Календарь | ||
|
14 сентября
Г.Ф.Шукаев. Боевой эпизод из русско-турецкой войны 1828–1829 годов. Вторая половина 19 века
1829 год. 14 сентября (2 сентября ст.ст.) между Россией и Турцией был заключен Адрианопольский мирный договор, русско-турецкая война 1828-1829 гг. закончилась победой русского оружия.
Ф.Крюгер. Портрет А.Ф. Орлова. 1850 год
Хотя войск у Дибича было мало и он мог пополнить ряды полков, выждав подхода резервных частей, но, принимая во внимание спешное стягивание к Адрианополю турецких войск и быструю постройку укреплений, наш главнокомандующий предпочел быстроту действий численности, и 2 августа выступил через Ямболь к Адрианополю. Поход был тяжелым. Наступила знойная пора. Наши солдаты, непривычные к такой жаре, сильно страдали. Злокачественная лихорадка косила ряды. С каждым переходом армия таяла, как после кровопролитного боя. За шесть дней под палящим зноем войска прошли 120 верст, и 7 августа Дибич был у стен Адрианополя. В рядах его армии было не более 17 тысяч бойцов, и это под стенами сильной крепости, в сердце неприятельской страны, вблизи столицы падишаха. Биваки русской армии вечером 7 августа находились в 2–3 верстах от Адрианополя. Дибич с Толем выехали на рекогносцировку, предполагая на следующий день атаковать город. В Адрианополе к этом времени собралось до 10 тысяч регулярной пехоты, 2 тысячи ополчения и 1 тысяча конницы. Жители также собрали до 15 тысяч вооруженной милиции. Местность вокруг города была чрезвычайно пересеченной, что способствовало упорной обороне, местами сохранились каменные стены с башнями. С незначительными силами, бывшими в распоряжении у нашего главнокомандующего, нельзя было окружить город; решительный же штурм мог при упорстве обороны закончиться неудачей. Однако проявлять осторожность в столь решительную историческую минуту было наименее всего уместно, так как могло обнаружить нашу слабость. Только непоколебимая решительность и быстрота могли обещать успех, и надо отдать справедливость нашему главнокомандующему: он оценил обстановку и проявил смелость в наступивший решительный и наиболее важный период кампании. Неожиданное появление русских под стенами Адрианополя ошеломило турок. Почти никаких мер к обороне заблаговременно не было принято. Общая растерянность, нераспорядительность, разногласие между начальствующими лицами, тупое безразличие войск и паника среди населения — вот состояние Адрианополя в день появления у его стен русской армии. Вечером 7 августа к Дибичу явились посланные от Ибрагима и Галиля для обсуждения условий сдачи города. Турки согласились сдать город в случае свободного отступления войск без оружия. Нам досталась в Адрианополе богатая военная добыча. Занятие русской армией Адрианополя произвело огромное впечатление не только в Турции, но и во всей Европе. Настроение в Константинополе было весьма тревожным. Теперь начинали верить, что столице Турции угрожает непосредственная опасность. 9 августа авангард нашей армии продвинулся к Кирклиссу и Люле Бургасу — удар заносился над Константинополем. Падение Адрианополя совпало с целым рядом неудач для Турции. На азиатском театре победоносное шествие русских войск завершилось взятием Эрзурума. Страна была охвачена смутой. Сторонники реформ и защитники старого порядка вели борьбу. При таких обстоятельствах султан склонен был начать переговоры о мире. Однако положение русской армии на театре войны было также очень тяжелым. В Адрианополе войска сильно страдали от невыносимой жары, дождей и недостаточного питания. Заболеваемость была огромной; госпитали были переполнены. Из тыловых областей шли неутешительные вести: Шумла держалась, генерал Киселев, назначенный командующим войсками на левом берегу Дуная, с трудом удерживал турок от нового вторжения в Валахию. Поэтому попытки турок начать мирные переговоры нашли благоприятный отклик в нашей Главной квартире. При этом все же Дибич считал, что дипломатические переговоры нужно вести с твердостью и решительностью, «на военный лад». Уместность с нашей стороны начать переговоры о мире, по мнению Дибича, подтверждалась тем, что 25-тысячной армии, бывшей за Балканами, было совершенно достаточно, чтобы дойти до Константинополя, но слишком недостаточно, чтобы предпринять какие-либо операции против города, насчитывающего 600 тысяч мусульманского населения, или чтобы овладеть европейскими замками на Босфоре. Нельзя отказать в правильности суждений нашему главнокомандующему: чтобы взять Константинополь, ему нужно было занять сильным отрядом Дарданеллы, сбить турок с крепких позиций между Адрианополем и Константинополем, форсировать флотом проливы и штурмовать Константинополь. Посильна ли была такая боевая задача изнуренной долгим переходом 25-тысячной русской армии? 17 августа в Адрианополь прибыли турецкие уполномоченные для переговоров о мире вместе с европейскими дипломатами, старательно заботившимися о скорейшем прекращении войны, угрожающей общему спокойствию. Граф Дибич поручил ведение переговоров князю Горчакову и статс-секретарю Фонтону, но вскоре их заменили назначенные государем граф Орлов и граф Пален. Первоначально переговоры продвигались успешно, но когда возник вопрос о размере контрибуции, турецкие дипломаты, ссылаясь на удручающее состояние финансов в стране, проявили полную неуступчивость. Быть может, поводом к проявлению такой неуступчивости были слухи о малочисленности русской армии, возможности вмешательства Австрии, наконец, известие о движении на выручку столицы 40-тысячного корпуса албанцев. Видя несговорчивость турецких дипломатов, Дибич объявил им, что возобновляет военные действия. В подтверждение этого наши войска двинулись к столице. 2-й корпус занял Визу, 6-й — Люле Бургас, за ним наступал 7-й корпус. Решительная демонстрация увенчалась полным успехом. 2 сентября мирный трактат был подписан уполномоченными обеих сторон. Главные основания мира заключались в следующем: границей в Европе по-прежнему оставались Прут и Дунай; в Азии к нам отходило Черноморское побережье от Кубани до поста св. Николая и крепости Ахалкалаки и Ахалцых. Коммерческий флот получил право свободного плавания через проливы. Греция стала свободной страной, Сербия — вассальным княжеством, Молдавия и Валахия получили отдельное управление». Цитируется по: История русской армии, 1812–1864 гг. — СПб.: Полигон, 2003 с.435-439
История в лицах Ф.Ф.Торнау, воспоминания:
На другой день нашего прихода в это селение Гейсмар получил от генерала Киселева еще не официальное, но весьма положительное известие о том, что четырнадцатого сентября заключен с Портой в Адрианополе мирный договор; вместе с тем он предлагал приостановить военные действия. Не могу сказать, чтоб этот слух нас очень обрадовал. В России нас ожидали скучные стоянки по деревням, бесконечные ученья и вообще все удовольствия мирной гарнизонной службы, от которой каждый из нас готов был отказаться без особенного сожаления. Война еще не надоела нам; кроме того, незнакомые с политическими комбинациями, мы мечтали о завоевании Царьграда, в виду которого проходилось теперь остановиться нашей армии. Гейсмар, разумеется, смотрел на вещи с иной точки зрения и ожидал только формального извещения для того, чтоб отпраздновать мир обычным порядком. В ожидании этого известия он отправил казачьего полковника Золотарева парламентером в Арнаут-Калесси к турецкому коменданту с предложением, во избежание напрасного кровопролития, приостановить столкновения передовых партий, пока не разъяснится слух о заключении мира. (…) Два дня спустя приехал в лагерь Арнаут-Калессинский паша со смешанною толпой конных арнаутов и делибашей, сопровождая курьера, посланного из главной квартиры через Софию, с известием о заключении Адрианопольского мира. Гейсмар приказал на славу угостить пашу и всю его свиту и сделал ему богатые подарки за доставление приятного известия. Пушки возвестили новость солдатам, нас заставили осушить бокалы в ознаменование этого важного происшествия. Война кончилась - с неприятелем мы рассчитались, но болезни и мор далеко еще не окончили с нами своих расчетов: это было ясно. С этим неутешительным убеждением отряд потянулся на другой день обратно во Врацу ленивым шагом, зная, что некуда и незачем спешить. Цитируется: Ф. Ф. Торнау. Воспоминания русского офицера. М. Аиро-ХХ. 2002. с.108-111.
Мир в это время
Автопортрет Джона Констебля. 1806 год
В 1795 г. Джон предпринял первую попытку стать профессиональным художником — он уехал в Лондон и поступил в граверную мастерскую, однако успеха в этом деле не достиг. Он возвратился домой, но через четыре года снова отправился в столицу. На этот раз будущему художнику улыбнулась удача — он поступил в школу при Королевской академии искусств. Однако более важным для его развития оказалось самостоятельное изучение природы, а также произведений английских пейзажистов XVIII в. (Гейнсборо и др.) и пейзажистов классиков, таких как Якоб Ван Рейсдал, Пуссен и Лоррен. «Помни, что лучший твой наставник и руководитель — природа. Учись у нее», — писал художник в одном из своих писем. В 1802 г. в Академии впервые была выставлена его работа, названная «Пейзаж». «В течение двух лет я старался сделать картины, и я нашел показную правду… — писал художник своему другу. — Я скоро вернусь в Ист-Бергхолт, где буду работать без остановки с натуры... и я буду стремиться просто и подлинно изобразить заинтересовавшие меня сцены...» Констебл создал большую серию пейзажей с видами реки Стур («Долина реки Стур с дедхемской церковью», «Белая лошадь», «Телега для сена»), неоднократно изображал стоявшие на ней мельницы («Флэтфордская мельница (Сцена на судоходной реке)», «Плотина и мельница в Дедхеме (Дедхемская мельница)»). В своих работах Констебл предстает смелым и независимым мастером, его принципиально новая трактовка природы не соответствует нормам академического искусства. По мнению художника, основой изображения должно быть наблюдение, а лейтмотивом любого пейзажа — небо («Залив Веймут с горой Джордан»). Следуя традиции голландских мастеров, художник стремится к воссозданию атмосферы, облаков и света («Кукурузное поле», «Пруд у холма Бранч. Хемстед», «Замок Хэдли»). Констебл часто изображал один и тот же мотив при разных метеорологических условиях, тонко передавая их своеобразие; с особой любовью он писал многочисленные этюды облаков («Этюд облаков. Хемстед»). Отличительной чертой стиля художника стала рельефная фактура. Накладывая краски густыми выпуклыми мазками, он отказался от тщательно выписанных деталей и эффектного освещения, впервые использовал чистые зеленые цвета разных оттенков («Водяная мельница в Гиллингеме»). Реалистичность пейзажей Констебла замечательно охарактеризовал Генри Фюсли, сказавший, что, глядя на них, «хочется послать за пальто и зонтиком». В своих картинах Констебл стремился соединить живость и спокойствие, чувственное и рациональное начала («Морской берег и подвесной мост. Брайтон (Пирс в Брайтоне)»). Художник говорил: «Живопись есть наука и ее следует рассматривать как изучение законов природы. В таком случае позволительно считать пейзажную живопись частью натурфилософии, а картины — опытами». Свои пейзажи художник создавал на основе огромного количества пленэрных этюдов, задачей которых было передать свето-воздушную среду, а также правильно сгруппировать персонажей, занятых своими обычными делами. Некоторые свои картины Констебл, впервые в истории пейзажа, писал целиком с натуры. На родине произведения Констебла не пользовались популярностью у публики; не нашел художник понимания и в академических кругах. Однако во Франции его творчество было воспринято с большим энтузиазмом. Работы Констебла привлекли внимание французского художника Теодора Жерико, побывавшего в Англии в начале 1820-х гг. В 1824 г. несколько его пейзажей, в их числе «Телега для сена», были посланы во Францию для участия в Салоне, где принесли своему автору золотую медаль. Французские романтики, особенно Делакруа, были очарованы свежестью и блеском картины. 
Д.Констебл. Открытие моста Ватерлоо. 1829 год
Д.Констебл. Замок Хэдли. 1829 год
В начале 1820-х гг. по заказу своего друга архидиакона Джона Фишера Констебл исполнил серию видов собора в Солсбери («Собор Солсбери из епископского сада»). В 1829 г. Констебл был избран действительным членом Королевской академии. В том же году умерла его жена; депрессия омрачила последние годы художника. Искусство Констебла не имело продолжения в Англии; осужденное Рёскином, оно противостояло искусству Тёрнера и прерафаэлитов. Вместе с тем Констебл оказал заметное влияние на французскую романтическую живопись с ее свободой исполнения и сыграл важную роль в формировании Барбизонской школы, а его энергичная манера живописи и умение создать особое настроение, используя свет, вдохновили художников-импрессионистов, которые унаследовали от него интерес к переменчивым состояниям природы». Цитируется по: Популярная художественная энциклопедия. М.: Советская энциклопедия, 1986
|
даты
Конвертация дат материалы О календарях 
|
|
