Три смерти Александра Чаянова

Три смерти Александра Чаянова

Несмотря на поразительную близорукость этой модели, не признававшей сложности и игнорировавшей внеэкономические факторы, равно как и долгосрочные результаты подобной стратегии ("захватить и разрушить") социального преобразования, – эта модель стала более вероятной, благодаря опыту, как казалось, перенесенному из индустриального Запада, благодаря ранам, нанесенным войной, и, что весьма важно, благодаря качествам большевистских партийных "кадров" среднего и низшего звена – станового хребта советского партгосударства. Горькое разочарование нарастало у этой группы людей, загруженных плохо оплачиваемой работой и сталкивающихся с трудностями повседневного управления, которому они были плохо обучены, с нехваткой ресурсов и упрямством крестьян, тогда как требованиям "из центра" не видно было конца-края. Общее настроение советских чиновников низшего уровня, членов партийных и комсомольских ячеек на местах, впоследствии непосредственных коллективизаторов – это злобная убежденность в том, что крестьянам слишком хорошо живется. То же самое они чувствовали и в отношении российского образованного среднего класса (вернее, того, что от него осталось) – этих любителей длинных предложений, произносимых с чувством собственной важности, которые увековечивают бесконечные сомнения и красиво живут. Словесные увертки экспертов и осмотрительность ученых выглядели как неповиновение, если не как явный саботаж, тогда как каждый день требовал простых решений и революционной отваги ("как в 1919 году"). Времени было мало, трудностей много, могла начаться война, а коммунизм все еще далеко. Представлявшаяся возможность большого скачка с легкостью прельщала людей, привыкших во времена гражданской войны и военного коммунизма к кавалерийским атакам и предвкушавших новый Иерусалим, который, как казалось, уже где-то здесь, за углом. Однако дело было не просто в настроениях и восприятиях. Мечта о большом скачке вперед выражала и высвобождала потаённые амбиции нового поколения партийных активистов, которые вышли на арену слишком поздно, чтобы потрясать революционными заслугами в оправдание своего высокого статуса. Не было у них и достаточного образования, чтобы стать "спецами". Бравая армия сторонников и почитателей Сталина, исполнителей и палачей, партийцев низшего и среднего звена состояла в основном из крестьянских сынов, набранных туда через военную службу или комсомол. Деревенский парень, выдвинутый комсомолом и не желающий после службы в армии возвращаться к повседневной канители в отцовском хозяйстве, имеющий лишь несколько классов школьного образования и овладевший словарным минимумом марксистских фраз, но обладающий неуемной энергией и некоторой смекалкой, – вот типичный ее представитель. Они были молоды, дерзки, не очень грамотны и очень болезненно это осознавали. Люди с таким складом ума больше всего ценят лояльность, послушание, строгий порядок и простые решения, которые можно увидеть и потрогать. Кроме того, революционный подъем только теперь начал достигать самых глухих уголков огромной страны и зажигать молодые сердца огнем нового мессианства и больших надежд. Наибольшее неудовольствие молодых кадров вызывали крестьяне (тупые, медлительные, ведомые наиболее сообразительными) и интеллигенты (слишком умные). Чтобы повысить авторитет страны и самим продвинуться, им нужно было подчинить себе первых и заменить последних "верными товарищами" (в том числе из собственных рядов). Каждый уволенный "спец" или "вычищенный" "старый революционер" – это еще одно место на вершине власти, другими способами недоступное. Сталинизм 30-х годов для многих был не столько капитуляцией перед страхом, сколько политической установкой, истинность, равно как и личная выгода которой, ощущались интуитивно.