Российский архив. Том XI

Оглавление

Письма М. Н. Волконской и А. Г. Муравьевой к В. А. Муравьевой

Любарская Т. Г.  Письма М. Н. Волконской и А. Г. Муравьевой к В. А. Муравьевой // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2001. — [Т. XI]. — С. 39—41.



Публикуемые письма принадлежат Марии Николаевне Волконской и Александре Григорьевне Муравьевой. Одну из них ее умирающий отец назвал самой удивительной женщиной, какую он знал. О другой современник писал: “В делах любви и дружбы она не знала невозможного: все было легко, а видеть ее была истинная отрада”*.



Они решили отправиться за мужьями в Сибирь, едва оглашен был приговор над участниками событий 14 декабря 1825 г. Их не удержали условия, поставленные государем, согласно которым “невинная жена, следуя за мужем-преступником в Сибирь”, должна была “оставаться там до его смерти”. Детей брать с собой запрещалось. Тем же, которые могли родиться в Сибири, уготована была одна судьба — “в казенные крестьяне”. Несмотря на все это, оставив детей у родных, М. Н. Волконская и А. Г. Муравьева, преодолев тысячи верст, уже в феврале 1827 г., почти одновременно, оказались в Нерчинском крае.



До выхода на поселение узники были лишены права переписки. За них стали писать женщины — М. Н. Волконская, А. Г. Муравьева и другие, последовавшие за ними. Писали и от своего имени, и копируя письма каторжан. Каждая по 10—20 писем в неделю.



Одним из тех, кто, благодаря М. Н. Волконской и А. Г. Муравьевой, установил связи с находившейся в Петербурге женой, был Артамон Захарович Муравьев (1793—1846).



Его судьба почти не привлекала внимания исследователей. Между тем, ему отводилось значительное место в декабрьских 1825 г. событиях на юге. Был он к тому же троюродным братом М. С. Лунина, Никиты и Александра Михайловичей Муравьевых, Сергея, Матвея и Ипполита Муравьевых-Апостолов, родством своим и окружением как бы обреченным на участие в тайных обществах.



Прапорщиком, окончив в 1811 г. Школу колонновожатых, Артамон Муравьев вступил в службу. Участвовал в сражениях под Кенигсвартом, Бауценом, Дрезденом, Кульмом, Лейпцигом и после битвы под Парижем в 1814 г. с лейб-гвардии Кавалергардским полком, как свидетельствует его “Формулярный список о службе и достоинстве”, вернулся “по окончании кампании обратно в российские границы”*.



Прикомандированный к корпусу графа М. С. Воронцова, Муравьев вскоре — вновь во Франции. Он посещает лекции знаменитых профессоров. Собирает большую библиотеку. Увлеченный медициной, изучает ее в лучших клиниках. И только в 1817 г., сопровождая в качестве адъютанта генерала де Ламберта, возвращается в Россию. В 1817 г. стал членом Союза спасения, затем — Союза благоденствия. Уже командиром Ахтырского гусарского полка в 1824 г. вступил в Южное общество. Муравьев был сторонником быстрых и решительных действий одиночек, берущих на себя тяжкий грех цареубийства, несущих кару за это и расчищающих дорогу положительным преобразованиям.



Он был арестован в Бердичеве 31 декабря 1825 г. На следующий же день его жена получила записку: “Мой ангел, будь спокойна, надейся на Господа, который по божественной своей доброте не оставляет невинных. Береги себя ради детей, а я буду жить только ради тебя”**.



Спустя восемь дней Муравьева доставили в Петербург, в Петропавловскую крепость.



А Вера Алексеевна Муравьева (1790—1867) уже была на пути в Петербург. И это при том, что на руках у нее осталось трое малолетних детей. Едва приехав в столицу, она через влиятельных родственников добилась разрешения на переписку с мужем. В ответ на ее письмо Артамон Захарович написал 13 января 1826 г.: “Как найти достаточно выразительные слова, чтобы сказать тебе, что я испытал, получив твое письмо... Обожаемый ангел, успокойся относительно моего здоровья: осудив меня на это тяжкое испытание, Господь сохранил мне физическую силу...”***



Он находил возможность посылать вести о себе и тогда, когда это было запрещено.



“...Несравненный друг! Солдат, который принесет эту записку, сжалился надо мною и согласился за 50 рублей передать тебе это письмо. Судьба моя достойна жалости, но я здоров; лишь бы ты сохранила ко мне свою любовь и привязанность, я вынесу все... Не говори об этой записке даже своей сестре... Не питай ко мне ненависти, не отвергай меня, это все, о чем я молю Бога...”****



“...Милый друг, которого разлуку ежедневно горькими слезами оплакиваю. Я чувствую себя хорошо и пишу эти несколько строк, не зная еще, смогу ли их тебе доставить. Небом заклинаю тебя, пиши мне тем же путем и пользуйся тем же способом...”*



В “Росписи государственным преступникам приговором Верховного уголовного суда осужденным к разным казням и наказаниям” среди причисленных к I разряду, “осужденных к смертной казни отсечением головы”, значился и Артамон Муравьев. Император смягчил приговор: Муравьеву определено было 20 лет каторги и последующее поселение.



В июле 1826 г. Муравьев был отправлен в Сибирь. Перед самым отъездом он вновь переслал жене письмо. “1826 г. 21 июля. 7 часов вечера.” ...“Все существование мое в тебе и детях заключается — любовь, почтение и благодарность мои к тебе за твои чувства ко мне, невзирая ни на что, не могут быть мною описаны... Я не впаду в отчаяние; лишь бы ты берегла бы себя...”**



Вера Алексеевна собиралась сразу же отправиться за мужем в Сибирь. Об этом сообщал 26 августа 1826 г. из Иркутска жене В. Л. Давыдов, отправленный на каторгу в одной партии с Муравьевым: “Вера Алексеевна Муравьева едет тоже к мужу, если можно будет тебе ехать вместе, это бы меня много успокоило — она так добра”***. Однако ни в 1826, ни в последующие годы не отправилась В. А. Муравьева за мужем. Супругам не суждено было встретиться. Умер А. З. Муравьев на поселении в дер. Большая Разводная 4 ноября 1846 г. Вера Алексеевна надолго пережила его, сосредоточив все заботы на единственном оставшемся в живых сыне.



О том, что Муравьева писала мужу, мы знаем из писем, которые из Читы шли к ней то в Петербург, то в Москву. Их писали М. Н. Волконская и А. Г. Муравьева.



Из множества дошедших до нас сибирских писем Вере Алексеевне Муравьевой отобраны 22 письма, написанных по поручению А. З. Муравьева.



Письма написаны по-французски и даны в переводе Л. Л. Тривуш. Автографы хранятся в РО ИРЛИ (Пушкинский дом) РАН. Ф. 605, А. З. Муравьева: 1) Ед. хр. 74. Л. 1—4; 2) Ед. хр. 74. Л. 13—16; 3) Ед. хр. 68. Л. 9—12; 4) Ед. хр. 68. Л. 13—16; 5) Ед. хр. 68. Л. 17—20; 6) Ед. хр. 74. Л. 21—24; 7) Ед. хр. 68. Л. 25—28; 8) Ед. хр. 74. Л. 29—32; 9) Ед. хр. 68. Л. 41—44; 10) Ед. хр. 68. Л. 45—48; 11) Ед. хр. 68. Л. 49—52; 12) Ед. хр. 74. Л. 64—67; 13) Ед. хр. 75. Л. 8—11; 14) Ед. хр. 69. Л. 5—8; 15) Ед. хр. 75. Л. 19—22; 16) Ед. хр. 69. Л. 13—16; 17) Ед. хр. 69. Л. 17—20; 18) Ед. хр. 69. Л. 21—24; 19) Ед. хр. 69. Л. 25—28; 20) Ед. хр. 69. Л. 33—36; 21) Ед. хр. 75. Л. 56—59; 22) Ед. хр. 70. Л. 1—4. Авторские подчеркивания сохраняются.



Муравьева А. Г. Письмо Муравьевой В. А., 3 января 1828 г. Чита // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2001. — [Т. XI]. — С. 41—42.



1



(Чита). 3 января 1828 г.



Милая добрая кузина, не могу выразить, какое удовольствие мне доставило письмо моей свекрови1 от 9 ноября, в котором, говоря о скором Вашем приезде в Москву, она мне сообщает, что Вы, наконец, решились ехать к своему бедному мужу. Предполагая поговорить с Вами на эту тему подробно еще до получения этого письма, я теперь могу писать гораздо более свободно и откровенно.



Выслушайте меня внимательно, милая кузина, поверьте, что я говорю как искренний друг, глубоко заинтересованный в Вашей судьбе. Вы знаете, что я не могу ни видеться, ни говорить с Вашим мужем, но поскольку он живет в одном доме с Никитой2, я знаю его настроение. Хотя их несчастье невозможно выразить словами, но все же Артамон переносил бы его безропотно, если бы его сердце не терзала непрерывно мысль о Ваших страданиях, о которых он узнает из Ваших писем. Он говорит: я не могу и не имею никакого права осуждать то решение, которое приняла моя жена. Хотя из-за него он лишается единственного блага, которое ему остается на земле. Но он хотел бы Вас видеть если не (счастливой), то по крайней мере спокойной, считая, что жертва, которую Вы приносите Вашим детям, прекрасна и похвальна. Милая кузина, последуйте совету, который наша взаимная дружба позволяет мне дать Вам, примите твердое и окончательное решение, проникнитесь той истиной, что в Вашем положении Вы не можете исполнить одновременно два одинаково священных долга. Исполните тот, который подскажет Ваше сердце, и Вы увидите, что это единственный способ обрести душевный покой, которого Вам не хватает. Если именно дети требуют Ваших забот и Вашего присутствия, оставайтесь и не пишите больше мужу о своей надежде приехать к нему, когда сыновья перестанут нуждаться в Вас. Ваше существование в этом мире драгоценно, и особенно для них. Через несколько лет Вам будет намного труднее, чем сейчас, расстаться со своими детьми, особенно в их положении. То, что я говорю, вероятно, жестоко, но поверьте, Вы найдете силы и мужество, именно следуя моему совету, а поступая так, как Вы поступаете сейчас, Вы в конце концов станете жертвой непрерывных терзаний, на которые Вы себя обрекаете. Я была растрогана, когда Никита рассказал мне, что пережил кузен, когда он сообщил ему о том, что пишет его матушка. Он воскликнул: вот первое счастливое мгновенье за два года! Но, увы! Это блаженство было недолгим, ибо Ваше письмо от 3 ноября, которое он получил спустя несколько часов, опять вернуло его в обычное состояние. Не обижайтесь на меня, милая Верочка, за мое письмо, я никогда в жизни не умела ни говорить, ни писать ничего, кроме того, во что верила всем сердцем; а главное, любя всегда своего кузена, я хотела бы его видеть более счастливым. Целую Вас от всей души и желаю более спокойного года.



Целую детей.



А. Муравьева



Кузине Вере.



Муравьева А. Г. Письмо Муравьевой В. А., 26 февраля 1828 г. Чита // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2001. — [Т. XI]. — С. 42—43.



2



Чита. 26 февраля 1828 г.



Милая, добрая кузина Верочка, наконец-то я получила письмо от Вас, которого ждала с таким нетерпением. С огорчением вижу, что мои письма принесли Вам гораздо больше огорчения, чем утешения, но что поделаешь, мне не везет, когда я вмешиваюсь в чужие дела. Это со мной случилось всего лишь во второй раз в жизни, и, как видно, я слишком простодушна, чтобы браться за это. Все, что я могу сказать: если Вам когда-нибудь понадобится адвокат, Вы сможете найти более красноречивого, чем я, но никогда — более искреннего, преданного и сдержанного. Если бы я была (нрзб.) и в России, я бы взяла Ваших детей, но что об этом говорить. Когда речь идет о семейных делах, я прихожу в отчаяние от мысли, что эти письма читают3, и останавливаюсь на каждом слове. Вспомните, что я оставила в России сестру, очень хорошую сестру, она скоро выйдет замуж и, конечно, не откажется дать немного счастья существам, которые так страдают4. Вы понимаете, что бедная моя свекровь тут ничем не может помочь, она живет лишь надеждой соединиться со своими сыновьями, и если ей дадут понять, насколько мала эта надежда, это будет для нее последний удар. А что я могу поделать, милая кузина, — сколь бы ни были несчастны те, кого я люблю, я все же имею слабость дорожить их жизнью. Мне хорошо известно и меня возмущает поведение женщины, о которой я Вам уже однажды говорила. Я о нем догадалась еще до того, как узнала все наверное. Я видела достаточно до своего отъезда, и поверьте мне, что никто в мире не винит Вас. Если Вы думаете, что я позволяю себе порицать или даже осуждать Ваше поведение, то Вы жестоко ошибаетесь и очень плохо знаете мой образ мыслей. Достаточно того, чтобы в моем присутствии сказали об одной из наших подруг по несчастью: “А почему она не едет?” — я выхожу из себя. Я не могу себя сравнивать ни с кем. Мое положение сильно отличается от положения многих других, у меня есть человек десять, которым я могу доверить своих детей.



Простите же меня, если мои письма причинили Вам боль, я была этим так огорчена, что целый день только об этом и могла думать. Я не имею никакого права говорить с Вами так, как я это делала в последних письмах; в жизни своей я не позволяла себе давать советы кому бы то ни было, особенно когда об этом и не просят, поистине лишь судьба и несчастная мягкость характера заставили меня поступить против своих правил. Нельзя класть палец между молотом и наковальней. Выведите меня, ради Бога, из затруднения своим окончательным ответом на тот вопрос, который я много раз задавала и который не буду повторять. Я обещаю, что это последнее мое деловое письмо к Вам, подожду, пока время и обстоятельства не научат меня притворяться. До сих пор я писала Вам очень регулярно, чтобы сообщить о здоровье мужа, сказать, что действительно люблю Вас от всего сердца и что понимаю весь ужас такого положения. Артамон чувствует себя хорошо, и это чистая правда, что же касается душевного состояния, то при Вашем уме и знании характера мужа мне нечего сказать. Если бы он мог любить Вас меньше, его было бы меньше жаль. Когда я представляю себе, что Вы оставляете своих больных детей, и думаю обо всем, что Вы вынесли, я не могу представить себе, как Вы еще живы, дорогая кузина. Есть вещи, которые выше моего понимания. Прощайте, прощайте и не обижайтесь на меня ради Бога.



Ваша кузина А. Муравьева



Для большей верности я адресую это письмо сестре. Если Вы достаточно доверяете мне (на это, впрочем, я не имею никакого права надеяться) и если захотите что-нибудь сообщить мне в тайне от своего мужа, напишите два письма, потому что он уже несколько раз спрашивал у Никиты, не получала ли я писем от Вас, и я нахожусь в очень трудном положении, так как сразу же сожгла первое письмо, как Вы просили.



Дорогая Верочка, только что вернулась после короткого свидания с Никитой и распечатала письмо, чтобы написать, что Ваш муж был счастлив узнать, что Вы в Москве. Я уверена, что Вы и сами испытали от этого некоторое удовлетворение, ведь это все-таки немножко ближе к Сибири. Артамон очень огорчен из-за всех неприятностей, которые Небу угодно было Вам послать, и из-за всех обстоятельств, которые мешают исполнению его самых горячих желаний. Он нежно обнимает Вас, целует Вам руки и ноги.



Вере Муравьевой.



Волконская М. Н. Письмо Муравьевой В. А., 3 марта 1828 г. Читинский острог // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2001. — [Т. XI]. — С. 43—44.



3



Читинский острог. 3 марта 1828 г.



Никто не получил от Вас писем с этой почтой, милая и добрая Вера. Дай Бог, чтобы не здоровье Ваше было тому причиною. Известие о болезни сына очень обеспокоило Вашего мужа, как он страдал за Вас! Надеюсь, что следующая почта нас успокоит. Я очень глубоко сочувствую Вашему положению. Милая Вера, минуты нет, чтобы я не думала о Вас и о бедном Вашем Артамоне. Не знаю, кто из Вас двоих более несчастен. Ваше последнее письмо очень меня успокоило во многих отношениях: вижу, что мои письма нашли путь к Вашему сердцу. Вы поняли меня, милая Вера. Отдайте же справедливость и доброй Александрине, как могли Вы подумать, что ей пришло в голову давать Вам советы!



Здоровье Вашего мужа довольно хорошо, как говорит Сергей5, но он печален, подавлен до последней степени. Пишите ему часто, как Вы это делали последнее время. Артамон был очень доволен Вашим письмом, я это знаю от мужа, которому он об этом говорил. Вы все время спрашиваете меня о подробностях, милая Вера, но я не могу Вам их сообщить. Подумайте, ведь я не вижу Вашего мужа и слышу о нем только во время своих свиданий. Сергей говорит, что он очень похудел, но в остальном здоровье его хорошо; он очень прилежно ходит на работу, а досуги его посвящены лечению и уходу за больными товарищами6. Известие о приезде г-жи Давыдовой7 произвело на Вашего мужа такое впечатление, что сердце разрывалось, глядя на него. Он забился в самый темный угол тюрьмы, чтобы не быть свидетелем радости моего дяди8. Он сразу вспомнил, что Вы должны были год тому назад приехать вместе с ней.



Александрина недавно получила письма от почтенной своей свекрови, где речь идет и обо мне. Передайте, пожалуйста, милая Вера, мою благодарность доброй Екатерине Федоровне за память обо мне. Скажите ей, что Александрина совершенно здорова и питает к ней глубочайшее почтение. Она беспрестанно рассказывает мне о ней. Ей случалось несколько раз ночевать у меня, и во сне она все время зовет (...), няню, детей. Это женщина, очень глубоко чувствующая и достойная привязанности.



Прощайте, милая Вера, желаю Вам спокойствия. Храни Вас Бог ради мужа и детей. Поверьте, никто лучше меня не понимает Вашего положения.



Мария Волконская



Целую Ваших милых детей, отец их благословляет, как и Вас, единственное его утешение на этом свете.



Ее Высокопревосходительству милостивой государыне Екатерине Захаровне Канкриной



В С. Петербурге.



На Большой набережной в доме графа Шувалова.



Волконская М. Н. Письмо Муравьевой В. А., 7 апреля 1828 г. Читинский острог // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2001. — [Т. XI]. — С. 44.



4



Читинский острог. 7 апреля 1828 г.



Я получила, милая Вера, письма Ваших очаровательных детей; наивное выражение их нежности к несчастному отцу тронуло меня до слез. Я не могла преодолеть своего желания поделиться этим чувством с любезным нашим Артамоном. Г-н комендант10 оказался настолько добр, что позволил передать ему эти письма. Скажите Левиньке11, что мне очень тяжелы его упреки и что я обязательно ему напишу, как только соберусь с духом: писать ребенку — это слишком живо напоминает мне того, которого я потеряла12. Мне всегда было приятно написать ему несколько строчек на его языке, которые няня читала ему.



Посылаю это письмо на имя Екатерины Федоровны, чтобы успокоить Вашу добрую и почтенную тетушку13 в отношении Александрины. Она вынесла посланное ей Богом жестокое испытание14 с покорностию и трогательною преданностию мужу. Она боится показать даже тень печали и удивительным образом принимает все на себя. Смерть ребенка была ей очень тяжела; она ожидала, что умрет мать15, уже приготовилась к этому. Здоровье ее не пострадало, она много плачет, но и улыбается, когда мы говорим ей что-нибудь забавное. Словом, Александрина — воплощенная супружеская преданность, она никогда не позволяет себе пасть духом, и Никита для нее единственный в целом мире.



Заверяю Вас на прощание, милая Вера, что муж Ваш здоров; говорят, что письма детей доставили ему невыразимое удовольствие.



Я буду Вам писать на имя тетушки Вашей
и прошу поцеловать ей руку от преданной Вам



Марии Волконской



Ее высокоблагородию милостивой государыне Вере Алексеевне
Муравьевой



Волконская М. Н. Письмо Муравьевой В. А., 6 мая 1828 г. Читинский острог // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2001. — [Т. XI]. — С. 44—45.



5



Читинский острог. 6 мая 1828 г.



Я получила с последней почтою письмо или, вернее, записку от Вас, милая и добрая Вера. Вы жалуетесь на мое молчание. Я столько выстрадала в последнее время. Смерть бедного моего ребенка отняла у меня будущее. А если и меня не будет, что останется чудному и несчастному моему Сергею! Но вернемся к Вам, милая и добрая Вера. С искренним огорчением вижу, что Вы обижаетесь на меня, как и на Александрину, за то, что мы писали о своих мыслях по поводу глубокой грусти, коей проникнуты Ваши письма. Ради Бога, прошу Вас простить меня, если я Вас этим огорчила; подумайте, по какой причине я это сделала; поверьте, что я прекрасно понимаю, что не имею права делать Вам замечания, особенно касательно самых интимных отношений. Вы должны понимать, что все это я пишу не от себя, меня об этом просят16.



Здоровье Вашего мужа довольно хорошо, он получает Ваши письма весьма регулярно. Кроме того, он имеет известия от тетушки Вашей, которая часто пишет о Вас Никите. Этот последний вполне здоров, как и его брат17 и кузен18. Я это знаю от Александрины и, кроме того, видела их издалека, когда они шли на работу; на вид они — само здоровье. Что до бедной (нрзб.), она19 не очень хорошо себя чувствует, здоровье ее слабеет; грудью она никогда не страдает, но ослабела и очень похудела. Хорошая погода вернет ей силы, а главное, если ей окажут милость быть заключенною вместе с дорогим Никитушкою, она очень быстро поправится.



После смерти моего Николино я более, чем когда-либо, хочу полностью разделить судьбу мужа. Видеть его лишь два раза в неделю — свыше моих сил. Я чувствую, что не выдержу этого;



душе моей нужен покой, и я могу его найти лишь рядом с Сергеем. Прощайте, милая Вера, поцелуйте от меня руку почтенной Вашей тетушке. Я прошу ее не беспокоиться об Александрине. Я позволила себе рассказать ей о ней, лишь когда узнала, что Александрина этого избегает. Прощайте еще раз, от всего сердца обнимаю Ваших очаровательных детей. Большое спасибо за консервы, которые Вы мне обещаете. Я их сохраню для тех, кто подвержен ангине. Что же касается других вещей, я на Вас сердита, милая Вера, за расходы на меня. Я еще ничего не получила, но уже сержусь.



Для Веры Муравьевой.
Ее превосходительству милостивой государыне



Екатерине Федоровне Муравьевой в Москве.



Ваша золовка20 ответила две недели тому назад на мое письмо, написанное в апреле прошлого года. Я ей сразу же



написала, что если она будет столь же аккуратна все пятнадцать лет, что я проживу здесь, переписка с нею не займет у меня много времени. Впрочем, письмо ее доставило мне большое удовольствие благодаря привязанности ее к любезному моему Артамону.



(М. Волконская)*



Муравьева А. Г. Письмо Муравьевой В. А., 19 мая (1828) Чита // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2001. — [Т. XI]. — С. 45—46.



6



Чита. 19 мая (1828)**



Милая кузина, в последний раз я получила записочку от Вас вместе с Марией Волконской. Я совсем не требую, чтобы Вы писали мне, так как вижу, что Вы чувствуете себя в некотором роде обязанной отвечать мне. Это меня огорчает, ибо я не соблюдала никогда и не хочу соблюдать с Вами таких церемоний. У Вас столько огорчений, г-жа Фонвизина21 мне все рассказала, и у меня сердце кровью обливается, когда я думаю или говорю о Вас. Состояние Ваших дел очень мучает и Артамона. Вы понимаете, что я знаю все это от моего мужа, ибо я не имею возможности его видеть. Он умоляет Вас не тратить на него более 500 руб. в год. Не беспокойтесь о его здоровье. Если бы он мог меньше любить Вас, он был бы более благоразумен, но рассудок редко может приказывать сердцу. Я сделаю все, от меня зависящее, и буду заботиться о нем всеми силами. Я буду писать Вам всегда, не ожидая ответов. Пишите мне все, что угодно, сердитесь, браните меня, я никогда не буду обижаться, говорю Вам истинную правду. Я так устала, что едва могу писать Вам. Здоровье мое в порядке, я никогда не испытываю никаких болей, но стала так слаба, что всякий пустяк меня утомляет чуть ли не до смерти. Я провожу время очень однообразно, стараюсь себя занять и быть по возможности спокойной; много вышиваю по канве и бисером. Для развлечения я считаю, сколько могу сделать стежков в день, — иногда выходит 1500, но никогда не меньше 1000 в день. Но что удивительно, это что я, которая никогда не была большой любительницей рисования, в Чите вошла во вкус, много рисую с натуры — собак, коров, — собираю дань со всего хозяйского двора. Обуреваемая этой несчастной страстью, я принимаюсь за рисование по три-четыре раза в день. Не уверена, что столь подробный рассказ обо мне и моих странностях может Вас интересовать, но это письмо должно Вас убедить, что я спокойна. А я, конечно, не была бы спокойна, если бы пришлось сообщать Вам дурные вести о здоровье кузена. Он здоров, чего нельзя сказать о моем бедном Никите, — мы с ним долго не проживем, все это уж слишком, замучилась наша душа***. И нам отказано в единственном, что могло бы сделать нашу жизнь сносной, — это быть заключенными вместе. Милая Верочка, мне приятно знать, что дети при Вас. Бедный Никоша22. Г-жа Фонвизина сказала мне, что он болен. Много у Вас огорчений со всех сторон. Артамон нежно целует Вас и своих сыновей и благодарит Вашу матушку за письмо. Прощайте, прощайте, будем надеяться на Бога*, уж хуже мудрено нам быть.



Ваша кузина и друг Ал. Муравьева



Г-жа Фонвизина нежно целует Вас.



Я знаю, что Вы часто видите мою тетушку Самарину23, скажите ей, пожалуйста, что я ни разу не получила от нее ни шелку, ни рисунков.



Кузине Вере.



Волконская М. Н. Письмо Муравьевой В. А., 15 июня 1828 г. Читинский острог // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2001. — [Т. XI]. — С. 46—47.



7



Читинский острог. 15 июня 1828 г.



Как справедливы Ваши упреки, милая Вера, и как я благодарна Артамону за то, что он передал Ваше письмо от 25 апреля моему мужу. Прочтя его, я поняла свою вину и спешу ее искупить. Извините прошлую мою неаккуратность во внимание к тому усердию, с коим отныне буду писать Вам. Ваш муж чувствует себя довольно хорошо, несмотря на страшную жару, которая здесь началась и от которой я страдаю больше всех. Он получает Ваши письма весьма регулярно, как и посылки. Я считала бесполезным писать Вам о сем последнем, будьте уверены, что ничто не теряется, все посылки доходят до нас в полном порядке, и если некоторые и задерживаются на несколько почт, то это из-за небрежности, с которой родственники пишут адреса и упаковывают посылки. Екатерину Федоровну в этом упрекнуть нельзя — все, что она посылает, так хорошо и тщательно упаковано, приходит таким свежим, что трудно поверить, что все это привезено за сотни верст. Артамон огорчен, что Вы столько тратите на него: одежды и белья у него больше, чем нужно, но чтобы не лишать Вас удовольствия исполнить его желание, он просит пополнить его запасы курительного табака. Кроме того, ему нужен небольшой медальон, чтобы положить волосы детей. Надеюсь, что ответила сразу на все вопросы в Ваших письмах.



Только что приехавшая горничная Каташи24 сообщила, что видела Вас в Москве и решительно утверждает, что Вы рассчитываете приехать сюда по первому санному пути. Сергей говорит, что новость эта произвела на Вашего мужа потрясающее впечатление; он то верит в это, то теряет всякую надежду. Бедный Артамон, он решился принести последнюю жертву ради благополучия детей; он принял решение, думал, что простился с Вами навеки. Теперь он совершенно потрясен, не смеет верить в свое счастие, беспрестанно говорит об этом, просит меня устроить комнату для Вас рядом с моей, недалеко от тюрьмы, а через минуту отказывается; он плачет от радости вновь увидеть Вас, а затем им овладевает мрачное отчаяние. Такая неуверенность жестоко терзает его; он все время перечитывает Ваши письма и не находит в них ничего, подтверждающего эти слухи. Я очень сердита на тех, кто их ему передал. Скажите мне ради всего святого, правда ли, что Вы поручили этой женщине объявить, что скоро будете здесь? Если это так, напишите в первом же письме, успокойте Артамона. Он вообразил, что мы выдумали эту историю ради его спокойствия. Но ведь это значило бы уничтожить его совершенно и посмеяться над ним.



Милая Вера, как счастлива я за Вашего мужа, когда думаю, что Вы скоро приедете. Не откладывайте этого на долгие годы, напишите мне, расскажите о своих планах. Каким утешением для меня будет снова Вас увидеть! Когда Вы мне пишите, что приедете, как только дети перестанут в Вас нуждаться, это ни о чем не говорит, ведь детям всегда нужна мать, и дадите ли Вы мне гарантию, что я доживу до тех пор? Напишите, прежде чем ехать, что Вы можете это сделать без ущерба для милых Ваших ангелочков. Не думайте, милая и добрая Вера, что я опять



<#text>вмешиваюсь в чужие дела

. Поймите меня, если можете. Я невыразимо страдаю за Ваших бедных детей, но согласитесь, что больше переживаешь из-за тех мучений, которые видишь своими глазами, чем из-за тех, которые представляешь себе в будущем. Поверьте, что я живо чувствую весь ужас Вашего положения. Сердце Ваше разрывается, но что должно дать Вам некоторое утешение, так это мысль, что, какое бы решение Вы ни приняли, Вы исполните свой долг как истинная христианка — долг ли матери по отношению к своим детям, долг ли супруги по отношению к своему мужу, — и то, и другое одинаково священно. Если я увижу Вас здесь, разве смогу я не пожалеть детей Ваших?



Что еще сказать об Артамоне? Вчера в течение всего нашего свидания с Сергеем я говорила о нем, чтобы угодить Вам. Он окружил себя копиями Вашего портрета25 и все время меняет какую-нибудь деталь — то цвет платья, то драпировки, то рама ему больше не нравится, он делает другую из картона и цветной бумаги. Одним словом, он занят только Вами, думает только о Вас, несмотря на свой кажущийся стоицизм. Вот Вам подробности, милая и добрая Вера, ответьте мне сразу же, напишите, что понимаете меня и не сердитесь.



Наша женская колония скоро увеличится — приезжает г-жа Юшневская26. Если она поедет через Москву, пришлите мне, пожалуйста, еще Ваших прелестных конвертов. Прощайте, передайте от меня нежный привет добрейшей и почтенной Екатерине Федоровне; скажите, что милые ее дети вполне здоровы. Александрина очень поправилась, (...) — для нее бесконечное благо, и купание в реке будет ей полезно. Она весьма спокойна и часто очень весела. Прощайте еще раз.



Навеки преданная Вам



Мария Волконская



Целую дорогих Ваших ангелочков, письма их очаровательны; я их прочла и прошу продолжить писать мне также. Артамон как нельзя более признателен доброй и очаровательной мадмуазель Софи27 за заботу ее о детях и за постоянную дружбу к нему; он от всего сердца благодарит ее за добрые письма.



Для супруги г-на Артамона Муравьева.
Ее превосходительству милостивой государыне



Екатерине Федоровне Муравьевой в Москве.



Муравьева А. Г. Письмо Муравьевой В. А., 16 июня 1828 г. Чита // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2001. — [Т. XI]. — С. 47—48.



8



Чита. 16 июня 1828 г.



Милая кузина, хотя я Вам писала с последней почтой, и сегодня мне нужно написать много писем, к тому же стоит ужасная жара и духота, не могу не поговорить с Вами об известной новости, которая совершенно потрясла Вашего бедного мужа. Недавно приехала горничная кн. Трубецкой, и я сразу же стала ее расспрашивать о своих. Вы понимаете, милая кузина, что я расспрашивала и о Вас и поторопилась передать через своего мужа Вашему все, что узнала. Я была бы очень разочарована, если бы то, что она сказала, не доставило мне удовольствия, а известному человеку — самое большое счастье — счастье встретить Вас с установлением санного пути. Приехавшая сказала, что Вы не только уверяли ее, но даже умоляли передать нам, что твердо решили пуститься в дорогу по первому санному пути. Хотя это в некотором отношении противоречило тем двум письмам, которые я получила после ее отъезда из России, но все подробности, рассказанные горничной, заставляют меня этому верить. Что же касается Артамона, милая кузина, Никита говорит, что невозможно представить себе его состояние. То он вне себя от радости и восхищается, то впадает в сомнения и подавленность — когда сравнивает Ваши письма с этой новостью. Ах, дорогая Вера, если бы хоть раз я могла написать для Вас одной28, я ручаюсь, что через три ночи Вы уже были бы с нами и простили бы мне те неточности, которые я допускала в своих письмах. Я двадцать раз через мужа просила кузена дать мне некоторые поручения к Вам, но он ни разу не дал мне положительного ответа. Он постоянно говорит, что Вы ему посылаете слишком много и, поскольку дела очень расстроены29, он не хочет, чтобы Вы тратились на него (это правда, что он ни в чем не нуждается). Прощайте же, милая кузина, ради Бога как можно скорее покончите с колебаниями, в которые все это ввергло Вас и особенно Вашего бедного мужа. Он сейчас в третий раз обретает надежду, уже покорившись необходимости ради детей пожертвовать единственным счастьем, которое оставалось ему в этом мире — счастьем увидеть Вас.



Что до меня лично, приношу Вам извинения за те немногие письма, которые я написала: они довольно неприятны, но Вы даже не представляете, в каких условиях я живу: один Бог знает, когда и как я пишу свои письма; я живу, как на постоялом дворе, как бывает, когда путешествуют в большой компании. Я редко вижу кн. Волконскую, поэтому никогда не знаю, написала ли она Вам. Я мало выхожу из дому, так привыкла, проведываю только больных, однако обещаю Вам быть более точной. Если я и виновата, это потому, что в последнее время у меня было столько огорчений*, что я и своим через силу писала. Нежно целую и люблю Вас по-прежнему. Одним словом, я не изменила и никогда не изменю своего отношения к Вам; уверяю Вас, какой бы сумасшедшей я не казалась, в других я ценю и уважаю разум.



Ваша сердцем и душой



А. Муравьева



Прошу прощения за пятна на письме, не думайте, что это от слез. Все проще, это всего лишь вода капает с моих волос, которые я смочила холодной водой. Извините, я спутала письма, это не Вас, а свекровь я прошу прислать мне губки и лавандовую воду.



Вере Муравьевой.



Волконская М. Н. Письмо Муравьевой В. А., 29 сентября 1828 г. Читинский острог // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2001. — [Т. XI]. — С. 48—49.



9



Читинский острог. 29 сентября 1828 г.



Ваш муж здоров, милая Вера, он получил Ваше письмо от 17 июля и следующее за ним письмо детей. Ваше столь продолжительное недомогание сильнейшим образом тревожит его. Я за Вас беспокоюсь еще более. Я знаю, как Вы владеете собою, и письмо от 17-го это доказывает. Милая Вера, у Вас неотступное горе, которое Вас не отпускает и которым Вы не хотите со мной поделиться. Боже, если бы я могла написать письмо только для Вас, как бы оно успокоило Вашу душу; Вы бы из него увидели, милая моя и добрая Вера, как восхищаюсь я Вами, как одобряю Ваши поступки. Александрина тоже Вас любит и очень уважает; она всегда встает на Вашу сторону против всех. Поверьте, милый друг, оказавшись в положении,



<#text>подобном

Вашему, я бы последовала Вашему примеру, если бы не надежда, которая порождает столько недоразумений.



Вы спрашиваете, милая Вера, почему я изменила адрес; отвечу попросту: не Ваша родственница30 меня к сему побуждает; однако вот уже почти 2 года, как я пользуюсь ее конвертом. Артамон получил от нее длинное письмо, как говорит Сергей. Я должна была на него ответить. Кажется, она хочет взять на себя заботу о Ваших детях. Муж Ваш очень ей признателен, он искренне привязан к ней, доверяет ей их будущее, но, что касается воспитания, мне кажется, что тут должны решать Вы. Ваша золовка питает к Артамону искреннюю симпатию, за которую он ей очень благодарен. Он ее умоляет только любить так же и Вас и не менять свое к Вам отношение, независимо от того, какое решение Вы примете.



Не обвиняйте меня в противоречиях, милый друг, подумайте, что я лишь посредник, может быть, я была им слишком. Не можете себе представить, сколь затруднительно и, главное, тягостно оказаться против своей воли доверенным лицом в семейных отношениях, в которых ничего не понимаешь. Причиняешь неприятности, не подозревая об этом. Кажешься нескромной, может быть, неделикатной, никоим образом того, конечно, не желая.



Но мне все же кажется, добрая моя Вера, что Вы меня понимаете, скажите мне это, по крайней мере, ради моего спокойствия. Мне следовало бы подражать Вашей кузине, которая просто сообщает, что здоров, но я так хорошо знаю, что этого совершенно недостаточно для Вашего сердца.



Ваш муж вполне здоров, повторяю. Он не всегда разумен по отношению к Вам — ведь он так Вас любит. Сегодня он решился пожертвовать всем ради детей, завтра его охватывает нежность к Вам, отсюда и в моих письмах такие взлеты и падения. Особенно в одном, написанном в уверенности, что Вы приедете, как только установится санный путь, — письмо это меня очень мучает. Ради Бога, напишите мне, добрый друг, что Вы об этом думаете, успокойте меня. Я настолько привыкла писать откровенно, что уже не думаю о том, что пишу, довольная тем, что делаю свое дело. Прощайте, добрая моя Вера, письмо Ваше от 17-го прекрасно, пишите чаще такие письма, это умиротворяет душу.



Прошу Вас передать мой нежный и почтительный привет достойной Вашей тетушке. Все ее Дети вполне здоровы. Только что видела Александрину на крылечке у своей кухни; она с аппетитом завтракала большим куском говядины, запивая его малагою. К полудню у нас устанавливается прекрасная погода, но с утра мороз доходит до 14°. Александрина очень весела последнее время, она много ходит пешком и обо всех заботится. Г-жа Фонвизина все время болеет, у нее кровь идет горлом, но это совсем не опасно, она такая крепкая. Что до меня, милая Вера, я плохо переношу осень и весну, я очень ослабела. Съездите к кн. Шаховской31, если Вы с ней знакомы, если нет — передайте ей, что брат получил доброе ее письмо и благодарит от всей души. Он вполне здоров, умоляет ее писать ему по адресу*: Его Пре(восходительство) Ива(н) Богда(нович) Цейдлер, гражданский губернатор в Иркутске.



Прощайте.



Мария Волконская



Письма Ваших детей неизменно приводят меня в восхищение, какая Вы счастливая, что они у Вас есть! Мой Николино многого мне стоил, все надежды ушли вместе с ним! Я была намного сильнее духом до этого несчастья.



Скажите кн. Барятинской-матери, что сын32 получил ее письмо, как и деньги на свое содержание; он ее благодарит со всею нежностью, которую к ней питает, и умоляет не ставить себя в затруднительное положение ради него, у него все есть.



Для Веры Муравьевой.
Ее превосходительству милостивой государыне



Екатерине Федоровне Муравьевой



в Москве.



Волконская М. Н. Письмо Муравьевой В. А., 19 октября 1828 г. Читинский острог // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2001. — [Т. XI]. — С. 49.



10



Читинский острог. 19 октября 1828 г.



Сергей говорит, милая Вера, что Ваш муж очарован письмом Вашим от 13 августа, которое он недавно получил. Он вполне здоров и весел, счастлив, что Вы поправились, а мадмуазель Софи вернулась — наконец, Вы менее одиноки, добрый друг мой.



Вы мне пишете, что свет Вас осуждает. Не обращайте на это никакого внимания, милая Вера, подумайте о том, что, когда Вы приедете сюда, тот же самый свет будет считать Вас сумасшедшей, как всех нас. Что касается нашего дамского общества здесь, я Вас уверяю, что оно живейшим образом сочувствует Вашему положению и восхищается Вами.



Александрина не пишет Вам потому, что занята сейчас ответом Вашей золовке, от которой Артамон получил письмо, третье по счету. Что еще написать? Ваш муж здоров, повторяю, я в этом уверена потому, что видела издали, как он идет на работу. Он хорошо выглядит, не очень изменился с тех пор, как я Вас видела вместе, только волосы совсем поседели.



Я пишу Вам сегодня не на адрес г-жи Канкриной, так как она получит известие о брате от кузины. Мне приятнее отправить это письмо Вашей почтенной тетушке, чтобы заверить ее в то же время, что все ее дети вполне здоровы.



Я очень тронута, милая и добрая Вера, всеми теми добрыми словами, которые Вы просите мне передать, — я уверена, что с Вашей стороны это не просто слова. Здоровье мое очень ослабело, надеюсь поправиться зимой, осенью я всегда плохо себя чувствую. Прощайте, добрый друг, по почерку моему Вы должны понять, как я устала. Целую милых Ваших ангелочков, храни вас всех Господь.



М(ария) В(олконская)



Г-же Вере Муравьевой.
Ее превосходительству милостивой государыне



Екатерине Федоровне Муравьевой в Москве.



Волконская М. Н. Письмо Муравьевой В. А., 17 ноября 1828 г. Читинский острог // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2001. — [Т. XI]. — С. 50.



11



Читинский острог. 17 ноября 1828 г.



Наконец я получила ответ на письмо, в котором сообщала Вам о приезде горничной. Я хорошо понимаю, милый друг, все, что Вы должны были испытать, получая наши письма, понимаю и ту боль, которую Вы должны были чувствовать, будучи вынужденной разочаровать мужа. Успокойтесь, милая Вера. Уверяю Вас, что Артамон совершенно Вас не обвиняет, он и сам чувствует, как сильны те узы, которые удерживают Вас вдали от него. Он непрестанно молит Бога дать Вам силы исполнить то, что Вы на себя возложили. Тогда только он будет вознагражден за свое одиночество.



Милая Вера, не поддавайтесь снедающему Вас горю, подумайте о детях, которым Вы необходимы. Они от этого пострадают, а муж Ваш, готовый на все жертвы, посылаемые ему Провидением, никогда не перенес бы такого удара.



Эти последние слова были мне переданы Сергеем. Что до меня, я Вас знаю, я Вас понимаю. У Вас нет возможности приехать с детьми. Я прекрасно понимаю, сколь жестоко было бы для Вас покинуть их, не имея никого, кому можно было бы их доверить. Я восхищаюсь Вашим мужеством, добрая моя Вера, и надеюсь, что Артамон попросит написать сестре, чтобы Вы были спокойны в этом отношении. Милая Вера, чего Вам стоило отказаться от этой поездки! Я хорошо понимаю, что Вы должны были испытывать. Пока жив был мой сын, я не расставалась с надеждою увидеть его, привезти сюда. Теперь, когда у меня нет ребенка, я уже не могу судить о Вашем положении. Но в глубине души чувствую, как Вы несчастны.



Вы напрасно думаете, что Артамон не умеет достаточно оценить Ваше рукоделие. Если я не писала об удовольствии, которое ему доставил разрисованный Вами бумажник, то это по забывчивости. Поверьте, он так счастлив иметь Ваше рукоделие и так хочет получить еще, что ему никогда не покажется, что Ваших изделий у него уже достаточно. Поэтому не оставляйте этого дела и принимайтесь за ковер (...) средней величины, который доставит ему большое удовольствие. Прощайте, моя добрая и милая Вера, храни Господь Вас и Ваших детей. Прощайте, тороплюсь.



Преданная Вам сердцем и душою



М(ария) В(олконская)



P. S. Александрина и все ее близкие чувствуют себя хорошо.



Вере Алексеевне Муравьевой.



Муравьева А. Г. Письмо Муравьевой В. А., 18 декабря 1828 г. Чита // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2001. — [Т. XI]. — С. 50—51.



12



Чита. 18 декабря. 1828 г.



Милая кузина, моя свекровь Вам, конечно, сказала, что мое молчание объясняется отсутствием генерала33. Теперь он возвратился, и я тороплюсь сообщить, что Ваш муж сейчас чувствует себя хорошо и все это время чувствовал себя очень хорошо. Письмо, в котором Вы ему сообщили о болезни старшего сына, крайне его обеспокоило. Сейчас, получив последнее Ваше письмо, он совершенно успокоился на этот счет. Я и сама была очень опечалена тем письмом, беспокоилась о Вашем Никите. Знаете, милая кузина, у меня есть Ваш портрет: я попросила мужа взять его у Артамона, потому что у него их целых три, и я рассудила, что по справедливости один портрет может быть у меня. Вы написали Артамону, что у Вас есть кое-что, доставляющее Вам удовольствие. Вам следовало бы объяснить, что Вы имеете в виду. Тем более, что утешения не сыплются на нас здесь чаще, чем на Вас*, и не случается нам радоваться. Пишу сегодня письмо Вашей золовке и, по моему обыкновению, без церемоний. Несмотря на мои весьма откровенные письма, она очень мила со мной; с некоторого времени она стала писать брату, что ему доставляет большое удовольствие, и я взялась по его просьбе сообщать ей о нем раз в месяц.



Прощайте, милая кузина. Артамон передал мне через Никиту просьбу написать К(атерине) З(ахаровне), что он Вас чтит еще больше за то, что Вы исполнили свой долг в отношении детей. Рано или поздно, как видите, справедливость всегда торжествует, и никогда не следует отчаиваться. Я как черт, который проповедует Евангелие, потому что у меня самой нет ни малейшей надежды. Прощайте, я очень устала.



А. Муравьева



Целую всех троих детей. Привет мадмуазель Софи.



Муравьева А. Г. Письмо Муравьевой В. А., 18 февраля 1829 г. Чита // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2001. — [Т. XI]. — С. 51.



13



Чита. 18 февраля 1829 г.



Очень рада, милая кузина, что аккуратность моя в переписке дает Вам некоторое утешение. Чего бы я не сделала, чтобы утешить и бедного мужа Вашего, который так в этом нуждается! Я думаю, что для него, может быть, и хорошо, что ему не разрешают меня видеть: раз Вас здесь нет, то видеть меня только надрывало бы ему сердце. Он покорился своей участи, но горечь разлуки с Вами чувствует глубоко и непрестанно. На здоровье его начинает сказываться та жестокая борьба, которая происходит в его душе последние два с половиной года. Он думает только о Вас, говорит только о Вас. А когда дело идет о горестях такого рода, то Вы понимаете, что даже если бы я видела его каждый день, то не могла бы дать ему никакого облегчения. Когда на душе покойно, можно даже в тюрьме желать быть в лучших условиях, иметь друзей. Но в горе человек скорее склонен считать, что, точно в насмешку, о нем заботятся будто о малом ребенке. Если мое письмо огорчает Вас, на этот раз вините только меня: сердце мое разрывается, глядя на кузена, и я не могу этого скрыть, ибо он взял за правило молчать и старается нести свой крест если не с твердостию святого, то по крайней мере со смирением христианина*. Взглянули бы вы на него, так бы не оставили его.



Прощайте, целую Вас, милая кузина. Я страдаю за вас обоих, но сама даже не знаю, кого мне больше жаль. Целую Ваших детей. Меня очень порадовало то, что Вы пишете о моей Кати34. Пишите мне о них. Артамон обнимает Вас от всего сердца. Любил бы он Вас меньше, был бы счастливее.



А(лександра) М(уравьева)



У Вашего мужа нет носовых платков.



Для Веры Муравьевой.



Волконская М. Н. Письмо Муравьевой В. А., 19 февраля 1829 г. Читинский острог // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2001. — [Т. XI]. — С. 51—52.



14



Читинский острог. 19 февраля 1829 г.



Не сердитесь на меня, милый друг, за то, что я некоторое время не писала Вам. С тех пор, как это поручено другой35, я должна была подавлять желание столь часто общаться с Вами. Будьте уверены, что это произошло не по моей вине, совсем наоборот, мое рвение, может быть, слишком далеко зашло. Вот уже два года, как письма Ваши стали потребностию моего сердца. Я чувствую себя обязанной Вам за ту истинную дружбу, которую Вы все время ко мне проявляете. Я буду продолжать писать Вам, милая Вера, Каташа тоже будет писать, и Вы от этого только выиграете.



Сергей глубоко тронут теми добрыми словами, которые Вы ему передаете через мужа и через меня. Он просит передать Вам свое глубокое почтение. Здоровье его хорошо, слава Богу. Мы оба радуемся, что Александрина теперь вместе с мужем36. Надо надеяться, что придет и наш черед. Я чувствую себя неважно, слабость, болит грудь. Как я была тронута искренним Вашим беспокойством обо мне. Надеюсь, что к лету силы вернутся ко мне.



Будьте добры, милый друг, передайте прилагаемое письмо г-же Юшневской, если она еще не уехала от Вас. Ее муж очень хочет, чтобы она еще отложила свой отъезд до следующей зимы, чтобы привести в порядок, насколько это возможно, все дела. Я сильно сомневаюсь, что она согласится на это после трех лет волнений. Муж ее идет на это из чувства долга, но заверьте ее, что сердце его разрывается при мысли о столь долгой разлуке. Он приносит себя в жертву долгу. Конечно, Марии Казимировне37 нужно привести в порядок дела, но неужели для этого нужен еще год? Достаточно четырех месяцев. Предупредите ее, пожалуйста, что, если она хочет приехать с дочерью, ей не следует пускаться в путь без требуемых бумаг38, в противном случае она испытает все возможные неприятности в Иркутске, и дочь ее не сможет переехать через Байкал без специального разрешения Его Императорского Величества.



Прощайте, милая моя Вера. Муж Ваш здоров и любит Вас невыразимо. Да соединит вас Небо как можно скорее. Прощайте — Господь да будет с Вами и Вашими детьми.



М. Волконская



Если Мария Казимировна уехала, отправьте прилагаемое письмо по адресу*: Его Высокоб(лагородию) Семену Петровичу Юшневскому39 в Тульчине.



Муравьева А. Г. Письмо Муравьевой В. А., 1 апреля (1829 г.) Чита // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2001. — [Т. XI]. — С. 52.



15



(Чита). 1 апреля (1829 г.)



Милая кузина, недавно я имела удовольствие получить письмо от Вас, и мне было очень приятно видеть, что Вы, кажется, довольны мной. Если бы это зависело от меня, я своими письмами никогда не расстраивала бы Вас, но что же мне делать, я должна повиноваться и исполнять поручения, которые мне дают. Мне очень приятно, что визит моих детей доставил Вас удовольствие. Я представляю себе мою бедную матушку, которая так не любит расставаться с ними даже на несколько часов, ибо это все, что у нее теперь осталось. Мои дети — слабое утешение в ее положении, но это единственное ее достояние.



Муж Ваш чувствует себя хорошо, он причастился 30 марта и просил меня через Никиту Вам об этом сообщить. Кроме того, он просит меня сказать, что огорчен тем, что Вы экономите тогда, когда речь идет о Вашем здоровье. Вместе с тем, к детям Вы приглашаете одновременно нескольких врачей. Он считает необходимым дать Вам совет, прося не приглашать к ним особого доктора при каждом нездоровье, потому что хороший доктор одинаково должен уметь лечить все внутренние болезни, как и глазные. Когда речь же идет о Вашем здоровье, Вы удовлетворяетесь старыми рецептами! Все это его очень огорчает, и он просит Вас заботиться о своем здоровье, ибо, пожертвовав всем ради детей, даже последней надеждой увидеть Вас когда-нибудь, по крайней мере, хотел бы знать, что Вы здоровы. Ну вот, милая кузина, я выполнила его поручение. С нетерпением жду ответа на письмо, которое Вам написала. Я (нрзб.), что оно Вас огорчит, но меня буквально вынудили его написать. Я этому противилась так долго, как могла. Прощайте, будьте здоровы, целую Вас нежно. Чуть не забыла написать — муж Ваш настаивает и умоляет прислать ему Ваш портрет — такой, какой он просил. Я об этом уже писала, и мне поручено напоминать об этом в каждом письме, пока он его не получит.



Прощайте. Ваша сердцем и душой



А. Муравьева



Для Веры Муравьевой.



Волконская М. Н. Письмо Муравьевой В. А., 27 августа 1829 г. Читинск // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2001. — [Т. XI]. — С. 53—55.



17



Читинск. 27 августа 1829 г.



Дорогая Вера, я счастлива, что снова передаю чувства Вашего мужа. Вы столько раз писали, что хотите этого, что я с двойной благодарностию — и к нему, и к Вам — передаю в точности то, что Ваш муж сказал моему. Я обязана это сделать по доверию его к нам, по моей дружбе к Вам и по причине того положения, в котором вы оба находитесь. Да облегчит мое письмо Ваши страдания. Оно должно их облегчить, потому что выражает чувства самые чистые, самые бескорыстные. Да, милый друг, Вы сами увидите, как далек в настоящий момент Артамон от того, чтобы думать о своем собственном положении. Ваше спокойствие, Ваше счастье, возможность Вас утешить — вот чем наполнена душа его. Сергей пришел ко мне в слезах и совершенно потрясенный тем состоянием, в котором он его увидел по получении Вашего портрета. Милая Вера, мы к вам обоим питаем такую искреннюю, такую большую привязанность, что уже по одной только этой причине я почитаю своим долгом говорить с Вами откровенно.



Итак, Артамон получил Ваш портрет, и это для него живое отражение того, что Вас угнетает и явственно снедает Ваше существование. Его сердце чувствует необходимость поделиться с Вами тем, что он испытывает. Простершись у Ваших ног, в слезах благодарит он Вас за то, что Вы отозвались на его просьбу. Благодаря печальной реальности, которая открылась теперь его глазам, он видит, чего стоило Вашему сердцу это стремление угодить ему. С такой правдивостью это обожаемое изображение говорит разбитому сердцу Артамона! Как оно ему показывает все Ваши страдания! Как подавляет его сравнение двух Ваших портретов, написанных с разницей всего в четыре года! Он не перестает повторять: “Это более того, что я заслужил от этого ангела!” С каким чистосердечием он признает свою неправоту, насколько он считает себя виноватым перед Вами в том, что допустил, чтобы чувство оскорбленного самолюбия проникло в ваши отношения. Он Вас умоляет считать, что в письмах, которые Вам будут писать за него с сегодняшнего дня, не будет чувств, чуждых его сердцу. Милый друг, это последнее признание весьма похвально, и Вы сумеете оценить то, как он обвиняет самого себя за те четыре года жизни, которые были так ужасны сами по себе. Милая Вера, не сверх ли сил Ваших тяготы, которые Вы на себя берете? Этот вопрос я часто Вам повторяю.



Ваш муж убежден, что, сколь бы похвальны не были Ваши жертвы в отношении детей, полное разрушение здоровья не позволит Вам исполнить сей труд. Их интересы требуют, чтобы Вы прежде всего думали о себе, о собственном спокойствии. Именно это заставляет его умолять Вас приехать к нему. Он напоминает Вам Ваше письмо от 30 мая 1827 года:



“Скажи мне, хочешь ли. друг мой, чтобы я к тебе приехала? Я оставлю детей, эта разлука будет мне легче: найдутся, конечно, добросердечные друзья, которые заменят им меня, и кроме того, милый Артамон, Господь их сохранит, он знает, ради какого святого и священного дела я их покидаю”.



Да, милый друг, Господь их не оставит, было бы преступлением в этом сомневаться. Артамон просит Вам передать, что, хотя Ваш приезд сильно изменит его положение и даст ему новую жизнь, он искренне от этого отказывается, если Вы считаете, что разлука с детьми — выше Ваших сил. В этом случае Вы должны остаться, и он не только не будет питать в своем сердце ни малейшего недовольства Вами, но пока будет влачить свое тягостное существование, не перестанет Вас уважать и любить. Если он решился умолять Вас приехать, то единственно потому, что думал о Вашем жестоком будущем, а не о своем, ибо для него все кончено. Милая Вера, я так же взволнована, когда пишу Вам, как будете взволнованы Вы, читая мое письмо. Обдумайте все — его пламенное желание Вашего приезда, убеждение его, что Вы найдете свой покой рядом с ним. Наконец, проверьте свои чувства к детям. Подумайте, до какой степени им необходимо, чтобы Вы остались. Проникнитесь мыслью, что муж никогда не осудит Вашего решения, каким бы оно не было. Он беспрестанно упрекает себя в том, что жаловался на Ваши письма, на печаль, коей они проникнуты, так как он хорошо чувствует, что один он тому причиною; душа его от этого страдает. Он Вас заклинает простить его ради его несчастья и тех жестоких обстоятельств, в коих он находится. А в доказательство Вашего прощения поверяйте ему отныне все, совершенно все. Не сомневайтесь, что он будет молить Всемогущего за обожаемую Веру и в страданиях, которые не может облегчить, по крайней мере, будет плакать вместе с Вами.



Кончаю письмо, умоляю Вас простить его сестре те неприятности и огорчения, которые она могла Вам причинить. Подумайте, что все это из-за слишком большой привязанности к нему. Милый друг, он не сомневается, что Вы способны на великодушное забвение прошлого. Он просит написать ей сегодня (нрзб.) и надеется, что столь горячо желаемое сближение произойдет. Вы напрасно обвиняете мужа в безразличии и в том, что он отдаляется от Ваших родных. Милый друг, никогда никто не слышал от него ни одного слова антипатии, как раз наоборот, он признает свою вину перед ними за то, что навлек на Вас несчастие. Он просит сообщать ему все новости о Ваших родных (нрзб.)



P. S. Когда я уже собиралась отправить это письмо, пришло письмо от 9 июля от моего дядюшки Петра41 с самыми тревожными подробностями о Вас. Что с Вами делается, добрый друг мой, у меня от этого душа переворачивается. Я сочла своим долгом сообщить содержание этого письма Вашему мужу. Можете представить, что он испытал, узнав, что здоровье Ваше разрушается и что люди, которые видят Вас чаще, чем мой дядюшка, считают даже, что подавленность Ваша бывает порой более, чем устрашающей. Это заставляет Артамона не только повторить свою просьбу приехать, но и сказать, что, если Вам дорога Ваша жизнь, счастие Ваших детей, собственный покой, — приезжайте, и пусть ничто Вас не удерживает. Поверьте, что в этом — спасение вас всех. Состояние, в котором Вы находитесь, доводит до предела несчастие Артамона — не отказывайте в его просьбе. Лишь рядом с ним Вы найдете покой, я в этом уверена.



Милый друг, я слишком взволнована, чтобы продолжать это письмо. Дядюшкино письмо так меня огорчило, напугало, что я вчера целый день была больна. Прощайте, обнимаю Вас от всего сердца, да поможет Вам Бог и да внушит он Вам правильное решение. Оно в том, чтобы подумать прежде всего о сохранении собственной жизни.



Ваш друг навеки



М. Волконская



Волконская М. Н. Письмо Муравьевой В. А., 7 сентября 1829 г. Читинский острог // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2001. — [Т. XI]. — С. 55.



18



Читинский острог. 7 сентября 1829 г.



Милая и добрая Вера, хотя две недели тому назад я написала Вам длинное письмо о том, что муж хочет Вас видеть здесь, мне поручено повторить Вам это еще раз. После последних подробных известий о Вас, которые он получил, он умоляет не медлить более с приездом и не сомневаться в том, что Господь по справедливости и милосердию своему сохранит Ваших детей. Он знает, чего Вам стоит эта жертва, и в поступке Вашем увидит дело святое и священное. Он просит еще сказать Вам, что, не переставая благодарить Провидение за то, что оно дало вам обоим силы перенести так много жестоких испытаний, зная Ваше ужасное положение и подумав обо всем, он более не надеется, что Вы сможете перенести новые испытания. Наконец, он просит Вам сказать, что, если в благоприятном для него решении Вы столкнетесь с препятствиями, которые будут тяжелы для Вашей дочерней привязанности, что Вы не должны следовать никаким другим советам, кроме советов своего или его сердца, ибо он высказывает свое мнение, будучи уверенным, что только рядом с ним Вы найдете покой.



Милый друг, я Вам передаю точно, слово в слово то, что Ваш муж сказал моему. Помоги Вам Бог выбрать то решение, которое даст Вам надежный покой. Я не могу и не должна выражать свое мнение в деле столь большой важности, и, если бы я это сделала, мое мнение из-за большой моей дружбы к Вам было бы слишком пристрастным или выражало бы мою заинтересованность. Я не спрашиваю Вас о детях, потому что Артамон передал, что попросит написать о них Александрину.



Прощайте, милый друг, примите мою самую горячую благодарность за все, что Вы делаете и собираетесь сделать для Марии Казимировны. Милая, несравненная Вера, какое счастье встретить столь ревностного и деятельного друга, как Вы, когда нужно помочь несчастному и страдающему человеку! Награди Вас Господь! Прощайте, обнимаю Вас от всей души.



Ваш друг навеки М. Волконская



P. S. Передайте, пожалуйста, прилагаемое письмо Марии Казимировне или Семену Петровичу, который уже должен быть в Москве. Вот еще одно письмо, из коего Вы увидите, в каком беспомощном состоянии находится человек, попросивший меня написать. Этой рекомендации будет достаточно для Вашего сердца, и мне нет нужды просить Вас за него, мой добрый друг. Перешлите это письмо, и Вы окажете большую услугу. Прощайте еще раз, обнимаю от всего сердца и от всей души.



Ваша Мария Волконская



Волконская М. Н. Письмо Муравьевой В. А., 21 сентября 1829 г. Читинский острог // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2001. — [Т. XI]. — С. 55—56.



19



Читинский острог. 21 сентября 1829 г.



Милая Вера, я обещала писать Вам столь регулярно, сколь это возможно и, хотя я с некоторого времени не получаю Ваших писем, я попросила Артамона передать мне сегодня все, что он хотел бы сказать Вам.



Он получил Ваши письма от 23 и 30 июля и очень огорчен тем, что воды не помогли Вам. Он может это приписать лишь Вашим душевным страданиям. Смягчить их — единственное его желание, а единственное счастие, на которое он надеется, — увидеть, что Вы приняли окончательно то решение, которое обеспечит Ваше спокойствие. Он с замиранием сердца ждет ответа на наши письма, питает те же чувства и придерживается тех же мыслей, которые мы Вам излагали от его имени. Он в этом видит не только свое благо, но и единственный способ сохранить Вас для детей. Он здоров, как говорит Сергей, но печален и беспокоится за Вас.



Милая Вера, напишите мне подробно о своем здоровье, мой дядя Петр очень меня обеспокоил на Ваш счет. Позаботьтесь о себе, подумайте, что есть существа, для которых Вы — ангел-хранитель, подумайте хоть раз в жизни о себе самой, о собственном спокойствии.



Мы все думали о Вас 17 сентября42, особенно Ваш муж — все ему напоминает о счастии, когда он думает о Вас.



Вы, должно быть, уже получили мое письмо к г-ну Фаленбергу43. Позаботьтесь о его отправлении, милая Вера, и в довершение Ваших благодеяний сообщите мне новости, хорошие или плохие, о кузине моей Фаленберг44. Никто из членов этой семьи не ответил на мои письма, но я никогда не побоюсь быть назойливой, если речь идет о том, чтобы утешить друга моего мужа. Вы можете получить интересующие меня сведения у г-жи Кругликовой45, так как один из господ Чертковых46 находится в Воронеже, а имение, в котором живут г-жи Раевская47 и Фаленберг, расположено в 60 верстах от этого города. Скажите еще Марии Казимировне, мой добрый друг, что муж ее здоров и ждет ее с большим нетерпением. Он убедился, наконец, что эта бедная и достойная женщина найдет покой лишь рядом с ним. К ней применяют способы воздействия самые жестокие и недостойные.



Имение г-жи Раевской под Воронежем называется Аннино*.



Прощайте, обнимаю Вас от всей души. Помоги Вам Господь. Как нам хотелось бы получить как можно скорее хорошие вести о Вашем здоровье.



Нежно Вас любящая



М. Волконская



Волконская М. Н. Письмо Муравьевой В. А., 9 ноября 1829 г. Читинский острог // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2001. — [Т. XI]. — С. 56—57.



20



Читинский острог. 9 ноября 1829 г.



Только что получила, милая Вера, письмо Ваше от 6 сентября, которое служит новым доказательством дружеского расположения ко мне. Милый друг, письмо это меня очень успокоило — я вижу, что Вы меня понимаете, я уверена, что Вы одобрили бы мое молчание, даже если бы я его и продолжила. Вспомните, что лишь уступая Вашим желаниям, я снова беру на себя поручения к Вам, и в этом мое извинение, если мои письма покажутся Вам странными. Ваше благорасположение ко мне убеждает меня в том, что Вы найдете в моих словах не мое личное желание повлиять на Ваше решение. Все, что Вы решите, будет в любом случае исполнением долга, потому что Вы поступаете в соответствии с велением души, а не побуждаемая к тому тем, что Вам пишут. Я Вам докажу, насколько я далека от мысли, что имею право проявлять инициативу в этом вопросе.



Милая Вера, если я могу дать Вам совет, то сообщите откровенно о своем решении, как и о причинах, по которым Вы его приняли.



Ваш муж поручил мне через Сергея передать Вам от него тысячи добрых слов. Он получил Ваше письмо от 6 сентября. Сейчас здоровье его хорошо. Он поправляется от ангины — Вы знаете, что у него бывают ангины. Они доставляют ему много страданий, но не опасны, лишь бы только он лечился, и на этом Вы должны настаивать. Он просит Вас, милый друг, передать его почтение Вашей матушке. Я отправляю это письмо в Новгород48 и очень рада, что знаю, наконец, где Вас найти. Прошу Вас сообщать мне свой адрес каждый раз, как Вы меняете место жительства, чтобы мои письма попадали прямо к Вам. Признаюсь, что мне неловко писать, когда они подвергаются предварительной семейной цензуре.



Тысячу раз благодарю Вас, милая Вера, за те труды, которые Вы на себя берете, чтобы выполнить мои поручения. Так трудно вынести окончательное решение в таких запутанных семейных отношениях, не выслушав обеих сторон. Я думаю, что мы обе поступим правильно, если не будем спешить в определении своего мнения. Тем не менее, милая Вера, сообщайте мне все, что узнаете. Мой муж питает такое уважение и такую искреннюю симпатию к тому, кому предстоят, быть может, новые и жестокие мучения, что сведения, которые Вы сообщите, будут интересовать его вдвойне.



Столь постоянный Ваш интерес к моему здоровью очень меня трогает, моя добрая и милая Вера. Я чувствую себя намного лучше, с тех пор как у меня душа спокойна. Заботы обожаемого моего Сергея возвращают меня к жизни. Мои боли в груди — нервного происхождения, а Вы знаете, как моральное состояние влияет на эти болезни, они проходят и вновь наступают с одинаковой легкостью. Ваша кузина чувствует себя хорошо, как и ее очаровательная девочка49. Напишите мне подробно о Кити, о Вере Вяземской50 и о моем добром дяде Петре. Прощайте, мой добрый друг, да хранит и да благословит Вас Господь.



Преданная Вам



М. Волконская



Муравьева А. Г. Письмо Муравьевой В. А., 18 ноября 1829 г. Чита // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2001. — [Т. XI]. — С. 57—58.



21



Чита. 18 ноября 1829 г.



Не имея поручения писать Вам на этой неделе, милая кузина, я рада воспользоваться этим случаем и написать от себя, оправдаться и доказать Вам, что совершенно напрасно обвиняете Вы меня в письме от 20 сентября, что я не интересуюсь Вами и отношу Вас к категории людей, которым пишу лишь по поручению и которых совершенно не знаю. Вы также сильно ошибаетесь, считая, что мне безразличны чувства, которые Вы ко мне питаете, и, главное, что я не понимаю Вашего положения. Я знаю, милая кузина, что Вы выстрадали за последние три года, и прекрасно понимаю, насколько жестокими были мои письма. Когда Вы получали от меня довольно пространные письма, в них не было ничего приятного. В последнее же время я Вам посылаю лишь сообщения о здоровье Вашего мужа, и это потому, что я дала себе слою никогда больше не писать от себя о Вашем приезде сюда. И я сдержу это слово. Я Вас этим мучила и слишком далеко зашла. Никогда, ни одной минуты не осуждала я Вас за решение остаться с детьми. На Вашем месте я поступила бы так же. Я уехала потому, что мне было на кого оставить детей моих. У меня нет состояния — ни в порядке, ни расстроенного, так что никакие дела не требовали моего присутствия в России. Но если бы будущее моих детей зависело от меня и если бы лишь устройством их дел я могла надеяться оставить им хоть небольшое состояние, я бы осталась, и ничто не заставило бы меня двинуться. Меня мало заботило бы мнение, которое могло бы сложиться у других о моем поведении. Господь воздаст Вам, ибо Вы несете крест много тяжелее нашего. Здоровье мужа Вашего хорошо, я никогда не буду обманывать Вас на этот счет. Если бы его здоровье изменилось, я бы сама написала об этом, даже не ожидая поручения. Он всегда был подвержен ангинам, и сейчас она временами бывает, но не чаще, чем раньше. Он не похудел, голова его поседела, но это со всеми нами случается, когда стареем, со мной первой, и я Вам ручаюсь, что у меня причиною тому не горе и не болезнь.



Я несколько раз писала Вашей золовке. Она может показать Вам эти письма. Я никогда не просила ее взять на себя заботу о Ваших детях, потому что, к счастию, Вы говорили со мной об этом предмете, и, зная Ваше мнение, я считаю волю матери слишком священной, чтобы позволить себе вмешиваться. Я сама, когда уезжала, сказала бедной моей матушке, что не хочу оставлять детей у нее, потому что из-за плохого здоровья она не сможет смотреть за ними как следует, а сестры мои слишком молоды51; с другой стороны, я была уверена, что свекровь сделает для детей больше, чем сделала бы я сама, и вообще только ее волю и только ее распоряжения будут знать девочки. И матушка не обижалась на меня за это ни одной минуты. Что касается до моего неоконченного письма о воспитании52, Вы понимаете, что я никогда бы не решилась вставить хоть слово от себя и, по правде говоря, я там ничего не поняла. Я очень глупа, как только встречается что-нибудь не совсем простое. Это для меня китайская грамота.



Я всегда узнаю с радостью, что моя сестра Софи общается с Вами. Говорю так не потому, что это моя сестра, а потому, что невозможно представить себе лучшей приятельницы, когда ты несчастна. И это не только благодаря ее мягкости и доброте, но и редкой уравновешенности.



Из-за пара, который стоит в комнате, мне придется бросить письмо и уйти. Прощайте же, моя добрая, милая кузина, нежно целую Вас и говорю в первый и последний раз, что люблю Вас сильно и по-настоящему. Я не буду повторять этого, потому что нет никого, кто бы хуже меня умел выразить нежность на бумаге и кто бы за это брался более неумело. Я воспитывалась в деревне* и совсем простая баба. Никита чувствует себя хорошо, целует Вам руку. Дочка и я чувствуем себя хорошо.



А. Муравьева



Волконская М. Н. Письмо Муравьевой В. А., 17 января 1830 г. Читинский острог // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2001. — [Т. XI]. — С. 58—59.



22



Читинский острог. 17 января 1830 г.



Милая Вера, Ваш муж недавно получил Ваше письмо, столь решительное и столь трогательное одновременно. И вот я пишу для Вас его собственные слова, которые передал мне Сергей.



Вы легко можете представить себе, какое впечатление произвело на него Ваше письмо. В некотором отношении Вы не сказали ничего лишнего, понимая, что каждая строка будет копьем, мечом, который пронзит страданием его душу. Но не сомневайтесь в его нежности, разве он смог бы лишить Вас ее? Поверьте, что любовь его к Вам не может измениться, ибо это чувство стало одним из элементов его существования. Когда он решился настаивать на Вашем приезде, он думал, что Вы ждете лишь, чтобы он Вас позвал, что Вы сами того хотите. Из тех известий, что доходили до него, он узнавал, что вдали от него Вы таете на глазах. Ваш портрет послужил для него подтверждением этих мыслей, и душу его охватил смертельный ужас. Поэтому вполне естественно, что он счел своим долгом поддержать то, что он принял за собственное Ваше решение, и согласием своим устранить последние препятствия, Вас удерживавшие.



Теперь он просит передать Вам, милая Вера, что, выполняя свой материнский долг перед детьми, Вы исполняете самое сокровенное желание его сердца, хотя ему и тяжело пожертвовать всем, что у него есть самого дорогого в мире.



Вы пишете о правах его на Вас. Он их не признает, и даже если бы их имел, принял бы только то, что исходило бы от Вас добровольно, вследствие взаимной Вашей многолетней привязанности к нему, которую несчастье должно было укрепить еще более. Я повторяю, милая Вера, что ничто не может изменить чувств Артамона к Вам. Продолжайте писать ему со всею откровенностью и не скрывайте от него ничего. Если дети Вам дороги, то ему они тоже дороги, и письмо это — самое сильное доказательство его мужества, как и его самоотречения.



Я написала все, что мне было поручено, милая Вера, теперь позвольте добавить словечко в свою пользу. Не сомневайтесь, что без тех сведений, которые считала верными, никогда не решилась бы написать Вам свои предыдущие письма, совершенно невольно огорчив Вас и тем самым и себе причинив огорчения. Меня заверили, что от Вас самой слышали, что Вы ждете лишь твердого и решительного приглашения от мужа, чтобы покончить со всеми препятствиями, которые чинят Вашему отъезду родители, и чтобы приехать наконец. Я пишу лишь то, что меня просят написать, и всегда буду считать своим долгом быть как можно более точной в выполнении поручений, которые мне дают, оправдывать доверие тех, кто лишен — и навсегда — счастья общаться со своими родными. Одной я пишу, чтобы пригласить ее приехать сюда, другой — чтобы отсрочить отъезд, третьей — чтобы дать ей мужество не приезжать совсем, исполнить другие обязанности, которые лежат на ней. Я употребляю все свое красноречие, убеждая г-жу Юшневскую отложить свой отъезд, то же самое — чтобы заставить решиться г-жу Якушкину53 не покидать своих детей, а г-жу Розен54 настоятельно просят приехать зимой, не откладывая своего отъезда до лета, когда очень трудно путешествовать по Сибири. Сколько противоречий! Но можно ли судить о семейных отношениях, которые нам неизвестны? У каждого свой характер, свой взгляд на вещи и, главное, обстоятельства, более или менее горестные и затруднительные.



Не сердитесь же на меня больше, милый друг, не говорите, что мои письма Вас огорчают и подавляют. Господь мне свидетель, что я хотела лишь утешить. Он видит, как я Вас люблю, ценю и жалею. Прощайте, моя добрая Вера, сообщите мне о моей кузине Кити55. Что с ней? Неужели ее свекровь по-прежнему лишена всякой деликатности, всякого чувства? У меня нет никаких сведений о ее муже56 и я предполагаю, что он в большой беде и нужде. Это человек самого слабого здоровья, и он чувствует себя совершенно подавленным, как только у него возникает подозрение в сердечном расположении своих друзей. Кити следовало бы писать ему очень часто — она делала это весьма редко, когда он был здесь. И когда я думаю, что он, может быть, лишен там, как и в Чите, помощи родных, живет в нужде, то сердце мое сжимается.



Прощайте, моя добрая и бедная Вера, напрасно Вы на меня сердитесь, называете меня княгинею (Вы знаете, что у меня более нет этого титула57, и называете меня так, когда недовольны мною). Я всегда буду Вас любить.



Мария Волконская



Любарская Т. Г. Примечания: Письма М. Н. Волконской и А. Г. Муравьевой к В. А. Муравьевой // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2001. — [Т. XI]. — С. 59—61.



1 Муравьева (урожд. баронесса Колокольцева) Екатерина Федоровна (1771—1848), мать Никиты и Александра Михайловичей Муравьевых.



2 Муравьев Никита Михайлович (1795—1843), капитан Гвардейского генерального штаба, член Верховной думы Северного общества. Муж А. Г. Муравьевой (урожд. графини Чернышевой) (1804—1832).



3 В секретном всеподданнейшем докладе от 18 декабря 1826 г. министра духовных дел и народного просвещения князя А. Н. Голицына Николаю I сообщалось об исполнении изъявленной Императором воли «об учреждении в Тобольске перлюстрации для наблюдения за перепискою сосланных в Сибирь государственных преступников и их жен». К всеподданнейшему докладу на усмотрение Императора прилагалось специальное Положение об учреждении в Сибирском почтамте «под непосредственным надзором тамошнего почт-директора» секретной экспедиции для производства перлюстрации (ЦГИА. Ф. 1284. Оп. 241. Д. 237. Л. 61—62 об.). На докладе резолюция Николая I: «Быть по сему». Письма жен декабристов, последовавших за мужьями в Сибирь, проходили также цензуру коменданта, канцелярии иркутского генерал-губернатора, III отделения.



4 А. Г. Муравьева имеет в виду своих детей, оставленных при отъезде в Сибирь на попечении родных. Неизвестно, о какой именно сестре говорится в письме: в 1828 г. вышли замуж и Софья Григорьевна Чернышева (1799—1847), и Елизавета Григорьевна Чернышева (1805—1858).



5 Волконский Сергей Григорьевич (1788—1865), князь, генерал-майор, бригадный командир 19 пехотной дивизии, член Южного общества. Муж М. Н. Волконской (урожд. Раевской) (1805—1863).



6 О занятиях А. З. Муравьева медициной упоминается во многих воспоминаниях. См., в частности: А. Е. Розен. Записки декабриста. Иркутск. 1984. С. 261—263.



7 Давыдова (урожд. Потапова) Александра Ивановна (1802—1895), жена Василия Львовича Давыдова (1792—1855), члена Южного общества.



8 В. Л. Давыдов был сводным братом Николая Николаевича Раевского-старшего (1771—1829), отца М. Н. Волконской.



9 Канкрина (урожд. Муравьева) Екатерина Захаровна (1796—1879), графиня, сестра А. З. Муравьева.



10 Лепарский Станислав Романович (1754—1837), генерал-майор, комендант Нерчинских рудников и мест заключения декабристов в Чите и Петровском заводе. Через него посылались письма.



11 Муравьев Лев Артамонович (1823—1831). Сын А. З. и В. А. Муравьевых.



12 Двухлетний Николай (Николино) Волконский умер в январе 1828 г. в Петербурге в доме бабушки княгини Александры Николаевны Волконской.



13 Муравьева Е. Ф., свекровь А. Г. Муравьевой.



14 Имеется в виду смерть сына, оставленного вместе с двумя дочерьми А. Г. Муравьевой на попечение бабушки.



15 Чернышева (урожд. Квашнина-Самарина) Елизавета Петровна скончалась 16 февраля 1828 г. Об этом А. Г. Муравьева еще не знала.



16 Имеются в виду просьбы А. З. Муравьева, передаваемые через С. Г. Волконского. Женам дозволено было в Чите иметь с мужьями свидания дважды в неделю по одному часу в присутствии офицера.



17 Муравьев Александр Михайлович (1802—1853), корнет л.-гв. Кавалергардского полка, член Северного общества.



18 А. З. Муравьев.



19 Речь идет об А. Г. Муравьевой.



20 Е. З. Канкрина.



21 Фонвизина (урожд. Апухтина) Наталья Дмитриевна (1805—1869), жена Михаила Александровича Фонвизина (1787—1854), генерал-майора, члена Северного общества; приехала в Читу в марте 1828 г.



22 Муравьев Никита Артамонович (1820—1832), сын А. З. и В. А. Муравьевых.



23 Квашнина-Самарина Анна Петровна, фрейлина, с 1829 г. в отставке, сестра матери А. Г. Муравьевой.



24 Трубецкая (урожд. графиня Лаваль) Екатерина Ивановна (1800—1854), княгиня, жена князя Сергея Петровича Трубецкого (1790—1860), полковника, одного из руководителей Северного общества; приехала в Читинский острог в феврале 1827 г.



25 А. З. Муравьев привез в Благодатский рудник «портрет жены его, писанный на бумаге, за стеклом, оклеенный медью» (Зильберштейн И. С. Художник-декабрист Николай Бестужев. Изд. 2-е, доп. М. 1977. С. 110).



26 Юшневская (урожд. Круликовская) Мария Казимировна (1790—1863), жена Алексея Петровича Юшневского (1786—1844), генерал-интенданта 2 армии, члена Южного общества. Ей разрешено было ехать в Сибирь 16 декабря 1828 г., приехала в августе 1830 г.



27 Митрополова Софья Ивановна, компаньонка В. А. Муравьевой.



28 А. Г. Муравьева имеет в виду перлюстрацию сибирских писем жен декабристов (см. прим. 3).



29 О тяжелом финансовом положении В. А. Муравьевой в это время см. в письме А. З. Муравьева Я. Д. Казимирскому от 27 августа (1845) (Сибирские письма декабристов. 1838—1850. Красноярск. 1987. С. 155—157).



30 Имеется в виду Е. З. Канкрина, на петербургский адрес которой длительное время шли письма, предназначенные В. А. Муравьевой.



31 Речь идет о сестре Шаховского Федора Петровича (1796—1829), князя, отставного майора Семеновского полка, члена Союза спасения и Союза благоденствия.



32 Барятинский Александр Петрович (1799—1844), князь, штаб-ротмистр, адъютант Главнокомандующего 2 армии, член Южного общества.



33 Имеется в виду С. Р. Лепарский.



34 Муравьева Екатерина Никитична (1824—1870), дочь. А. Г. Муравьевой, оставленная на попечение бабушки Е. Ф. Муравьевой.



35 Е. И. Трубецкая, по поручению А. З. Муравьева также писавшая В. А. Муравьевой. Ее письма на французском языке хранятся в том же фонде Муравьева (ИРЛИ. Ф. 605). В отличие от писем М. Н. Волконской и А. Г. Муравьевой, они предельно лаконичны. Объясняется это тем, что Е. И. Трубецкая и В. А. Муравьева не были связаны близкими отношениями.



36 В рапорте Николаю I Лепарский просил «Всемилостивейшего соизволения на дарование прочим женам государственных преступников тех же прав, коими пользуется ныне Муравьева, в неразлучном соединении с мужем своим находящаяся, основанных на Высочайше утвержденных правилах». На рапорте Государь написал: «Я никогда не мешал им жить с мужьями, лишь бы была на то возможность». Как явствует из донесения коменданта от 1 июня 1829 года, высочайшая резолюция позволила ему разрешить всем женам декабристов иметь ежедневное свидание с их мужьями (Щеголев П. Е. Исторические этюды. СПб. 1913. С. 431).



37 М. К. Юшневская.



38 Согласно повелению Его Императорского Высочества Цесаревича Михаила Павловича (1798—1845) подольскому губернатору от 4 января 1829 г., М. К. Юшневской было объявлено о Высочайше утвержденных правилах для жен сосланных в Сибирь «государственных преступников», желающих ехать к своим мужьям, и выдан паспорт. См.: Декабристы. Материалы для характеристики. Под ред. П. М. Головачева. М. 1907. С. 49. Юшневской не разрешили взять с собой дочь от первого брака.



39 Юшневский Семен Петрович (1801 — после 1844), чиновник интендантства 2 армии, член Южного общества, брат декабриста А. П. Юшневского. Был заключен в Петропавловскую крепость, по отбытии заключения уволен от службы с установлением секретного надзора.



40 Лихарева (урожд. Бороздина) Екатерина Андреевна, жена Владимира Николаевича Лихарева (1803—1840), подпоручика квартирмейстерской части, члена Южного общества.



41 Давыдов Петр Львович (1782—1842), генерал-майор.



42 17 сентября (по ст. ст.) — день ангела В. А. Муравьевой.



43 Письмо адресовано было родственнику Фаленберга Петра Ивановича (1791—1873), подполковника квартирмейстерской части, члена Южного общества, находившегося в Читинском остроге.



44 Фаленберг (урожд. Раевская) Евдокия Васильевна (1803—1857), жена П. И. Фаленберга.



45 Кругликова (урожд. графиня Чернышева) Софья Григорьевна (1799—1847), сестра А. Г. Муравьевой.



46 Возможно, имеются в виду Чертковы, родственники А. Г. Муравьевой по сестре Чертковой (урожд. графини Чернышевой) Елизавете Григорьевне (1805—1858).



47 В письме к В. А. Муравьевой от 24 января 1830 г. М. Н. Волконская писала: «Главное заверьте Федора Ивановича (брата П. И. Фаленберга — Т. Л.), что брат его не думает и никогда даже ему в голову не приходила мысль пригласить Евдокию (жену П. И. Фаленберга — Т. Л.) сюда. Все, чего он желает — получить письмецо, написанное ее рукою, изредка иметь о ней вести и знать, что она счастлива и спокойна. Этого я так и не смогла объяснить моей так называемой тетушке Раевской, которая совершенно мне не родственница, но однофамилица. Чтобы войти к ней в милость, я называю Фаленберга своим кузеном, но — увы! Я получаю лишь весьма малолюбезные письма от этой дамы» (ИРЛИ. Ф. 605. Ед. хр. 70. Л. 8).



48 Под Новгородом находилось имение Теребони, принадлежавшее А. З. Муравьевой.



49 Ноно, Ноннушка — Муравьева (в замуж. Бибикова) Софья Никитична (1829—1892), дочь А. Г. и Н. М. Муравьевых. Родилась в Чите.



50 По всей вероятности, речь идет о княгине Вере Федоровне Вяземской (1790—1886), жене поэта Петра Андреевича Вяземского (1792—1878).



51 Кроме упомянутых С. Г. Кругликовой и Е. Г. Чертковой, у А. Г. Муравьевой было еще три сестры: Муравьева-Карская Наталья Григорьевна (1806—1888); графиня Пален Вера Григорьевна (1808—1880); княгиня Долгорукова Надежда Григорьевна (1813 — не ранее 1854).



52 Имеется в виду письмо от 9 сентября 1829 г. Скорее всего написано оно под диктовку А. З. Муравьева. В нем излагаются его взгляды на домашнее обучение детей, «его мнение о способе воспитания, который он считает наилучшим» и которому предлагает следовать жене (ИРЛИ. Ф. 605. Ед. хр. 75. Л. 45—48).



53 Якушкина (урожд. Шереметева) Анастасия Васильевна (1807—1846), жена Ивана Дмитриевича Якушкина (1793—1857), отставного капитана л.-гв. Семеновского полка, члена Северного общества.



54 Розен (урожд. Малиновская) Анна Васильевна (1797—1883), баронесса, жена барона Андрея Евгеньевича Розена (1799—1884), поручика л.-гв. Финляндского полка, участника восстания на Сенатской площади.



55 Имеется в виду Е. А. Лихарева.



56 В. Н. Лихарев находился в Чите до окончания срока каторжных работ. С апреля 1828 г. — на поселении в г. Кондинске Тобольской губ.



57 В подписке, предложенной М. Н. Волконской иркутским губернатором, значилось: «Жена, следуя за своим мужем и продолжая с ним супружескую связь, сделается естественно причастной его судьбе и потеряет прежнее звание...» (Записки княгини Марии Николаевны Волконской. С предисловием и приложениями издателя князя М. С. Волконского. СПб. 1904. С. 38).



Публикация Т. Г. ЛЮБАРСКОЙ