Машина мира не может погибнуть

Соколов В. В. Европейская философия XV-XVII веков. — М.: Высшая школа, 1984.

Богу как актуальной бесконечности противостоит как мир, так и весь универсум, охватывающий все то, что не есть бог. Но если бог как абсолют представляет собой совершенно неограниченное, поистине бесконечное бытие, то универсум или тем более мир — бытие, всегда чем-то ограниченное, более или менее конкретное. Универсум безграничен, а бог бесконечен. Тем самым актуальной бесконечности бога универсум и мир, представляющий собой одну из его частей, противостоят как бесконечность потенциальная, как возможность перейти любую границу, любой предел. Универсум не может быть актуально бесконечным, ибо это только свойство бога, но его нельзя считать и конечным, ибо за любой далью в нем всегда открывается новая даль [см.: Ученое незнание, II, 11, 156—157]. И если актуальная бесконечность божественного абсолюта представляет собой, так сказать, синоним непознаваемости, то потенциальную бесконечность, напротив, можно рассматривать как последовательные шаги в расширяющемся и углубляющемся познании природы.

Важнейший результат ее познания при помощи математики состоит в представлении о мире (в меньшей мере и обо всем универсуме) как об огромной космической машине.

Небезынтересно отметить в этой связи, что пантеистические мотивы в осмыслении бога представляемого огромным шаром, встречались в средневековой литературе задолго до Николая. Так, в одной из рукописей XII в., восходившей к упомянутому выше корпусу Гермеса Трисмегиста, было сказано, что «бог есть сфера, центр которой повсюду, а окружность — нигде» [цит. но: 28, с. 79]. Однако уже в XIV в. французский математик, астроном, богослов и философ Николай Орем (1320 — 1382), осмысливая первые часовые механизмы (появившиеся в XIII в.) в своем «Трактате о конфигурации качеств» сравнивал мир, созданный божественным мастером в соответствии с числом, мерой и весом, с огромным небесным механизмом. Автор «Ученого незнания» пошел еще дальше по этому пути, считая, однако, что «Машина мира (Machina Mundi) как бы имеет свой центр повсюду, а свою окружность нигде, ибо бог есть окружность и центр, так как он везде и нигде» [Ученое незнание, II, 12, 162. Ср. также 156]. Кроме пантеистического утверждения о боге как безличном олицетворении космического механизма следует отметить его уверенность, что машина мира не может погибнуть [см. там же, II, 13, 175]. Если в силу принципа креационизма космический механизм и имел свое начало, то никакой конец ему не угрожает, вопреки известным положениям христианской мифологии.

Не менее важная космологическая идея Кузанца связана с его убеждением, что, поскольку мировая машина не имеет никакого центра (она, так сказать, метафорическая машина), центром Вселенной отнюдь не следует считать Землю, а поскольку ее окружность находится повсюду, аристотелевско-схоластическую сферу неподвижных звезд отнюдь нельзя считать некоей последней границей мира, универсума [см.: Ученое незнание, II, И, 157]. Здесь — правда, еще в умозрительной форме — выражено преодоление аристотелевско-птолемеевской геоцентрической картины мира, приспособленной для интересов христианской креационистской космологии. Особенно же созвучной гуманизму мыслью космологии Кузанца стало его убеждение, что Земля — «благородная звезда» [там же, 166J, и его полемика с теми, кто в духе схоластической традиции, противопоставлявшей небесное земному, считал ее наиболее низменной и презренной из планет.

Бог как целостность бесконечного и динамичного мира.

Сравнение мира с машиной отнюдь еще не означает у Кузанца механистического истолкования природы, и оно остается органистическим. Ссылаясь на Платона [см. там же, 166, 176], автор «Ученого незнания» уподобляет земной мир животному организму, где камни — кости, реки — жилы, растения — волосы, а животные — насекомые. Однако платоновско-неоплатоническую мировую душу, прошедшую через всю историю пантеистического органицизма, Кузанец отождествлял с богом. Главная онтологическая функция бога с позиции мистического пантеизма состоит в выражении единства, проявляющегося в бесконечно пестром многообразии конечных вещей, представляющих лишь тусклый отблеск абсолюта, находящегося вне их. С позиции же натуралистического пантеизма бог-абсолют только выявляет прочное единство, коренящееся в глубинах тех же вещей. В «Ученом незнании» неоднократно указано на «удивительное единство вещей» [ Ц, 5, 120]. Одно из важнейших его проявлений — взаимовлияние, связывающее Землю, Луну, Солнце, как и все другие планеты и даже весьма отдаленные звезды [см. там же, 168]. Зафиксировав выше основную гносеологическую функцию понятия бога, мы можем теперь констатировать его главную функцию в сфере собственно онтологической, при истолковании бытия как такового. Такой функцией следует признать проблему единства, целостности мира, олицетворяемых понятием бога, или противопоставляемого миру (в теистическом варианте), или погруженного в него (в пантеистическом варианте). У Кузанца данная проблема выступает и как проблема потенциально бесконечного и одновременно единого, целостного мира. Пантеистический «сокрытый бог», который повсюду и нигде, раскрывается в этой связи как непрерывно проявляющаяся, но постоянно ускользающая целостность мира, универсума...