Старообрядчество, раскол русского общества и церкви в XVII веке. Часть 2

Само слово «ересь» – греческое «αἵρεσις» – обозначает группу или движение последователей какого-то учения или человека. Часто слово «ересь» метафорически применяют для описания какого-то учения, говоря «это ересь». Но правильное использование слова «ересь» – это в значении «группа», то есть группа последователей. В этом смысле поздний античный человек, смотря на ранее христианство, мог сказать, что это ересь Христа или ересь Иисуса. Это вполне было нормально. В этом смысле это группа последователей – то, что мы по-латински называем словом «секта». Слово «секта» происходит от «sequor» – следовать за кем-то. Если мы следуем за Христом, значит, мы – секта Христа или ересь Христа, в византийском смысле.

И вот для понимания того, как устроена ересь, надо сказать, что ереси, начиная примерно с XI-XII веков на Западе вот эти вот альбигойцы, катары, богомилы, потом это движение попадает на Русь – это антитринитарии, вальденсы и другие. По сути говоря, что такое эти ереси? Это проявление свободолюбивого духа, в некотором смысле требование дискуссии, которая выражается в виде вопросов вероучительных, но часто задачи, которые ставят ереси, шире, чем просто вероучение. Нередко это социальный вопрос, это вопрос, скажем, трансляции мнения меньшинства в церкви, вопрос соборного решения. В ответ на это церковь еще выдвинула в древности, в Византии такую форму как вселенские соборы, в которой епископы со всей империи, со всей, как говорили тогда, вселенной обсуждали эти вопросы и вырабатывали общее соборное мнение. 

В целом вот эта сама идея соборности – это хорошо Хомяков понял в XIX веке. Соборы шире, чем просто соборы. Соборность – это некоторое представление о том, что собравшись, начав разговаривать и начав обсуждать, открыто и делегировав обсуждающим определенную власть выносить решения, церковь добивается больше, чем жестким давлением сверху авторитетом. И поэтому ереси – по сути говоря, это важное явление такого премодернизационного Европы, Европы перед новым временем, которое выражало вот этот запрос в сформулировании в виде запроса к вере, потому что, как я говорил, ценности транслировались через институт церкви, через веру, и поэтому, естественно, нужно было задать вопросы об этом. 

Говорят, что мы не согласны, например, почитать Троицу, но, безусловно, вопрос ставился шире – о том, насколько догматически жестко сформулированная вера может быть подвергнута какому-то пересмотру, челленджу какому-то. Это тут есть элементы такого большого тестирования, тестирования реальности, скажем так, насколько она, эта реальность, плотная. Поэтому, вообще говоря, то, что к XVII веку этих ересей на Руси практически не осталось – вот были жидовствующие, до этого, еще в Древней Руси были стригольники, – это в каком-то смысле, с точки зрения динамики общественной дискуссии, в общем, плохо, потому что когда существуют ереси – существуют дискуссии. Когда ересей не существует, тогда нет дискуссий. И вот в этом смысле вот этот дух дискуссии, который неотрывен от христианства, он проявился у нас в России, в частности, в виде раскола. Это по поводу дискуссии о церковном авторитете.

Движением ереси в каком-то смысле, как это ни парадоксально, можно назвать даже не столько старообрядчество, а именно никонианство. В каком смысле? Дело в том, что в ходе реформ постепенно выкристаллизовалось определенное, довольно специфическое, понимание внутренних целей и задач церкви и христианства, которое ставило под вопрос существующие формы и какие-то традиции православной церкви, православного быта и так далее. И в этом смысле это была такая, очень серьезная программа таких глобальных изменений мировоззрения, которая требовала личной преданности, лояльности вот этой церковной верхушке, отсутствия критического осмысления всего этого. Потому что любое критическое осмысление подавлялось. 

Старообрядчество в целом – это искусственное такое объединение, когда мы пытаемся эти разные явления определить в одно место. Конечно, некоторая тенденция к созданию вот таких групп с резко альтернативным мнением проявилась в старообрядческом беспоповстве. В этом смысле с этим можно согласиться, потому что это тоже было радикальное, достаточно революционное изменение. Что такое беспоповство? Раз все это не работает, давайте тогда отказываться от базовых вещей: евхаристии, священства и так далее, то есть беспоповство – это в каком-то смысле действительно революционное движение, которое напоминает ересь, как капитоновщина, на основе аскетизма, это отражение поповства. Но в целом я бы не сказал, что старообрядчество, как некое искусственное объединение разнонаправленных явлений, можно считать проявлением или продолжением этих европейских ересей. Это сложнее.