«Остров русов» как географический образ

В составе рассказа об «острове русов» — если принимать во внимание все его версии — выделяются несколько пластов тематически разнородной информации: это, во-первых, сообщения о географическом положении, размерах, климате, природных богатствах и людских ресурсах земли русов; во-вторых, сведения о происхождении русов и обстоятельствах их появления на «острове»; в-третьих, известия этнографического плана (черты характера, внешность, одежда, обычаи, религия русов); наконец, данные о социальной организации русов и функциях их верховного правителя, а также о сфере деятельности русов и их внешних контактах. Сообщения исламских авторов об «острове русов» неоднократно переводились на русский язык, начиная с XIX в.; в 1965 г. наиболее важные из них были заново переведены и проанализированы А.П. Новосельцевым, а в 2009 г. — Т.М. Калининой³.

Изучение рассказа об «острове русов» и в особенности споры об его местонахождении породили огромную историографию. Большинство востоковедов, начиная с Х.-М. Френа, помещают его в северной части Восточной Европы — в районе Новгорода, Ладоги, Ростова — Ярославля или в Волго-Окском междуречье. В пользу северного положения «острова русов» высказываются также многие историки Древней Руси и археологи, предлагающие и ряд других вариантов его локализации в пределах этого региона — Старую Руссу, острова Сааремаа и Рюген в Балтийском море, Карельский перешеек. Параллельно с точкой зрения о местонахождении «острова русов» на севере в историографии высказываются и предположения о том, что поиски «острова» следует вести в южном направлении — в Киеве, в районе Кубанской дельты и в Приазовье в целом, в Крыму, в Северной Добрудже, на Каспии⁴.

Практически все исследователи, сформулировавшие те или иные предположения относительно местонахождения «острова русов», исходили и исходят из двух посылок. Во-первых, из представления о том, что «остров русов» — это некое гомогенное «русское» пространство, откуда русы приходят в землю славян и которая является отправной точкой для их заморских походов. Во-вторых, из уверенности в том, что арабо-персидские авторы, повествуя об «острове русов», описывали некий реальный географический объект в пределах Восточно-Европейской равнины и омывающих ее морей — будь то остров (или группа островов), полуостров (ибо арабское слово джаз╖ра допускает и такой перевод), город с подвластной ему округой или область, расположенная в междуречье крупных рек.

Соответственно, одним из основных направлений исследования стал поиск либо такого объекта, который более или менее отвечал бы имеющимся в мусульманских источниках данным о географическом положении и размерах «острова», его населении, климате, полезных ископаемых и т.п., либо «островного» топонима, вроде древнескандинавского наименования Новгорода Hólmgarđr. А поскольку информация об «острове русов» в различных версиях рассказа не лишена противоречий, то аргументация в пользу той или иной интерпретации сообщений арабо-персидских авторов неизбежно опирается лишь на отдельные сведения источников, оставляя без внимания прочие.

Следствием такого подхода является сосуществование в историографии двух прямо противоположных оценок степени достоверности данных об «острове русов». С одной стороны, в рассказах мусульманских авторов находят поддающиеся идентификации сведения, вплоть до «точных топографических деталей», на основе которых даже делаются попытки реконструкции карты «острова»⁵, с другой — обвиняют арабо-персидских ученых в пристрастии к «сказочной экзотике» и желании «поразить читателя курьезами», которые в значительной мере девальвируют приводимую ими информацию и тем самым освобождают исследователя от необходимости искать ей объяснение⁶.

При этом одна и та же признаваемая достоверной деталь описания может с равным успехом использоваться в качестве доказательства при локализации «острова русов» в самых разных концах Восточной Европы. Так, например, указание источников на заболоченную почву и сырой климат «острова» рассматривается как убедительное свидетельство местонахождения этого объекта и в Новгородской земле, и на Тамани, а также в Крыму, Северной Добрудже и на острове Рюген.

История исследования рассказа об «острове русов» показывает, что попытки прямого переноса на карту сведений исламских авторов об этом объекте не дают убедительных результатов. Такая методика не учитывает, что в случае с «островом русов» мы имеем дело не с реальной географией, а с географическим образом. Этот образ формировался с конца IX в. на стыке двух традиций арабо-персидской географии, каждая из которых отражала внешнюю активность русов на разных направлениях — юго-восточном (Нижняя Волга, Каспий, Ближний Восток) и юго-западном (Черное и Средиземное моря)⁷.

Одна традиция представлена рассказами авторов X–XIII вв., живших в Иране и на сопредельных территориях, которые входили в состав государства Саманидов и пришедших им на смену Газневидов, Караханидов и Сельджукидов, — Ибн Русте, ал-Макдиси (и пользовавшиеся его материалами Йакут и Закарийа ал-Казвини), анонимного автора ║уд╛д ал-‘āлам, Гардизи, ал-Марвази, Мухаммада Ауфи. Источники информации, которыми пользовались эти ученые, принадлежали к сфере торговых и политических контактов восточных провинций халифата с Нижним и Средним Поволжьем.

Другая традиция отражена в сочинениях арабских авторов второй половины XI — первой трети XIV в. — ал-Бакри, Ибн Са‘ида, Абу-л-Фиды и ад-Димашки. Источники информации этих ученых были связаны не с восточными, а с западными, средиземноморскими, областями халифата, что позволило им собрать сведения об «островах русов» в Черном и Азовском морях.

Весьма показательно, что топо- и гидронимика того и другого вариантов рассказа об «острове русов» совершенно различна. Ибн Русте и Гардизи называют лишь два населенных пункта — Хазаран (часть города Итиль) и Булгар на Средней Волге⁸. В ║уд╛д ал-‘āлам в качестве южного рубежа земли русов упоминается река Р╛та (воплощающая представления персидского анонима сразу о нескольких реках Восточной Европы, точно идентифицировать которые пока не удается⁹). Ал-Марвази говорит о Хазарском море как об объекте набегов русов¹⁰, а Ибн Ийас (приводящий в своем географическом сочинении сразу две версии рассказа о стране русов) сообщает о торговых контактах с Индией и Китаем, а также о том, что северная часть Руси прилегает к морю Мрака, под которым в исламской традиции подразумевалась северная часть Атлантики и моря Северного Ледовитого океана¹¹. Таким образом, все географические названия, упоминаемые данной группой источников в связи с описанием «острова русов», довольно определенно указывают на северное расположение Руси и на восточное и юго-восточное направление ее внешних связей.

В сообщениях же авторов из средиземноморского региона представлена совсем иная географическая номенклатура: город Р╛сийā, моря Н╖╚ас и Мāн╖╚ас (Черное и Азовское), ал-Андалус (мусульманская часть Испании),

озеро ┴╛мā, два рукава реки Атил, один из которых течет в Черное море¹², а другой впадает в Каспийское (Хазарское) море. Как видно, сведения этой группы источников отражают другой пространственный ареал внешней активности русов, связанный с бассейном Черного и Средиземного морей.

Таким образом, с точки зрения своего состава рассказ об «острове русов» неоднороден, а сведения о нем, циркулировавшие на востоке и западе исламского мира, помещены в разный географический контекст.

Если обратиться к пространственной структуре самого образа «острова русов», то она двучастна. Для описания русов составитель «Анонимной записки» использовал два масштаба: первый — микромасштаб, обрисовывающий (вплоть до бытовых деталей) устройство общества русов в их локусе власти; второй — куда более крупный региональный масштаб, показывающий место «острова» в системе отношений с другими странами и народами. Мы видим, во-первых, ядро «острова» — локус власти, а во-вторых, ресурсную базу русов — славянскую периферию с размытыми границами. Все остальное — совершенно не в фокусе, в частности, то множество расположенных на «острове» городов, о которых говорит аноним.

Образы, задающие внутренние параметры «острова русов», все до одного безымянные: авторам всех версий рассказа неизвестно наименование хотя бы одного их города¹³, реки или горы; неизвестен язык русов; в средне-азиатской традиции рассказа не указано даже название того моря (или озера), в пределах которого находился «остров русов». Все конкретные данные, сообщаемые о русах, касаются организации их общества и верховной власти или являются сведениями этнографического толка (нравы, обычаи, одежда), которые мусульманские информаторы узнавали либо от самих русов, доходивших с купеческими караванами до ближневосточных городов, либо от своих хазарских и булгарских контрагентов, поддерживавших торговые отношения с областями русов. Даже единственный арабский путешественник по Восточной Европе X в. Ибн Фадлан, видевший русов собственными глазами, встретился с ними в Булгаре, то есть за пределами собственно русской территории. В отличие от сообщений о всех других народах региона, в рассказе о русах в «Анонимной записке» нет указаний на расстояния между землей русов и другими народами.

Можно говорить даже о своего рода экстерриториальности «острова русов»: на политической карте региона страна русов присутствует, но в географическом смысле ее как бы и нет. И дело тут не в недостатке конкретных сведений у арабских географов, а в самой реальности конца IX в., когда составлялась «Анонимная записка».

В литературе уже неоднократно отмечалось, что в рассказе об «острове русов» русы противопоставлены славянам, но при этом не учитывалась природа этого противопоставления. Между тем отграниченность русов от славян — как ее рисуют арабо-персидские авторы — была не пространственно-географической, а социокультурной, экономической и политической¹⁴. Русы противопоставлены славянам прежде всего по своему образу жизни: их единственное занятие — торговля рабами и пушниной, они сами ничего не производят, а все необходимое для жизни берут у славян силой. Мечи русов названы их основным «средством производства», а также единственной вещью, передаваемой по наследству рядовыми русами.

По словам Ибн Русте (первого по времени автора, рассказывающего об «острове русов»), русы состоят из отдельных групп (╚ā’ифа, букв. «класс», «разряд», «группа», «религиозная община»), которые только перед лицом внешнего врага выступают солидарно, а между собой непрерывно соперничают. Описанный порядок разрешения таких споров позволяет считать, что какую-то роль во внутригрупповой консолидации играли кровнородственные связи: когда конфликтующие были недовольны приговором правителя, их спор разрешался путем поединка, за ходом которого наблюдали родственники (‛аш╖ра, букв. «род», «племя», «родня») с обеих сторон. Поэтому большинство переводчиков данного фрагмента передают термин ╚ā’ифа как «род» или «племя»¹⁵.

Вместе с тем у слова ╚ā’ифа есть и другие коннотации. Оно происходит от глагола ╚āфа, обозначающего такие действия, как «обходить кругом», «совершать обход», а также «плавать», «держаться на воде». Это позволяет

Арабское серебро из восточноевропейских кладов.

полагать, что Ибн Русте говорит о русах-дружинниках. О том, что составитель «Анонимной записки» имел в виду именно их, можно заключить по информации более позднего варианта рассказа об «острове русов», сохранившегося в составе персоязычного сочинения конца X в. ║уд╛д  ал-‛āлам, где отмечается, что среди русов есть «группа, отличающаяся доблестью и благородством» (перс. мурувва)¹⁶. В.В. Бартольд, В.Ф. Минорский и А.П. Новосельцев видели в этом сообщении «Худуд ал-алам» свидетельство о наличии у русов определенной категории воинов-дружинников, основным занятием которых были набеги на соседние народы¹⁷.

Важная деталь рассказа об «острове русов» — это указание на то, что среди русов нет землевладельцев («нет у них недвижимого имущества, ни деревень, ни пашен»), откуда следует, что территориализация власти в обществе русов в конце IX в. еще находилась в зачаточном состоянии, а само их государство в это время фактически являлось самоорганизованной правящей знатью. Об отсутствии какой-либо территории за пределами резиденции правителя, на которую бы распространялась власть русов, говорит и характер описания «острова», в котором не фигурируют названия его городов, рек, гор и других географических объектов или упоминания о внешних границах руси. Вполне вероятно, что отсутствие информации о политических границах руси конца IX в. и привело к формированию образа Русской земли как «острова», то есть пространства, отграниченного от остального мира естественными границами.

В параллель к данному сообщению можно привести текст договора руси с Византией 911 г., где русские послы, принося клятву, демонстрируют не территориальное, но родовое самосознание («мы от рода рускаго»)¹⁸.

Если выйти за рамки рассказа об «острове русов» и обратиться к упоминаниям о русах в других исламских источниках IX — первой половины X в., то мы увидим, что в них нет никаких сведений о месте обитания русов, зато есть многочисленные указания на теснейшую связь русов со славянской средой. Ибн Хордадбех — первый арабский автор, упоминающий о купцах-русах, — прямо называет их «видом» славян¹⁹. Интерпретация сообщения

Ибн Хордадбеха о русах обычно ведется в контексте нумизматических реконструкций торгового пути от Балтики до Багдада. И, соответственно, основное внимание уделяется самому маршруту русов. А вот откуда приходят русы, как правило, остается вне поля зрения, и понятно почему: Ибн Хордадбех ничего не говорит не только о стране русов, но и хотя бы о каком-либо месте их проживания. Ему известно лишь то, что русы везут свои товары из «самых отдаленных [окраин страны] славян», причем в Хазарию они попадают по «Реке славян», а о том, каким путем они добираются до Черного («Румийского») моря, Ибн Хордадбех не сообщает. То есть на международном рынке русы появляются, можно сказать, из ниоткуда, и единственной частью пространства, маркируемой как «русская», оказывается торговый маршрут, по которому они идут. При этом по мере удаления от Багдада этот путь русов становится все менее и менее отчетливым для их исламских контрагентов, теряясь где-то у «самых отдаленных [окраин страны] славян».

Плотный «славянский» контекст сообщения о русах (везут товары из земли славян, плывут по «Реке славян», говорят по-славянски) не случаен: Ибн Хордадбех описывает русов через знакомый арабам этноним «славяне» (са╗āл╖ба) и называет их «видом» (джинс) славян, а обрисовывающий сходные торговые маршруты Ибн ал-Факих (начало X в.) вообще не пользуется этнонимом «русы» и приписывает эти торговые маршруты славянам²⁰. Таким образом, до начала X в. внешний наблюдатель с трудом мог отграничить русов от славян. С одной стороны, Ибн Хордадбех подчеркивает особость русов, но с другой — тут же указывает, что это особость в рамках славянской общности («вид славян»), а для Ибн ал-Факиха выделенность русов из массы славян становится уже совсем неразличимой. Очевидно, что Ибн Хордадбех в лице русов описывает новый этносоциальный феномен, который именно в силу его новизны с трудом поддается описанию. О том, что это именно этносоциальный феномен, говорит то, что для описания русов как части славянской общности Ибн Хордадбех использует тот же самый термин джинс, что и для обозначения каст в своем рассказе об Индии. В современном Ибн Русте источнике другой языковой традиции, «Раффельштеттенском таможенном уставе» (904/6 г.), также имеется свидетельство тесной связи русов со славянами: согласно этому уставу, купцы-славяне, приходящие в Баварское Подунавье, приходят туда «от руси» (de Rugis)²¹.

То есть земля («остров») русов в описании мусульманских авторов предстает не чем-то внешним по отношению к земле славян, а напротив, тем, что бывает трудно отграничить от нее. Поэтому «остров русов» можно определить как часть земли славян, где формируется новая идентичность — русы. И географический образ «острова русов» эту новую идентичность и показывает in statu nascendi.

Чуть ли не единственной конкретной подробностью географического плана, относящейся непосредственно к земле русов, является сам термин «остров», поиски которого стали своего рода навязчивой историографической идеей. Арабское слово джаз╖ра употребляется как физико-географический термин в значении «остров», «полуостров», «большой участок суши, окруженный водой» (например, ал-Джазирой называется область в междуречье Тигра и Евфрата). Для наименования водного пространства, окружающего «остров русов», в переводах на русский язык используется слово «море», в то время как арабское ба╝р имеет и другое значение — «большая река» (Нил, к примеру). У некоторых авторов вместо термина ба╝р стоит бу╝айра («озеро»)²², которое морфологически является уменьшительным от словаба╝р. Учитывая весьма широкий смысловой диапазон всех этих терминов, следует признать, что в действительности под словосочетанием «остров русов» мог подразумеваться любой участок суши, омываемый водой, в том числе речной.

Основными центрами получения информации о русах на востоке и западе мусульманского мира во второй половине IX — начале X в. были не сами русские земли, а Булгар, Итиль, Багдад, каспийские, причерноморские и средиземноморские города, причем во все эти пункты (за исключением Багдада) русы прибывали по воде, создавая у местных жителей стойкое впечатление о том, что способ передвижения на кораблях является единственно возможным в той стране, откуда приезжали русы. Поэтому первоначальное представление о русах как об «островном» народе вряд ли покажется сильно преувеличенным. Характерно, однако, что по мере накопления информации о русах в мусульманских странах термин «остров» совершенно перестает употребляться восточными авторами при характеристике Руси. Уже в рассказе о трех «группах» русов (середина X в.), где приводятся первые в арабо-персидской литературе наименования русских городов, о каком-либо «острове русов» ничего не говорится²³.

Весьма показательно, что поздние арабо-персидские авторы не обращали внимания на географический смысл термина джаз╖ра («остров», «полуостров»), а понимали рассказ об «острове русов» как обобщенную информацию о русах и их правителе, в связи с чем пространственная локализация «острова» не представляла для них никакой проблемы: они просто помещали «остров русов» там, где пребывал известный им древнерусский верховный правитель. Например, ряд писателей XII–XVI вв., повествующих об истории принятия христианства русами, связывали данные об

«острове русов» с именем русского князя, при котором христианство стало государственной религией Древней Руси²⁴.

---------------------------------------------------------------