчины, за исключением Бумачихи, которая очень стеснялась. Христос с Тобою.



Твой Иоанчик.



Прости, поздно.



Иоанн Константинович, кн. Письмо Елизавете Маврикиевне, 11 мая 1907 г. Ливадия // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2007. — [Т. XV]. — С. 445—446.

Ливадия. 11 мая 1907 г.



Дорогая моя Мамочка!



Сколько раз я Тебя вспоминал, все эти дни! Нет, это ужасно смешно, что я буду жить в одном доме с Дядей Жоржем! Но будь уверена, что я буду одеваться гораздо лучше, чем он. Форму я уже примерил. Белый мундир и сюртук особенно хорошо сидят. Уроки постепенно оканчиваются. Съемки уже были два раза. 15-го урокам конец. От 16—19 собираемся пострелять и посмотреть на эскадронные ученья гусар. С 21-го до 29 с некоторыми пропусками будем заниматься в поле. Ужасно хочется поскорее быть офицером. Можно будет завести маленькое хозяйство на конюшне. Я об этом уже давно мечтаю. Ты знаешь, что бедная жена Прошкина в ночь (в три часа) с девятого на десятое тихо, в полном сознании до последней минуты, скончалась. Она все перед смертью беспокоилась, что перешли ли ее девочки в следующий класс или нет? В последний день или раньше, хорошенько не помню, она подозвала одну из девочек спросить об этом, и забыла. Потом девочки ей говорили, что перешли, но она уже не понимала. Девятого утром Ольга Андреевна почувствовала, что она скоро умрет, и подозвала мужа, сказав ему, что сегодня она должна умереть и просит созвать всех родных. Муж ей говорит, что это легко исполнить, т. к. сегодня праздник; она поинтересовалась, какой праздник. Прошкин ей и говорит, что вот нам сегодня Николин день. О А, и говорит, ну и прекрасно. Муж предложил ей исповедаться. Она с охотой согласилась. Приехала ее мать, которая была у другой сестры, и сёстры. А в три часа ночи бедной Ольги Андреевны не стало. Она заснула и больше не просыпалась. Ужасно жаль мужа и деток. Все, особенно Прасковья, горюют. Подумай только, ведь Ольга Андреевна мучалась чахоткой целых пять лет! Прямо ужасно. К какому числу Ты думаешь вернуться? У нас уроки оканчиваются к 15, а полевые занятия к 29.



Нежно Тебя целую, милая моя Мусь.



Твой Иоанчик.



Храни Тебя Господь.



кланяюсь и сердечно. Будь пай.



Иоанн Константинович, кн. Письмо Елизавете Маврикиевне, 7 февраля марта 1908 г. Санкт-Петербург // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2007. — [Т. XV]. — С. 446.

С.-Петербург



7 {февраля} марта 1908 г.



Дорогая моя Мама.



Сердечно Тебя поздравляю с принятием Св. Тайн. Храни Тебя Господь. Так жаль, что Ты не будешь на моем первом Полковом празднике. Я знаю, что Ты пролила бы не одну теплую материнскую слезинку за Твоего любимого первенца. Я чувствую, что Ты всегда молишься за меня Богу в трудные для меня минуты. Да не только в трудные, а и всегда. В этой знаменитой истории с Кити я мало молился Богу и думал о Нем. Но когда я говорил с Тобою, я поражался, до какой степени Ты верующий человек. Я уверен, что мне стало легче, благодаря Твоей материнской молитве обо мне. Я не так говорю, что меньше молился Богу, но я молился не так, как нужно. Но хотя мне все говорят, что я не верил гаданьям, это трудно исполнять. Я перестал верить! Просто, ведь, сказать: «Не верь», а исполнить очень трудно, если все время вертится в голове то же самое, т. е. гаданье. На первой неделе мне было очень и очень тяжело в начале, а чем дальше, то легче и легче. Одна из главных причин была переполнение желудка. Вот почему и двойное скверное настроение. Послушай, моя милая Мусь! Ведъ как не странно, а гаданье в некоторых случаях, исполняется. Там было сказано, что я полюблю скоро одну замужнюю даму с темными волосами. Но затем все пройдет. Затем, что я буду нездоров, но что это будет несерьезно и недолго. Две вещи исполнились. Я полюбил Кити, как люблю близкую родственницу, например, тетю Олю. Так, но не больше. Затем, я нездоров. Не опасно и в понедельник отправлюсь на службу. Почему-то мне кажется, что все эти гаданья, не гаданья, а прямо Воля Божия. Бог не открывает людям будущее, но мне это кажется странным, все эти гадания. Вздор или нет, но меня это мучает. Хотя я и не верю гаданью. Так хорошо бы с Тобою поговорить. Папа, пожалуйста, не показывай письма.



Храни Тебя Господь.



Твой Иоанчик.



Иоанн Константинович, кн. Письмо Константину Константиновичу и Елизавете Маврикиевне, 22 июня/4 июля 1908 г. Гамбург // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2007. — [Т. XV]. — С. 446—447.

Гамбург. 22 июня/4 июля 1908 г.



Дорогие мои Мама и Папа!



Вот мы и в Гамбурге. Дорога сюда была чудесная. В Берлине осмотрели Lieges allee, Национальную галерею, картинную галерею и съездили в Потсдам, где видели дочь Императора Германского. Больше всего мне понравился Потсдам и дорога туда. Удивительно живописно. В особенности вид с одного места. Все в зелени. Погода дивная. Порядок в парках, на улицах — отличный. Шоссе содержали в замечательной опрятности. Потсдамский дворец напоминает Петергоф. Везде мы путешествовали инкогнито, что было очень весело. В Потсдаме нам показывал дворец гид, который принял Костю за аптекаря. Видали могилы императоров и императриц германских. Т. е. не самые могилы, а обелиски, сделанные из мрамора. Работа изумительно хорошая. Могилы теперешнего императора находятся в Потсдаме, а все другие в Шарлоттенбурге.17 Я еще забыл сказать, что мы были в аквариуме и видали там морские водоросли, которые, если присмотреться, движутся как живые существа. Там же видали пресмешного шимпанзе, который делает разные фокусы, как — лазал на дерево, качался на трапеции, ел орехи и т. п. Но когда к его клетке подошли дамы, то он стал форменным образом кокетничать. Если хорошенько присмотреться, то это совершенно человек. Кроме того, мы были в зоологическом саду и видели мишку, который, прося хлеба, кокетничал, прикладывая скрещенные лапы к своей щеке, а до этого махал ими. До того он был миленький, что жаль было от него отходить. Завтракали мы в отеле , а обедали в Vultonhotel, где отдыхали и куда временно поместили ручной багаж. Казначеем в этот день был я. Сначала страшно терялся и даже куда-то дел 18 марок. Но постепенно привыкаю считать деньги.



Здесь, в Гамбурге, довольно хорошо. Было чудесно, когда мы приехали и нас никто не знал, т. к. паспорта мы сразу не показали. С докторами Н Н поговорил без нас, и потом сразу нас представил как князей. На счет комнат условились раньше, а также и за обеды и за все прочее. А уже когда все было готово, то показали паспорта. Все были поражены, но было уже поздно. Мы, таким образом, их надули и сами остались при своем, т. е. они с нас ничего не могли содрать лишнего.



Завтра уже мне 22 года. Надеюсь, что этот год будет лучше, чем прошлый, во всех отношениях.



Христос с Вами.



Ваш первенец



Иоанчик.



Иоанн Константинович, кн. Письмо Елизавете Маврикиевне, 26 июня / 8 июля 1908 г. Гамбург // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2007. — [Т. XV]. — С. 447—448.

Гамбург. 26 июня /8 июля 1908 г.



Дорогая моя Мамочка,



я не могу тебе сказать, до какой степени меня трогают твои письма. Письма не простые, а сердечные — письма «мама». Я в них вижу сердечность и глубокую сердечность. Спасибо тебе от души. Я всею душою постараюсь исполнить то, что ты мне советуешь. Мы вчера из газет узнали о дуэли18 и сейчас же послали телеграмму Зинаиде Николаевне. Ужасно нам бедную жалко, ангела. Такая она хорошая.



Теперь я вот, что тебе хочу сказать. Мне бы ужасно хотелось повидать не только Омама, но и тетю Мими (она меня поздравила с днем рождения и написала, что надеется нас с Костей видеть, на что мы ответили тем же), тетю Луизу и дядю Нини19. Кроме того, я считаю моим долгом съездить в Альтенбург на могилки Опапа20 и дяди Эрнста. Затем надо повидать Тэзю Танту, Михен Роткирх и семью, которую ты так хотела, чтобы я повидал. Мы это можем сделать приблизительно между 10 и 14 августа старого стиля. Обращаюсь теперь к тебе с просьбой, а именно. Пожалуйста, узнай, где они все будут находиться в это время. У Омама мы думаем пробыть целый день, а у остальных часа три. Мне бы ужасно хотелось бы всех их повидать, а кроме того, я считаю своим долгом сделать тебе это удовольствие. Мы начали наше лечение в прошлую пятницу. Сегодня доктор нас видел, и сказал «entschieden besser»*, и чтобы были «total»** здоровым надо всего здесь пробыть 4 недели. Затем в Монтрё 2 недели, и остальное на купанья. Мы приблизительно составили расписание. Последнее составлял Костя. Из Гамбурга думаем выехать 16 июля и пробыть в Швейцарии с 17 июля по 31 июля. В Париже с 1—4 августа. В Ульгате, это близ Трувилле, с 4—10 августа. А все остальное — на родственников. Думаем ездить по всей Германии, чтобы их разыскивать. Живется здесь очень хорошо. Каждый день читаем час по-французски, и час по-русски. По-русски мы читаем «Обрыв» Гончарова, а по-французски прочли Froufrou par Mailhac и читаем Adrienne Lecouvreur par Legouve21. Читали биографию , и хотели прочесть его произведения, но не могли, т. к. совершенно оба не знаем мифологию, что стыдно, а кроме того, очень жаль, т. к. мы могли бы гораздо больше прочесть, чем, надеюсь, прочтем. Висбаденский батюшка отслужил сегодня нам молебен за здоровье Анмамуленьки, а затем завтракал у нас, а также и почетный опекун Горянов — бывший гродненский гусар. Он староста здешней церкви. Он вспоминал, что ровно 48 лет тому назад, он завтракал в Варшаве у Анмама. Христос с тобою, дорогой мой Ангел. Храни тебя Господь.



Твой Иоанчик.



Иоанн Константинович, кн. Письмо Елизавете Маврикиевне, 27 июня / 10 июля 1908 г. Гамбург // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2007. — [Т. XV]. — С. 448.

Гамбург



27 июня / 10 июля 1908 г.



Вся эта наша программа, разумеется, только предположительная. Сообщаю ее тебе для того, чтобы ты могла дать на нее свои заключения.



Нежности без конца.



P. S. Нужно ли заезжать в Париже к дяде Павлу? Сегодня приехал дядя Владимир с Граббе22.



Иоанн Константинович, кн. Письмо Елизавете Маврикиевне, 17 июля 1908 г. Гамбург // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2007. — [Т. XV]. — С. 448—450.

Гамбург. 17 июля 1908 г.



Дорогая моя Мусь.



Очень тебя прошу меня простить, что пишу позже обыкновенного. Но, написав тебе письмо в воскресенье, я нашел, что оно было слишком грязное. 15-го мы обедали у дяди Владимира. Там же обедал Кирилл с женой23. Она в лице страшно изменилась, т. е. постарела. Но, на самом деле, фигурой замечательно красивая и очень милая, у нее дочь Мария, которой уже полтора года. По ее словам  Kind. Для своих лет большого роста. Черные букли и так вьются, что трудно проникает при мытье мыло. Немного уже говорит. Страшно любит, когда ее сажают на маленькую [панику]. Соскучились мы здесь порядочно. Я страшно рад видеть милую Бабушку. Подумай, что я ее не видал уже целых девять лет. Она нам прислала прелесть, какую милую телеграмму, в которой пишет, что будет рада видеть gute Kinder*, и что дядя Нини уезжает на этих днях и спрашивает, не можем ли приехать 3-его, на что мы сейчас же и согласились. Я теперь все вспоминаю, как мы жили у Бабушки 9 лет назад. Я, как теперь помню, когда она Гаврилке, Татиане и мне объявила о твоей несчастной болезни, и как Костя был несносный и все приставал к Бабушке, спрашивая, о чем это она нам троим говорила. Как ведет себя Бубенкенг? Послушен ли он? Скажи ему, пожалуйста, что его крестный Илио целует его и спрашивает, что привезти ему из Парижа. Может быть, маленький моторхен? Конечно, если он будет пай!



Меня очень тянет домой и на Царскую службу. Подумай, какая у меня была радость, когда я узнал, что наш полк получил первый приз! Приз Государя Императора за полевую езду. Так приятно после всей истории. Струве мне писал, что они все, т. е. офицеры, целых два дня не могли опомниться от радости. Мы будем жить не в самом Монтрё, а в Glion. Я ошибочно тебе написал, что будем жить в самом Монтрё. Адрес: Montreux Нotel [Righe Wanadois]. В воскресенье мы были в Висбадене у обедни и затем осматривали город. Я никак не думал, что он такой большой. Город замечательно красивый. Самая лучшая точка — это вид с русской церкви и еще немного выше, на горе.



Что Вера? Много ли она говорит. Я чувствую, что она одна прелесть. Что у Вас нового.



Пишите, пожалуйста, чаще.



Крепко тебя обнимаю.



Христос тебя храни.



Твой Илио.



P. S. Мы сегодня видали бывшего твоего пажа Мансурова, который тебе просил низко кланяться и поцеловать ручки.



Иоанн Константинович, кн. Письмо Елизавете Маврикиевне, 17 июля 1908 г. Хуммельсхайн // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2007. — [Т. XV]. — С. 450.

Хуммельсхайн. 17 июля 1908 г.



Дорогая моя Мамочка.



Несколько слов о милой твоей Родине. Нас встретили здесь до слез трогательно. Бабушка,24 дядя Нини и все одни прелести. Тетя Адди25 один восторг. Омама обнимает.



Христос с Тобой.



Твой Первенец.



Иоанн Константинович, кн. Письмо Елизавете Маврикиевне, 3 октября 1908 г. // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2007. — [Т. XV]. — С. 450.

3 октября 1908 г.



От всей души поздравляю тебя, дорогая моя Мусь, с днем Ангела. Дай тебе Господь тишину душевную в этом году. В Крыму я глубоко наслаждался. Навещал каждый день Ольгу , которая больна. Много беседовал с Минни, ездил с ней верхом, шалил и вообще, день проходил очень приятно и незаметно. Ниночка теперь уезжает до января, что мне страшно грустно. Положительно не с кем душу отвести. Пишу так, краткое письмо, так как нечего писать. Увидимся, поговорим.



Храни Вас всех Господь.



Твой Первенец.



Иоанн Константинович, кн. Письмо Елизавете Маврикиевне, 30 ноября 1908 г. // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2007. — [Т. XV]. — С. 450.

30 ноября 1908 г.*



Никому не рассказывай.



Милая, дорогая моя Мама.



Мне сегодня ужасно тяжело. Как Ты знаешь, я у «нее» бываю реже. Последний раз нам было очень хорошо. Но теперь я скучаю и скучаю душой. Помоги мне. Помнишь наш разговор? Жизнь не в жизнь. Я Тебе еще многое расскажу. Прямо душа болит.



Обнимаю.



Твой



Иоанчик.