Три смерти Александра Чаянова

Три смерти Александра Чаянова

Шанин Теодор Три смерти Александра Чаянова Социологический журнал, 1995, № 1 Московский опыт: сентябрь 1987 Порой личный опыт имеет общественное значение и должен быть зафиксирован. В сентябре 1987 года по приезде в Москву меня пригласили встретиться с Александром Никоновым – президентом Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук (ВАСХНИЛ). Несколько недель тому назад был официально реабилитирован Александр Чаянов и меня просили рассказать по-русски нескольким специалистам о его работах и его влиянии на западную научную общественность. Я согласился. Когда через несколько дней я пришел делать доклад, то нашел аудиторию из шестисот человек, набившихся в актовый зал Академии в юсуповском дворце. Президент открыл слушания речью о выдающейся роли Чаянова в отечественной истории – его теории крестьянской кооперации, обращенной к современному кризису на селе и непосредственно к нынешним спорам о перестроечной стратегии преобразования сельского хозяйства. В свою очередь, я говорил о жизненном пути Чаянова, о его исследованиях и романах, о крестьянах и ученых, о стиле и о сути аналитического мышления. Я говорил и о современном сельском хозяйстве и его теориях, о коллективизации и о моделях кооперации, о тех, кто публиковал работы Чаянова в то время, когда у себя в стране он подвергался гонениям. В заключение я говорил о месте и о цене истины в жизни общества и об особом международном братстве ученых – тех, кто посвятил себя делу истины. Отклик аудитории был не менее восторженным, чем мои собственные чувства. Я произносил свою речь в стенах, где Чаянова арестовали, чтобы увести на смерть. И это я рассказывал им о человеке, которого они теперь почитали как самого талантливого своего коллегу, чье имя передавалось из поколения в поколение шепотом и чьи работы были фактически неизвестны большинству из присутствующих. Сотни рук конспектировали мою речь. Раздавались аплодисменты и восклицания. Сын Чаянова, уже пожилой человек, встал, чтобы поблагодарить меня за то, что я защищал честь его отца. Слезы навертывались на глаза. Вопросы из зала следовали один за другим, не давая мне передышки, – ученая дискуссия набирала обороты. Это было одно из событий ранних дней перестройки – времени надежд и волнений. Потом нахлынула волна лекций, публикаций о Чаянове. Ученые, журналисты и просто "просвещенная публика" стали говорить о нем и его работах, о его взглядах на сельское хозяйство и о его романах, о его соответствии нынешнему времени. Очень скоро была опубликована и первая биография Чаянова. Однако от первых переживаний не осталось и следа, а книги этого прекрасного человека, теперь уже доступные, не решают всех проблем. Сам факт, что его открыли и узнали заново (официально и неофициально), даже переживания, с этим связанные, в свою очередь, являются темой для изучения процесса социального знания, и в этом качестве интересны для ученых. В работах Чаянова есть вопросы, еще достаточно актуальные, не решенные в современном сельском хозяйстве, и более общие проблемы логики общественных экономик, которые стали "эксполярными", то есть такими, которые не определяются ни государством, ни капиталом как в России, так и в других странах. Именно это может сделать возрождение Чаянова отличным от "события для газетной шумихи" или злободневного плаката. Несомненно, сам Чаянов приветствовал бы этот быстрый переход восторгов в последовавшие за ними вопросы и, возможно, новые открытия. Какова структура реального события уничтожения и воскрешения Чаянова? Что оно может дать для понимания всеобщей ментальности социальных наук и для понимания России – сельской и несельской – на новых этапах ее самосознания?