Лукьянов С. М. Запись беседы с А. Ф. Кони

402

№ 2

С. М. Лукьянов

Запись беседы с А. Ф. Кони⁷³

Из разговора с Анатолием Федоровичем Кони 8-го октября 1914 г.

В первый раз А. Ф. Кони видел Соловьева мельком во вторую половину 60-х годов у Писемских в Москве. Тогда Соловьев был еще подростком⁷⁴.

Затем он встретился с Соловьевым много лет спустя во второй половине <18> 70-х годов в Петербурге. А. Ф. Кони был на вечере у Юлии Федоровны Абаза, жившей с мужем-министром на Фонтанке (кажется, он был в эту пору уже министром)*. Среди гостей находилась и графиня С. А. Толстая (рожденная Бахметева), вдова поэта. Был здесь также Соловьев. С графиней С. А. Толстой больше видеться не приходилось. Она оставила по себе впечатление «мягкой кошечки», нежной и вкрадчивой. Соловьев, кажется, ничем не выдавался, но вид у него был нездоровый, «зеленоликий».

Более близкое знакомство с Соловьевым установилось у А. Ф. Кони тогда, когда тот стал сотрудничать в «Вестнике Европы»⁷⁵. По мнению А. Ф. Кони, Соловьев никогда не был всецело в лагере этого журнала. В кружке М. М. Стасюлевича⁷⁶ господствовала некоторая прямолинейная нетерпимость. Чтобы быть принятым в этот кружок, надо было предъявить некоторый «инвентарь» взглядов и убеждений. Малейший недочет считался достаточным основанием для того, чтобы человек был признан недостойным вступления. М. М. Стасюлевич очень настойчиво требовал, чтобы ближайшие сотрудники еженедельно по субботам собирались у него за обеденным столом. Это была своего рода «повинность». Застольные беседы часто бывали очень интересными, но тут все держались раз навсегда одобренного «инвентаря».

После обеда переходили из столовой в гостиную, а для разговоров a parte** уединялись в маленькую комнатку, которая называлась «конспиративной». Здесь иногда высказывались друг перед другом более откровенно. Припоминается интересный случай с Кавелиным⁷⁷. За столом шла речь о конституции,

403

и Кавелин не возражал. В «конспиративной» же комнатке он высказался перед А. Ф. Кони в том смысле, что Россия нуждается не в конституции, а в хорошо осведомленном самодержавии. Когда А. Ф. Кони спросил, почему Кавелин не оспоривал взглядов, которые выражались в этой части за обедом, тот прямо ответил, что в столовой этого делать было нельзя.

На Соловьева смотрели сначала немного свысока, полагая, очевидно, что он еще не усвоил «инвентаря» как следует. Не оценивали должным образом и его гениальности, хотя он был выше других на несколько голов. Сам Соловьев держался осторожно, зачастую прямо не высказывался, отшучивался. Только после статьи «Идолы и идеалы» (1891)⁷⁸ А. Ф. Кони заметил перемену в отношениях кружка к Соловьеву. Направился Соловьев в «Вестник Европы» главным образом из-за невозможности найти другой приют для себя. Более самостоятельно держались в кружке Спасович⁷⁹ и сам А. Ф. Кони, связанный с М. М. Стасюлевичем старой дружбой.

Про отношения Соловьева к женщинам А. Ф. Кони может сказать только одно, что он не прочь был свести разговор на скользкие темы и любил «скабрезные» анекдоты. С. П. Хитрово А. Ф. Кони встречал у Ю. Ф. Абаза. Она показалась ему женщиной очень чувственной, способной зажигать страсть. Ему не понравилась ее манера держать себя. Сидела положив ногу на ногу, да так, что нога открывалась чуть не до колена. К Соловьеву она относилась пренебрежительно, подчеркивала свою дружбу с ним. Однажды она пригласила А. Ф. Кони к себе на обед. Жила она тогда на Песочной улице. А. Ф. Кони был приглашен собственно «на Соловьева». Тот, однако, запоздал. С. П. Хитрово решила, что ждать его нечего, ибо-де незачем его баловать. Своей близости к С. П. Хитрово Соловьев и сам не скрывал. Он часто, напр<имер>, говорил у Стасюлевичей, что не может оставаться более, ибо нужно торопиться к ней. Это очень не нравилось г-же Стасюлевич⁸⁰. Ю. Ф. Абаза отзывалась про С. П. Хитрово, что она «вне линии» во всех отношениях. Вообще же она относилась к ней хорошо.

Уже после смерти Соловьева А. Ф. Кони пришлось как-то летом жить в Сестрорецке. Там же, по одному коридору с ним, проживала и С. П. Хитрово. Иногда она поражала его своим видом и неосновательными суждениями. Так, напр<имер>, она стала однажды уверять А. Ф. Кони, что Соловьев относился к евреям очень враждебно. А. Ф. Кони оспоривал ее, ссылаясь, между прочим, на то, что Соловьев перед смертью молился за евреев. С. П. Хитрово разгорячилась и начала утверждать, что Соловьев, по своей близости к ней, высказывался перед нею откровеннее, чем перед другими. На другой день она сама призналась А. Ф. Кони, что наговорила накануне много лишнего. По-видимому, по временам на нее «находило», особенно по вечерам, к ночи и не без влияния сторонних агентов.

М. А. Хитрово*, дипломата, А. Ф. Кони лично не знал. Про семейную жизнь супругов Хитрово он ничего сказать не может. Всем было, впрочем, известно, что С. П. Хитрово давно жила раздельно от мужа.

Про князя Д. Н. Цертелева** сведения у А. Ф. Кони скудные. Он казался ему каким-то ненормальным.

Про визионерство*** Соловьева А. Ф. Кони рассказывает такие случаи. Нередко за столом у Стасюлевичей приходилось замечать, что Соловьев вдруг

404

умолкал и уставлялся глазами в одну точку. Его не трогали, и потом он как-то приходил в себя.

Вскоре после того как Соловьев написал статью о Пушкине (статья о Пушкине относится к 1897 г.), А. Ф. Кони выразил некоторые суждения о дуэли Пушкина, не согласные с воззрениями Соловьева⁸¹. Тому это очень не понравилось, и он стал готовиться к ответу в печати. Это было, в свою очередь, неприятно М. М. Стасюлевичу. Желая положить конец недоразумению, А. Ф. Кони после обеда у Стасюлевичей уединился с Соловьевым в «конспиративной» комнатке и спросил его, почему он держится так натянуто. Тот объяснил, в чем дело. Тогда А. Ф. Кони предложил помириться на том, что при перепечатке его статьи в академическом издании неприятное для Соловьева место будет исключено. Соловьев на это согласился⁸². Чтобы окончательно перейти на дружескую ноту, А. Ф. Кони тут же рассказал довольно неприличный анекдот про «десерт» в монастыре (разговор жеманной дамы с монахом). Соловьев ужасно расхохотался.

Простившись со Стасюлевичем, А. Ф. Кони и Соловьев отправились вместе домой. Первый жил тогда на Невском, а второй — где-то на Песках. А. Ф. Кони предложил Соловьеву подвезти его. Дорогой Соловьев много смеялся, вспоминая про «десерт», так что извозчик даже оборачивался на седоков. У квартиры А. Ф. Кони Соловьев выразил желание навестить его и спросил, есть ли у него вино. Конечно, А. Ф. Кони пригласил его к себе. Соловьев сел за письменным столом, а А. Ф. Кони вышел в соседнюю комнату и послал служанку за бутылкой Chambertin. Эти маленькие хлопоты продолжались минуты три. Когда А. Ф. Кони вернулся в кабинет, он застал Соловьева сидящим в застывшей позе с устремленным в угол комнаты взглядом. А. Ф. Кони спросил, что такое с ним. Тем временем служанка принесла откупоренную бутылку и два стакана. Соловьев отозвался не сразу, а потом, в свою очередь, спросил А. Ф. Кони, видел ли тот дьявола. А. Ф. Кони стал толковать, что дьявол есть воплощение зла, что это-де — нечто отвлеченное и т. д. Соловьев начал его оспоривать, указывая на то, что он видел дьявола во плоти — как его обыкновенно изображают. Он вот и теперь его видел и даже разговаривал с ним. О чем велся разговор между ними, Соловьев не захотел передавать. Потом он несколько успокоился и сообщил А. Ф. Кони, что видел дьявола однажды во время плавания по Финскому заливу. Плавание было приятное. Соловьев прекрасно спал в каюте. Утром, проснувшись, он увидал дьявола сидящим на подушке: «мохнатого, серого с желтыми, колючими глазами». А. Ф. Кони хорошо запомнил выражение «колючие глаза». Соловьев спросил дьявола, известно ли ему, что Христос — воскрес. Дьявол отвечал, что это ему известно, но что он тем не менее оседлает Соловьева. При этом он вскочил Соловьеву на плечи и стал пригибать его к земле. Соловьев принялся произносить заклинания, и дьявол понемногу ослабел и освободил Соловьева. После этого Соловьев выбрался из каюты на палубу, и тут ему сделалось дурно.

Интересен случай, имевший место 13-го мая 1900 г., в год смерти Соловьева. В тот день было обычное обеденное собрание у Стасюлевичей. Явился Алексей Жемчужников⁸³, оказавшийся тринадцатым. Старик заупрямился, говоря, что он хочет еще жить. Чтобы успокоить его, приставили лишний прибор и положили за ним книжечку «Вестника Европы», которая должна была заменять отсутствующего четырнадцатого гостя. Соловьев сказал, что Жемчужникову нечего бояться за себя, так как, по поверью, умереть должен младший, а таковым оказывается сам Соловьев. Все, конечно, смеялись, а 31-го июля 1900 г. Соловьев, как известно, скончался.

405

В последнюю зиму с Соловьева писала портрет г-жа Кавос⁸⁴. Портрет вышел, по мнению А. Ф. Кони, не очень удачный. Художница предложила портрет Соловьеву. Тот отказался принять его тогда же и выразил желание взять его осенью, когда устроит себе жилье, если только до тех пор не умрет. Г-жа Кавос сказала, зачем же ему умирать, еще рано. Соловьев ответил, что он думает, что душа, остающаяся, по церковному обряду, сорок дней после смерти в общении с землей, должна пребывать в это время в тяжелой форме и что, по его мнению, она должна являться в виде птицы, перелетающей с места на место, чтобы посетить дорогие места. При этом он прибавил, что сам он после смерти обратится в филина и будет пугать людей. Соловьев обещал, что в случае, если его предположение окажется основательным, он даст г-же Кавос знать о себе. На лето г-жа Кавос уехала за город и вернулась в свой дом на Каменноостровском проспекте 30-го июля. Легла спать по случайной причине не в спальной, а в комнате рядом с мастерской. Ночью она проснулась от какого-то шума в мастерской. Подумала было, что туда пробрался вор, но потом успокоилась, сообразив, что попасть на третий этаж снаружи вор не может, а хода в мастерскую из других комнат нет. Утром она вошла в мастерскую и увидала, что большое итальянское окно раскрыто настежь, а у портрета Соловьева лежит на полу какая-то птица. Вероятно, ночью окно было открыто порывом ветра, и через окно влетела стремительно птица, убившаяся до смерти при ударе о портрет.

В знакомствах Соловьев был неосторожен. Так, А. Ф. Кони считает очень сомнительным его знакомство с В. Л. Величко, которого он хотел даже притянуть к «Вестнику Европы». Впрочем, он соглашался далеко не со всеми взглядами В. Л. Величко. Сомнительным представляется А. Ф. Кони и знакомство Соловьева с Кузьминым-Караваевым.

В одно время Соловьев жил где-то на Песках. Ход в комнату — чуть не прямо с улицы. Неуютно, убого. Когда А. Ф. Кони стал выражать свои сетования по этому поводу и указал на то, что Соловьев живет, по-видимому, каким-то беспризорным, безо всякой дружеской заботливости о нем, Соловьев не возражал. Впоследствии этой же темы коснулся А. Ф. Кони и в разговоре с С. П. Хитрово. Собеседница энергично оспоривала его, ссылаясь на то, что она всячески старалась обставить Соловьева надлежащим уходом.

Про наружность Соловьева А. Ф. Кони отзывается так: верхняя часть лица — Иоанн Креститель, Христос; нижняя — Сатир, особенно если представить себе лицо без усов и бороды.

А. Ф. Кони подчеркивает, что ему очень нравилось обыкновение Соловьева креститься перед обедом и после обеда. Он проделывал это и у Стасюлевичей. Однажды А. Ф. Кони был на обеде с Соловьевым у барона Гинцбурга⁸⁵ в еврейском доме. И там Соловьев неизменно крестился.