Три смерти Александра Чаянова

Три смерти Александра Чаянова

Его научная работа процветала: в течение какого-то десятка лет были осуществлены его главные исследования и написаны все его романы. В 1930 году, в возрасте 42 лет, Чаянов был уволен с должности директора института, а через год арестован за государственную измену и саботаж в сельском хозяйстве. После положенного срока в тюрьме – ссылка, спустя год – снова арест. В 1937 году Чаянов был казнен (долгое время семья считала, что его расстреляли в 1939). Его жену заставили развестись с ним и взять другую фамилию, но это не спасло ее от ареста и ссылки, откуда она вернулась только после смерти Сталина. Один из сыновей Чаянова погиб, защищая Москву (он ушел на фронт добровольцем, несмотря на слабое здоровье). Его второй сын, Василий, воевал, вернулся с войны в орденах и медалях и сейчас живет с детьми и внуками под Москвой в доме, построенном самим Чаяновым, – замечательный символ преемственности. Чтобы узнать, кем на самом деле был ученый и определить его социальную роль и значение, иногда лучше всего установить, за что его преследовали. "Вина" Чаянова – теория дифференциальных оптимумов и вертикальной кооперации, содержащая программу преобразования советского сельского хозяйства, а также неявное, но достаточно обоснованное осуждение сталинской программы коллективизации. Большевистская теория прогресса против теории вертикальной кооперации: ученого заставляют замолчать К середине 20-х годов основными социальными организациями в российской деревне, выжившими и даже процветавшими вне непосредственного государственно-партийного контроля, были семейные крестьянские хозяйства и коммуны. Контролируя практически всю землю, утвердив в форме государственного закона (Земельный кодекс 1922 года) свои требования и обычаи, российские крестьяне в период НЭПа получили почти все, за что боролись в ходе революций и гражданской войны. Но они понимали, однако, что государственная власть принадлежит не им. В напряженности между монополизированной политической властью на общегосударственном уровне, находящейся в руках большевистской верхушки, и фактической сельской властью на местах, в разделении экономических ресурсов между контролируемой государством промышленностью и сельскими мелкими хозяевами выражались главные противоречия советского государства в 20-е годы (на идеологическом языке того времени это называлось "вопросом спайки города и деревни"). Столкнувшись с НЭПом, советские государственные лидеры и идеологи, выступавшие в образе "ортодоксальных марксистов", определили соответствующую стратегию в отношении села. Она исходила из социальных законов, касающихся прогресса, масштабов экономического роста и капиталовложений, взаимосвязанных в своей логической последовательности. Социальный прогресс с необходимостью определялся ростом промышленного производства и энергоемкости. Крупные производственные единицы рассматривались как безусловно более эффективные и, кроме того, отвечавшие требованиям пролетаризации и политической символики. Естественно, и перевод производства на пути, ведущие в социалистическое будущее, с необходимостью увязывался прежде всего с укрупнением масштабов и увеличением капиталовложений. Откуда-то надо было брать средства для этих капиталовложений, и расплачиваться оставалось крестьянам. Сущностные характеристики крестьянства, его мелкобуржуазный характер – мелкое, неиндустриальное хозяйство, а потому реакционное и утопическое – делали его исчезновение и неизбежным, и желательным. Раскрестьянивание стало соответственно надежным показателем прогресса, то есть прекрасного мироустройства, уже наступающего (но не прежде, чем крестьянство выполнит свою социальную функцию обеспечения индустриализации ресурсами на стадии "примитивного накопления социалистического типа").